МОЙ ЛЕВИТАН
Достану праздничные краски,
мольберт возьму.
Волненье, стоя на терраске,
в груди уйму.
И приступлю к изображенью
моей Весны.
Пусть руки до изнеможенья
утомлены,
но нарисую я природу...
Мой старый двор,
тропиночку к речному броду
и дальний бор.
И журавлей на поле стаю –
в озимой ржи.
А что ещё? Пока не знаю…
- Ну, подскажи!
Но, помолчав с унылой миной,
ты тянешь спать:
- Веди меня, художник милый,
в твою кровать…
Ну что ж…
И я отлОжу краски –
нет, отложУ!
И поцелую нежно в глазки
я госпожу.
Уснёт она, и я оставлю
её одну.
Вернусь к холсту, мазков добавлю
в свою Весну…
Любовь проснётся, обомлеет:
мой Левитан!
Нальёт вина (не пожалеет!)
в большой стакан...
Да-да!
Всё так оно и будет…
Поверьте мне.
Пусть спит...
Её разбудит
рассвет в окне…
КРАСНЫЙ КОНЬ
О.Р. (экс)
Сегодня я рисую дом и сад –
такую сердцу милую картину.
У дома полусгнивший палисад;
крылечко (там над дверью паутина).
Калитка во дворе – за ней проход
к сплошным дремучим зарослям малины.
Малине объявляю я бойкот!
Что дальше там?
А дальше исполины
стволов давно состарившихся груш,
а у забора ряд кустистых вишен.
Зарос мой сад…
Теперь в нём тишь и глушь,
и голос в нём давно ничей не слышен.
(Лишь слышно, как весной поёт скворец,
да писк птенцов стрижей там, под застрехой).
Уже не сердится на мать отец,
напрасно называя неумехой.
Их нет давно…
И нет нигде меня,
но я себя изображу, пожалуй…
Как распрягаю красного коня
и глажу ласково, шепча: – Не бАлуй!
ГЛУБОКИЙ ОБМОРОК НА МОРЕ
Художник нам изобразил
Глубокий обморок сирени...
О. Мандельштам
Художник нам изобразил
глубокий обморок на море,
корабль, плывущий на просторе,
и небо жёлтым зазвездил.
Давил на тюбик он с конца,
и змейкой вялой лезла краска.
Полутрагическая маска
сползала с тёмного лица.
Причёска лисьей рыжины,
взгляд, полный недовольства злого,
воображения больного
под светом пагубной луны.
Недомалёванный мазок
засохнет вскоре на картине.
И вспомню я об армянине,
творившем чудо на глазок.
|
