Вот на струны больные, скользнувши, упала слеза. Душу грусть обуяла. Всё в тоске отзвучало. И темны́ небеса. О Всевышний, мне грёзы, мне сладость забвенья подай. Безнадежны моленья. Похоронное пенье наполняет наш край. Кто-то Грустный мне шепчет, чуть слышно вздыхая: «Покой»… Свищет ветер, рыдая… И пою, умирая, от тоски сам не свой…
(Андрей Белый. Тоска)
Андре Шенье об унынии
Боль живёт во всяком сердце. Просто иногда,
с целью личных преференций гласно, без стыда,
человек свой имидж те́шит, и в глазах людских
за личиной безмятежной пишет праздный стих.
Прячем с лёгкостью бравады слабость и тоску,
только боль за тем фасадом силится куснуть;
втайне плачем и вздыхаем, злость в нас вопие́т:
"Вот, — один в душе страдаю, остальные нет".
Причитаем денно, нощно, шлём запрос богам
из претензий всевозможных; горечь глубока́!
Только изменилась бытность, следом — суета,
вновь растаяли надежды, и беда — всё та́.
(оригинал)
Tout homme a ses douleurs. Mais aux yeux de ses frères Chacun d'un front serein déguise ses misères. Chacun ne plaint que soi. Chacun dans son ennui Envie un autre humain qui se plaint comme lui. Nul des autres mortels ne mesure les peines Qu'ils savent tous cacher comme il cache les siennes; Et chacun, l'œil en pleurs, en son cœur douloureux Se dit: "Excepté moi, tout le monde est heureux." Ils sont tous malheureux. Leur prière importune Crie et demande au ciel de changer leur fortune. Ils changent; et bientôt, versant de nouveaux pleurs, Ils trouvent qu'ils n'ont fait que changer de malheurs.
Послесловие:
David Garret — Viva la vida! (Да здравствует жизнь!)
Видео с мотивирующими фразами из книги Марсело Оскара Доменики Ди Санто "ES FACIL DEJAR DE SUFRIR" (ЛЕГКО ПЕРЕСТАТЬ СТРАДАТЬ)
Саша Чёрный. Всероссийское горе (Всем добрым знакомым с отчаянием посвящаю)
Итак — начинается утро.
Чужой, как река Брахмапутра,
в двенадцать влетает знакомый.
«Вы дома?»
К несчастью, я дома.
В кармане послав ему фигу,
бросаю немецкую книгу
И слушаю, вял и суров,
набор из ненужных мне слов.
Вчера он торчал на концерте, –
ему не терпелось до смерти
обрушить на нервы мои
дешёвые чувства свои.
Обрушил!
Ах, в два пополудни
мозги мои были как студни...
Но, дверь запирая за ним
и жаждой работы томим,
услышал я новый звонок:
пришёл первокурсник-щенок.
Несчастный влюбился в кого-то...
С багровым лицом идиота
кричал он о «ней», о богине,
а я её толстой гусыней
в душе называл беспощадно...
Не слушал!
С улыбкою стадной
кивал головою сердечно
и мямлил: «Конечно, конечно…»
В четыре ушел он...
В четыре!
Как тигр я шагал по квартире,
в пять о́жил и, вытерев пот,
за прерванный сел перевод.
Звонок...
С добродушием ведьмы
встречаю поэта в передней, –
сегодня собрат именинник
и просит дать вза́ймы полтинник.
«С восторгом!» Но он...
остаётся!
В столовую томно плетётся,
извлёк из-за пазухи кипу
и с хрипом, и сипом, и скрипом
читает, читает, читает...
А бес меня в сердце толкает:
ударь его лампою в ухо!
Всади кочергу ему в брюхо!
Квартира?
Танцкласс ли?
Харчевня?
Прилезла рябая девица:
нечаянно «Месяц в деревне»
прочла и пришла «поделиться» ...
Зачем она замуж не вышла?
Зачем (под лопатки ей дышло!)
ко мне направляясь, сначала
она под трамвай не попала?
Звонок...
Шаромыжник бродячий,
случайный знакомый по даче,
разделся, подсел к фортепьяно
и лупит.
Не правда ли, странно?
Какие-то люди звонили.
Какие-то люди входили.
Боясь, что кого-нибудь плюхну,
я бегал тихонько на кухню
и плакал за вьюшкою грязной
над жизнью
своей безобразной.
