Под вой осени, под гром голода, забудем как утро русское мо́лодо, заутро ужасом будем скошены. Вот — двое псов, воют по восемь часов в исто́шь голосов. Не поможет засов от острых голодных басов… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Под вой ветра, под гром и хо́ры погромные голода, третия резкая песнь — взы́в серебряный сеттера из сердца, которое мо́лодо.
(Тихон Чурилин. Песнь псов)
собачье
Хочешь — не хочешь, веришь — не веришь, –
ты будешь, как все. Ты станешь, как звери.
Ты будешь грызть лапу от ярости лютой,
когда тебе ко́рма не сыпнут в посуду;
ты станешь облаивать нервно прохожих
за то, что они на тебя не похожи;
ты будешь сидеть на цепи за подачку,
подвиливать хвостиком, став на карачки;
дремать в полумраке зашторенных дней,
чтоб жизнь твоя стала дрянней и мутней.
И вскоре забудешь! — совсем позабудешь
лесной запах хвои, не съеденной шютте;
и рыб серебристых в ручье, где запруда;
и рос предрассветных жемчужное чудо, –
и всё это станет далёким — ненужным,
а важно лишь лаять свирепо, натужно,
чтоб все в околотке дрожали, боялись,
чтоб головы в плечи от страха вжимались,
чтоб все содрогались от грозного рыка —
вот наше грядущее, пёс-горемыка…
Нет, мы не сдадимся! — они не дождутся.
В ловушках амбиций, в сетях революций
не станем телка́ми безмозглыми стада,
нам их резолюций глобальных не надо.
Мы в землю врастаем, мы — крепкие скалы,
пусть вычеркнут нас из имперских анналов,
мы помним, что счастье даруется свыше, –
наш мир мелким бисером радости вы́шит!
И пусть он невзрачен, как с виду локу́ста,
мы в сад минотавра с секирой не пустим, –
там — звёздное небо, там — яркое солнце;
там зе́мли блаженных, удел миротворцев;
там знают предательства низкую цену,
фатальность преемства седьмого колена.
Мы будем там райскими птицами в небе,
взлетим высоко, — где ты сроду и не был!
С размахом красивых и радужных крыльев
мы будем пари́ть над раздольем ковыльным.
Там можно прожить без сухариков Grandorf,
и там очень много хитрющих котов, –
ты сможешь гоняться за ними свободно,
ведь там никогда не бывает голодных…
Эй! слышишь, лохматый? всё будет о’кей, –
тащи-ка намордник со шлейкой своей...
ты чуешь, Сократ?! — ну-ка по́ ветру нос!
…а рядом храпел бестолковый мой пёс…
Послесловие:
КУРАРА & Смысловые галлюцинации — Надо Больше Хорошего
Евгений Евтушенко. Поздние слёзы
Животные — это другие народы,
и не из слезливой, как люди, породы.
Но плачут собаки не спьяну — тверёзы.
Их старость выдавливает им слёзы.
Собакам глаза вытирают ушами,
чтоб старости слёзы им жить не мешали.
Да разве увидишь лису или зайца,
когда твои очи собачьи слезятся?
Я в детстве шикарно рыдал, ниагарно,
порой притворялся — отнюдь не бездарно,
а поздние слёзы не рвутся наружу, —
я трушу, что с ними свой сговор нарушу.
Все чаще рыдания пряча в свой выдох,
стоя, словно каменный, на панихидах.
Я стал договариваться с глазами.
Чтоб договорились они со слезами.
Не плакать мне хочется — выть, как собака,
лишь вновь свежекрашенным гробом запахло,
а возле глотающей друга могилы
и плакать нет сил... и не плакать нет силы.
(25 августа 1994)
* шютте (от нем. schutten — осыпаться) — поражение хвои в результате грибного возбудителя, вызывающего её опадение. Особенно опасно для молодых неокрепших деревьев. ** локуста (Ida locusta) — крупная орхидея с единственным восковидно-зелёным цветком, который по ночам источает аромат яблок. *** седьмое колено — во многих традициях принято считать, что человек должен знать семь поколений своего рода, — то есть своих предков до седьмого колена. Существует мнение, что каждое поколение предков отвечает за какую-то часть нашего земного существования. Поэтому, чтобы понять, каким образом на нас влияет наш род, нужно знать, какими были все семь поколений наших предков, чем они занимались, и что происходило в их жизни. Если в роду есть «падшие» предки, то нивелировать последствия их дурных поступков можно только смирением и молитвой за них, чтобы их грех не пал на вас и ваших детей. **** Grandorf — марка корма для собак; можно перевести как "большой пёс"
