Ж.Ж.
Она уходила из дома
в пальтишке одном, налегке
дорогой чужой незнакомой,
проложенной в сером песке.
Она уходила под вечер
за первой вечерней звездой,
и ветер дул хлёсткий навстречу
совместно с небесной водой.
Она шла, не видя дороги;
не шла, а бездумно плелась.
Кусты Ей царапали ноги;
крапива безжалостно жглась.
Как колокол в дни страшных бедствий
трезвонило сердце в груди…
Вслед крики: – Не бойся последствий!
Вернись же и не уходи!
Моталась под ветром калитка;
под крышей притих нетопырь;
заплаканная "кармелитка"
покинула дом-монастырь…
Молясь равнодушному небу,
прося неизвестно чего,
кому – непонятно – на требу,
поскольку вокруг всё мертво…
А Он всё стоял у порога,
дождю и ветрищу назло,
и требовал молча у Бога,
в пути чтобы Ей повезло.
Врунишка
Она была отчаянной врунишкой
и так очаровательно лгала…
Смущалась, как нашкодивший мальчишка,
вертелась и крутилась, как юла,
и строила сияющие глазки,
заливисто смеялась и … врала,
красивые рассказывая сказки,
и очень убедительной была.
Ему она, конечно, изменяла,
хотя в любви она ему клялась.
Назавтра же о клятвах забывала
и снова по течению неслась...
Он ждал её и караулил двери,
готовил ужин, сочинял стихи.
Он убеждал себя: ей надо верить…
И покупал в подарок ей духи.
Она входила с радостной улыбкой,
сапожки оставляла на крыльце,
на шее висла телом хрупко-гибким,
помаду оставляя на лице.
– Где ты была? – он спрашивал ревниво.
– Я? У подруги. Где ж ещё мне быть?
Мы были с ней в кафе и пили пиво.
А ты не перестал меня любить?
Ах, милый мой! Лишь ты один мне нужен!
Она опять ему застенчиво лгала…
А он улыбкой был обезоружен –
она настолько натуральною была…
Но день настал… Конец был неизбежен.
Раздался поздним вечером звонок.
Любимый голос сух был и небрежен:
– Я не приду. Прости. Прощай, мой бог…
Он вышел на крыльцо. На тёмном небе
червонно-алый умирал закат.
– Давненько же я на рыбалке не был…
В последний раз был жизнь тому назад…
La Femme
Когда под одеялом ты ля фамм шерше
и не найдя её, вскричишь: что за дела?!
Прислушайся тогда к своей гнилой душе:
– Возрадуйся! ля фамм твоя совсем ушла!
Теперь никто тебя не будет донимать
и всяким разным глупостям весь день учить.
Зато просторней вдвое сделалась кровать,
и в спальне можно даже до утра курить;
до умопомраченья можно пить вино;
а можно и соседку в гости пригласить...
Всё нам, мужчинам, быть должно подчинено,
чтоб без пригляду баб нам жить и не тужить.
|