* * * Это жизнь моя пропела — провыла —
прогудела — как осенний прибой —
и проплакала сама над собой. (Марина Цветаева)
зимушка-зима
Снова пухом небесным укрыло дома, чтобы их согревать до весеннего солнца. Пригорюнились пташки... Природа нема... Но вернётся апрель, и она отзовётся! Светлоокой, как эльф, к нам приходит Зима, её поступь легка, целомудренна, плавна. Вслед, как эхо, несётся людская молва, – с ней грядёт Рождество! Эта вера не слабнет. Обернулась Зима белоснежной фатой, но глядит исподлобья — как будто не замуж, а в позорное рабство идёт с мутото́й, – не поможет эгре́гор, забиты шакра́мы… Ах! Всё — май, Чародей! Ей не встретиться с ним, – в сердце злая печаль снежной вьюгою воет… Тот с весной обручён много лет, сотни зим, а она с февралём — старый он... параноик... Песнь расчётливой сводни затянет пурга, – не согреть у костра ей застывшие пальцы, эта ведьма всегда к новобрачной строга, с ней не то что шалить, — забываешь смеяться! Скучно будет Зиме в их избе ледяной, а ведь осень твердила, что в тереме княжьем ждёт красавец-усач с завито́й бородой, оказалось — угрюмый, неласковый стражник. Тут приятность одна — слушать песни детей, их заливистый смех в хороводах у ёлки, – младший братец декабрь хоть чуть-чуть, но добрей. Брат январь так же лют и презрительно-колкий... Май весенней порой затрепещет крылом, её спрячет февраль, — нет других вариантов. И окажутся хрупким дешёвым стеклом жемчуга в волосах и колье из брильянтов…
Послесловие:
* эгрегор (оккульт., от греч. "бодрствующий") — «ментальный конденсат», порождаемый мыслями и эмоциями, обретающий самостоятельное бытие ** шакрамы (оккульт.) — то же что и «чакры»; в духовных практиках индуизма — психоэнергетические центры в тонком теле человека, представляют собой место пересечения каналов «нади», по которым протекает жизненная энергия
Марина Цветаева. Эльфочка в зале Ане Калин Запела рояль неразгаданно-нежно
под гибкими ручками маленькой Ани.
За окнами мчались неясные сани,
на улицах было пустынно и снежно. Воздушная эльфочка в детском наряде
внимала тому, что лишь эльфочкам слышно.
Овеяли тонкое личико пышно
пушистых кудрей беспокойные пряди. В ней были движенья таинственно-хрупки.
— Как будто старинный портрет перед вами! —
от дум, что вовеки не скажешь словами,
печально дрожали капризные губки. И пела рояль, вдохновеньем согрета,
о сладостных чарах безбрежной печали,
и души меж звуков друг друга встречали,
и кто-то светло улыбался с портрета. Внушали напевы: «Нет радости в страсти!
Усталое сердце, усни же, усни ты!»
И в сумерках зимних нам верилось власти
единственной, странной царевны Аниты.
