О, горе мне! Искажены глаза,
запутавшись в сетях любовной страсти.
Мне верить больше зрению нельзя,
И оттого обман вдвойне опасней.
Ведь если так прекрасно в мире то,
чем восхищался я неоднократно?
То отчего я слышу мнений сто,
что это ложь. Где правда? Непонятно...
Но разве непреложным может быть,
наш взгляд, укрытый пеленой печали?
И солнца лучик-тоненькую нить,
не разглядеть за тучею, едва-ли...
Любовь, порою, искажает зренье,
чтоб милый образ выиграл в сравненьях...
О me! what eyes hath love put in my head,
Which have no correspondence with true sight?
Or, if they have, where is my judgement fled,
That censures falsely what they see aright?
If that be fair whereon my false eyes dote,
What means the world to say it is not so?
If it be not, then love doth well denote
Love's eye is not so true as all men's: no,
How can it? О how can love's eye be true,
That is so vexed with watching and with tears?
No marvel then, though I mistake my view:
The sun itself sees not till heaven clears.
О cunning love, with tears thou keep'st me blind,
Lest eyes, well seeing, thy foul faults should find.
Увы мне! Что за глаза любовь вложила в мою голову,
которые не имеют ничего общего с верным зрением?
Или, если имеют, куда улетучился мой здравый смысл,
который ложно судит о том, что они видят верно?
Если прекрасно то, что мои глаза обожают,
то что имеет в виду мир, говоря, что это не так?
Если нет, то любовь ясно показывает,
что глаза любви не так верны, как глаза всех людей; нет,
как это возможно? О, как могут быть верными глаза любви,
которые так измучены бдением и слезами?
Неудивительно поэтому, что я вижу превратно:
само солнце не видит, пока не прояснится небо.
О хитроумная любовь! Слезами ты меня ослепляешь,
чтобы глаза, видя ясно, не обнаружили твои
отвратительные изъяны. |
