Поднявшись в небо с древа,
В печали голубь возвещает всем:
«О, дорогая Ева,
Ушла! Ушла! Неужто насовсем?»
Пока другие птицы
Веселой песней славят жизнь в раю,
Он плачет и томится,
И трели льет подобно соловью.
Он видел с ней ночами,
Как спит цветок и бодрствует звезда,
А с первыми лучами
Его напев будил ее всегда.
Но козни злого змея
Ей сердце разорвали на куски,
Его же все сильнее
Терзается и ноет от тоски.
Прервав свои хоралы,
Архангел, обходя пустой Эдем,
Порой вздохнет устало:
«Ушла! Ушла! Неужто насовсем?»
A Legend of the Dove
Soft from the linden's bough,
Unmoved against the tranquil afternoon,
Eve's dove laments her now:
"Ah, gone! long gone! shall not I find thee soon?"
That yearning in his voice
Told not to Paradise a sorrow's tale:
As other birds rejoice
He sang, a brother to the nightingale.
By twilight on her breast
He saw the flower sleep, the star awake;
And calling her from rest,
Made all the dawn melodious for her sake.
And then the Tempter's breath,
The sword of exile and the mortal chain—
The heritage of death
That gave her heart to dust, his own to pain….
In Eden desolate
The seraph heard his lonely music swoon,
As now, reiterate;
"Ah, gone! long gone! shall not I find thee soon?"
|