На колченогом хлипком стуле
я, как приклеенный, сидел.
Снежок в окне был вместо тюля.
Я на него в упор глядел.
Он весь пейзаж, что был в окошке,
молочным дымом задымил.
Я пожурил его немножко –
в другое б время заклеймил
его последними словами;
но я в тот раз терпимым был.
Хотя (но только между нами)
я настроеньем был уныл…
И то…
Ведь я, друзья, пейзажи
хотел пронизывать насквозь;
но из-за "тюля" вид неважен,
и мне с ним свыкнуться пришлось.
И тут глубинных мыслей волны
внезапно стали наплывать!
А я сидел, волненья полный,
и думал: может, лечь в кровать
и в ней отдаться резонансу
бурливо-беспокойных волн?
Достичь в раздумиях баланса?
Душевных был сомнений полн
я, сидя на любимом стуле…
А мысли так и наплывали
воланами густой вуали,
завесой призрачного тюля…
|
Сломался колченогий стул
Под грузом спящего поэта,
Он не заметил как уснул,
Смотря на "тюль", как на газету.
Пытался в нём он разглядеть
Пейзажи дивные мороза,
Но снег окно замёл на треть,
А может больше... Вот заноза!
И ладно только бы окно!
Так нет же! Так бушует вьюга,
Что нынче точно суждено
Весь вечер коротать без друга.
Вот настроенье не ахти
От этих горестных раздумий,
А потому, брат, не шути –
Отправить может в царство мумий!
А впрочем... Дальше он уснул,
Склонив главу на подоконник.
Да только рухнул старый стул,
А с ним поэт и чайный столик.