Я теперь поняла, что ещё никого не любила,
Что любовь изболевшимся Богом – в моём животе.
Как нужны мне сейчас говорящие сутью чернила,
Чтоб закончить историю хвори на этом листе.
Мы, не зная любви, в ней клянёмся до хрипа, до рвоты.
И теряя, то лапы – на грудь, то умами – того.
Мы давно превратились в каких-то душевных животных,
Но зверьё в человеке не стоит совсем ничего.
Мы сбиваемся в стайки и счастья худые кошёлки
Волочём за собой, как прилипшее к пяткам тряпьё.
Так друг к другу привязаны дикие тигры и волки
И лютуют, когда отбирают чужие своё.
И за каждый прокол мы любимого зверя облаем,
И чтоб камень на душу залёг, и чтоб в кровь – анальгин,
И чтоб жизнь не казалась цветущим и пахнущим маем –
Вот такая большая любовь у людских половин!
А не лучше ль принять, коли любим, без «если» да «кабы»,
Да не ввинчивать волю свою под горячий язык.
Ведь Господня любовь не бывает ни сильной, ни слабой,
А не в каждого ль сына и дочь Он с зачатьем проник?
Не виню, не сужу ни себя, ни кого-то другого,
Мы свершаем дела по созревшему к миру чутью.
Но во мне пониманье любви зарождается снова,
И оно не похоже на мелкую память мою.
Вы читайте меня, и однажды слова вас излечат
Тем скорее, чем большей слезою промокнет листок.
Я уверена в том, что пишу освящённые речи,
Потому что во мне просыпается истинный Бог. |