Впервые он встретил её…
в апреле? –
возможно, – накрапывал дождь как будто.
Изящными буквами – Лорелея –
вписал на подкорку себе.
То утро
дербанило мысли в ленивом ритме:
…исчезнуть… простить… подзабить на гордость…
а если… покой отыскать в молитве…
Тогда и услышал он чудный голос:
«Мы все обречённые, ты не лишний».
«…на что?»
«Ну, конечно, на рай».
А позже
они наблюдали закат на крыше.
Он ей рассказал обо всём, что гложет:
о трудной любви с запашком измены…
о многом ещё.
Покрывались мраком
широкая Темза и шпиль Биг-Бена.
Она ему пела.
Он тихо плакал.
Раз в месяц (не реже) случались встречи:
стремглав – на волшебные звуки рая.
Он помнил –
сирены людей калечат,
но ведь Лорелея… она другая…
В касаниях – нежность морской наяды.
Взрослел, а она оставалась той же.
Но главное –
хоть и нечасто, рядом.
И не было в мире её дороже.
Пусть взгляды косые других коробят.
Он чувствовал –
счастье к злословью глухо.
И не замечал за спиною шёпот:
«…такой молодой, а влюблён в старуху…» |
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lorelei getan.