Когда бы стихи словно песня звучали,
и дивная лира их пела когда бы,
тогда бы мои растворились печали,
и стали б намного красивее бабы,
как будто я водки отведал в достатке,
забыв поутру о похмельном синдроме,
и хрен бы, и редька мне были бы сладки,
как будто не ел ничего слаще, кроме.
Но это когда бы, в реальности редька
горчила, а хрен был настолько слезливым,
что бабы красивыми виделись редко,
как будто их всех увезли на Мальдивы.
И как ни старался я лиру настроить,
чтоб нужные песни она мне пропела,
всегда выходило лишь что-то такое,
где души витали отдельно от тела.
Где то ли иронией, то ли сарказмом
хотел рассчитаться за искренность песни;
где проще и легче поддаться соблазну -
остаться в привычном и мягоньком кресле,
чем вырваться в небо из зоны комфорта
(простите за пафос, пришлось оступиться),
и плыть против ветра не в сторону порта,
из рук отпустив наконец-то синицу.
Но делать-то что, если с креслом сроднился?
Неужто теперь, чьим-то песням в угоду,
мне выпустить, ставшей ручною, синицу
в такую дрянную на сердце погоду?
Ну, нет, не расстанусь я с ней - пусть все треснет,
все рухнет и вылезет боком и колом.
Сквозь дым и шторма мы пройдем, словно в песне,
где верен лг до конца комсомолу.
Где Пахмутова с Добронравовым вместе
расскажут, как мы первый тайм отыграли,
сумев лишь понять, что для искренней песни
себя не теряй, чтоб тебя не теряли.
|