Предисловие: Друзья, не люблю раскручивание соплей вокруг моего раннего сиротства. Но эту тему, как поэт, я обойти не смог. Просьба оценивать стих именно, как художественное произведение. Я его выводил философски, хоть и не без переживаний ЛГ, то есть моих. Работы проделано много. Не ищите повода для соболезнований. Вы, как художники, должны меня понять. Спасибо! Осенний ветер,
склонный к баловству,
Заставил липы вздрогнуть по-собачьи,
Чтоб сбросили последнюю листву,
О лете гибнущем листвою плача.
Тогда познал,
что смерть календаря –
Поэтов трафаретное эстетство!
И через месяц,
маму хороня,
Зарыл в могилу выпавшее детство.
Тяжёлый возраст.
Мне тринадцать лет…
Пора для романтических историй,
Для поражений в драках…
и побед,
А вышло –
для космического горя.
Старухи любят боль утяжелять:
На зеркале языческие тряпки,
Чтобы из гроба ненароком мать
Душой с нечистым не играла в прятки.
А глаз один зловеще приоткрыт,
Выискивает друга для могилы,
Сначала плакали натружено навзрыд,
Затем на глаз монету положили.
И так во всех окрестностях страны,
И мыслить философски тут не надо!
Вмещают православные умы
Языческие страхи и обряды.
И тут же старый греческий закон,
Придуманный по воле русских бабок:
Взимает неприветливый Харон
Купюры мятые из белых тапок.
Не знал тогда,
что вздорность старых клуш,
Все эти ритуальные капризы
И глупая мистическая чушь
Меня сведёт с разумным атеизмом.
Тогда же мир воспринял вечным злом,
Такой бардак от грязи не очистить…
На помощь одиночество пришло
И песни грустные Агаты Кристи.
Зарыли мёртвых…
гости за столом…
Едят и пьют,
сначала очень скорбно,
А через час смеются напролом
Над каждой шуткой …
и не самой скромной.
И всё так объясняется легко,
Мол,
если на поминках есть веселье,
То,
значит,
у усопшей,
глубоко
В гробу тепло
и сладко с настроеньем.
И странно,
что привыкли разливать,
По рюмкам горькую лишь многолетним…
Ребёнок похороненную мать
И боль…
заест салатом и котлетой.
Твердят хмельные за большим столом
Все будем там,
поверьте,
в это братья,
А я уже в неверии своём
Лишён в загробном мире и объятий.
А мать в гробу,
как будто не моя…
Работал кулаками тот усердно…
Зловеще так разорвана ноздря,
Лицо изрыто в хлам….
жестокосердно….
Хоронишь,
словно не свою же мать,
Случайные поминки по чужому,
Но в мыслях уже начал зарывать
Из памяти любимого фантома.
И хочется возмездия.
Чтоб смерть
Ублюдка поразила в страшных пытках,
Но знаю я,
что всё преодолеть,
Помогут время, боли и ошибки.
На помощь одиночество спешит,
И сотни книг –
дорога в нереальность.
Агата Кристи в плеере звучит,
И Маркес милый, добрый, гениальный.
А позже понял
вера –
это страх,
Сказал один,
по глупости церковной,
Безбожников не сыщешь ты в боях,
И церковь страх использует проворно.
Я этот страх давно послал к чертям!
И сразу же
во всех мирах уме́рших
Сказал «прощай»
погибшим матерям,
Сказал «привет»
безбожник ты, мой,
грешный.
Прошло уж больше тридцати годов,
Прошли года угрюмо и нелепо….
И странный атеизм меня готов
Отправить к маме навсегда на небо.
Когда умру,
пусть осень ветерком
Заставит липы вздрогнуть по-собачьи…
И пусть немного обо мне чужом
Листвой последней обо мне поплачут.
|
Послесловие: Скорее всего, на эту тему будет много стихов... |
