Я вспомнил…
В стылом январе
увидел вас.
Был поздний вечер…
Метель кружилась во дворе,
а на столах горели свечи.
В вечернем платье с декольте
стояли вы у пианино
и арии из варьете
вы пели целый вечер, Нина!
Играли гости в домино
и были рады несказанно,
когда подали нам вино
под шоколад и круассаны.
Потом мы пили терпкий чай,
и снова песни зазвучали.
И вы взглянули невзначай
глазами, полными печали.
И что-то сделалось со мной,
и, думаю я, с вами тоже.
Но были вы чужой женой,
и этот факт меня тревожил.
Меж нами появилась связь,
но вскоре потерялась снова.
Она напрасно родилась –
вы были музою другого…
Потом вы подошли к окну,
увидели внизу машину…
И в снеговую белизну
ушли.
А я смотрел вам в спину…
* * *
Не слышно шума во дворе,
к ночи мой старый двор затих.
В ненастном сером октябре
пишу свой неумелый стих.
Её не видел много лет,
и вот вчера случайно, вдруг,
мелькнул знакомый силуэт
и каблучков был слышен стук
средь тысячи шагов людских.
Нет, ошибиться я не мог…
Сижу, пишу корявый стих;
мараю буквами листок…
Унылый дождик за окном,
прилип к стеклу кленовый лист.
На вертаке битлов альбом,
осенний воздух свеж и чист.
Звезда мелькнула среди туч,
как знак негаданных разлук.
Ну, почему я невезуч?
Ответь мне, если знаешь, друг…
* * *
Ах, бабье лето…
Угасая,
ты вызываешь грусть в душе.
Листвы янтарь в туман бросая,
пугаешь уток в камыше.
Готовятся собраться в стаи
ватаги перелётных птиц.
На юг дорога непростая,
но всё же скоро верениц
утиных и гусиных в небе
мы будем наблюдать чреду.
В Элладу в гости к древней Фебе
летают птицы раз в году.
Эх, бабье лето…
Твой недолог
природой отведённый срок.
Мне каждый бабий час твой дорог…
Смотрю, как лёгкий ветерок
небрежно раздевает клёны,
срывая лиственный наряд,
и вспоминаю, как влюблённый,
срывал я юбочки с девчат…
Но так заведено от бога –
любить сподручней без одежд,
а не торжественно и строго,
как любят девственниц-невест.
Из Поля Верлена (перевод)
Горел закат над озером багрянцем,
качались лилии под ветром в танце,
от глаз моих скрываясь в камыше.
Я шёл один, печаль храня в душе.
И боль моя в тот час была со мною.
Вставал туман по берегу волною.
И призрака виденье в ивняке
к отчаянью взывало и тоске.
И плачем вскрики уток-мандаринок,
плывущих между лилий и кувшинок
в неодолимо сонной тишине,
казались опечаленному мне.
И сумерки сгустились, и пропали
в тумана бледно-белого вуали
кувшинки в окруженье камыша.
Я шёл домой.
Печалилась душа.
|
Зачем было смотреть в спину?
Я выстрелил вам в спину было бы гораздо интереснее.