Смычок рвал нервы в переходе,
где люди в хмурую погоду
между вокзалом и базаром
топтали снежную шугу.
Скрипач обычной той породы,
кто многие познал невзгоды,
но он играл для тех и многих,
кто с сигареткой на бегу.
Когда-то, пацаном, он слышал,
отец-скрипач играл на крыше,
а выше этой самой крыши
был только лунный небосвод.
Отец был беден, но не нищий,
и клезмер музыкою дышит
теперь и сын, но в переходе
толпе все это невдомек.
А где-то у другого входа
играла флейта для народа,
она (застенчива немного)
как будто бы звала подруг.
И оказалось, что в итоге
флейтистка — ангел, недотрога,
заблудшим душам ради Бога
дарила звуки нежных губ.
Вдоль улицы многоэтажной,
тревожа душу нотой каждой
«Прощание славянки» марша,
издалека пропел корнет.
И среди зимнего пейзажа,
на плечи граждан, будоража,
легла нелегкая поклажа —
узор старинных эполет.
Над городом века летели,
гобои, арфы и свирели,
рожок шотландский… То и дело
звучала дудка пастуха.
Со всех окраин и пределов
своеобразные напевы
слетались хором — «а капелла»
без боли, горя и греха.
Под гул органный — форте, престо
все вдруг вздохнуло и воскресло.
А что воскресло повсеместно,
то не объедешь стороной.
И стало никому не тесно
в том мире хора и оркестра,
и дирижировал маэстро —
скрипач на крыше под луной. |
