И вновь, когда в ночи прогремит последний взрыв,
Мы выбежим на поле, прокричим без доли слёз -
"Ура" на тысячи верстов; наш искромётный слов порыв
Возлюблено примется на другом бережке; до слёз
Промолвит единственный отец, который выжил
В схватке с бесчисленным врагом, что не помнит дня,
Когда не слышал детский плач вдоль халупы проходя,
Когда на небо не озирался, видя тень крылатой птицы,
Когда видел только сталь, вместо плоти с кровью у Синицы,
Когда совсем тоска сползала с его лица,
И больше я ничего не слышал, умер папа у Берлинского крыльца.
Горящий танк на улицах пищит от гари,
С поганой стали немецкий крест сползает,
Ровным вырезам карман кишит слезами,
"Рейхстаг" колонны маршей пробирает.
Боязливо высунуть ручёнку, рукав зажат в крови,
Ну ничего, зажав я рану - зажму врага в тески,
Сдадутся мне, больному, руки, когда противник убежит
И РККА с моей "услуги" орден в клочья размельчит.
Друг мой, до медсанбата марш-бросок стяни,
Попроси бинтов и за скальпель медика возьми,
Всё таки придётся мне лататься, чёрт его дери,
Вот было счастье - не было войны.
Знаете, после вырытого рва на одной улице Дрездена, становится страшно.
Одни каски кругом, одёжка: от сапогов до шинелей разных возрастов и размеров,
Вооружение всех фронтов, фотографии, письма, марки, часы, смотреть на трупы тошно -
Одни кривые, ещё до бомб такие, другие, что посмелее, расквашены на стенах, а зубы
В братьях и сестрах, так их разбросало по округе. А нам, мертвецам, не до этого,
Нас ещё тёпленькие гробы ждут.
|