Хо-Чи жил бедно и один,
Дыра зияла в крыше фанзы*,
Себе и гун**, и мандарин***;
Себе – и труд, и реверансы.
С утра до ночи он – в саду.
Сад небольшой – одни пионы.
Вознаграждением труду –
Огнём горящие бутоны.
В злосчастный день – в саду Хо-Чи.
И тут явились недоноски.
Их папы были богачи,
Они ж – по жизни отморозки.
Помяв, побив прекрасный сад,
И скалясь (как нам всё знакомо)
Чанг-Эй, его отец богат,
Ногами зло топтал пионы.
Хо-Чи, лишённый смысла жить,
Лежал среди своих питомцев,
Была всё тоньше жизни нить,
А зло собой закрыло солнце…
И вдруг внезапный нежный звук
Явил прекрасную карету,
Прикосновенье добрых рук,
И гимн весеннего рассвета.
Легка, добра и молода
Хуа – цветок, влекущий к жизни;
Движенье рук – и без труда
Пионов сад – безукоризнен.
Чанг-Эй, увидев новый сад,
Ну, точно отпрыск мандарина,
Подлей и злее стал в стократ,
Не человек и не скотина.
Он в колдовстве винил Хо-Чи
(Знал, прокурора он подкупит);
С дружками ж сам среди ночи́
Решил, пионов сад погубит.
Но только он явился в сад,
Пионы девушками стали,
Расправив свой цветной наряд,
Такую круговерть создали,
Все разлетелись, кто куда.
Чанг-Эй со всей своей утробой
В навоз вонючий угодя,
Дух испустил с остатком злобы.
Увидев это, прокурор
Хо-Чи домой быстрей отправил.
Напуган был трусливый вор,
Игравший с бедными без правил.
Хуа же говорит Хо-Чи:
– Всевышний, видя всё усердье,
Желая риски исключить,
Тебе и саду дал бессмертье.
Но заберёт тебя к себе
Пионов нежных цветоводом,
Чтоб посылать ты мог с небес
Всю эту красоту народу.
|
хорош!
