| | Стихотворение «Я слёз не прячу (из Эдны Миллей)» | Предисловие: Эдна Сент-Винсент Миллей - американская поэтесса и драматург,
первая женщина, получившая Пулитцеровскую премию по поэзии,
одна из самых знаменитых поэтов США XX века.
 Я слёз не прячу (из Эдны Миллей)
Edna St. Vincent Millay
Time does not bring relief; you all have lied
Who told me time would ease me of my pain!
I miss him in the weeping of the rain;
I want him at the shrinking of the tide;
The old snows melt from every mountain-side,
And last year’s leaves are smoke in every lane;
But last year’s bitter loving must remain
Heaped on my heart, and my old thoughts abide.
There are a hundred places where I fear
To go,—so with his memory they brim.
And entering with relief some quiet place
Where never fell his foot or shone his face
I say, “There is no memory of him here!”
And so stand stricken, so remembering him.
* * *
Тот, кто твердит, что время лечит – лжив!
Увы, но время не снимает боль.
Мне плач дождя на раны сыплет соль
и навевает грусть морской прилив.
Сползает с горных склонов талый снег;
от прелых листьев на дорожках дым.
Он в памяти остался молодым –
любимый мой навеки человек.
Есть сотни мест, куда идти боюсь;
мы в них бывали вместе с ним вдвоём.
Но в месте, где он не был никогда,
когда случайно попаду туда,
скажу себе: – Он не был здесь и пусть!
Зато я снова вспомнила о нём.
* * *
Sorrowful dreams remembered after waking
Shadow with dolour all the candid day;
Even as I read, the silly tears out-breaking
Splash on my hands and shut the page away.…
Grief at the root, a dark and secret dolour,
Harder to bear than wind-and-weather grief,
Clutching the rose, draining its cheek of colour,
Drying the bud, curling the opened leaf.
Deep is the pond—although the edge be shallow,
Frank in the sun, revealing fish and stone,
Climbing ashore to turtle-head and mallow—
Black at the centre beats a heart unknown.
Desolate dreams pursue me out of sleep;
Weeping I wake; waking, I weep, I weep.
* * *
Печаль от сновидений неотвязных;
тень грусти на душе моей с утра;
потоки глупых слёз и мыслей разных;
страницу эту закрывать пора.
Скорбь в сердца глубине за дверью тайной,
чем скорбь от долгого дождя скверней.
Поблекли лепестки у розы чайной;
бутоны ссохлись от тоски у ней.
Глубокий пруд с прозрачною водою;
плеск рыб в дремотно-сонной тишине;
но в омуте под каменной плитою
чужое сердце бьётся в глубине…
Я слёз своих безудержных не прячу.
Проснусь и неутешно плачу, плачу…
* * *
Love is not all: it is not meat nor drink
Nor slumber nor a roof against the rain;
Nor yet a floating spar to men that sink
And rise and sink and rise and sink again;
Love can not fill the thickened lung with breath,
Nor clean the blood, nor set the fractured bone;
Yet many a man is making friends with death
Even as I speak, for lack of love alone.
It well may be that in a difficult hour,
Pinned down by pain and moaning for release,
Or nagged by want past resolution’s power,
I might be driven to sell your love for peace,
Or trade the memory of this night for food.
It well may be. I do not think I would.
* * *
Любовь – не всё: ни пища, ни вода,
ни крыша от дождя, ни крепкий сон;
и ни верёвка для пловца когда
то в море тонет, то всплывает он.
Любовь не может лёгким воздух дать;
очистить кровь от скверны, кость срастить.
Но кто-то смерть предпочитает ждать –
он просто без любви не хочет жить…
И очень может быть, что в трудный час,
когда придавит болью и тоской,
я позабуду о любви, о Вас
и обрету нерадостный покой…
И обменяю память на еду?
Но нет! Я лучше буду жить в аду.
* * *
Only until this cigarette is ended,
A little moment at the end of all,
While on the floor the quiet ashes fall,
And in the firelight to a lance extended,
Bizarrely with the jazzing music blended,
The broken shadow dances on the wall,
I will permit my memory to recall
The vision of you, by all my dreams attended.
And then adieu,—farewell!—the dream is done.
Yours is a face of which I can forget
The color and the features, every one,
The words not ever, and the smiles not yet;
But in your day this moment is the sun
Upon a hill, after the sun has set.
* * *
Пока табак есть в тонкой сигарете,
на кончике краснеет огонёк,
я стряхиваю пепел в камелёк,
внимая звукам джаза на кассете.
Причудливо изломанные тени
скользят под упоительный фокстрот.
И кажется, что призрак твой войдёт
из памяти моей и сновидений…
И вот тогда: adieu, – прощай! – химера;
сбылась моя заветная мечта…
И у меня есть искренняя вера:
пусть заслонят твоё лицо года –
для слов твоих нет в памяти барьера,
пока есть свет, пока течёт вода…
* * *
Thou art not lovelier than lilacs,—no,
Nor honeysuckle; thou art not more fair
Than small white single poppies,—I can bear
Thy beauty; though I bend before thee, though
From left to right, not knowing where to go,
I turn my troubled eyes, nor here nor there
Find any refuge from thee, yet I swear
So has it been with mist,—with moonlight so.
Like him who day by day unto his draught
Of delicate poison adds him one drop more
Till he may drink unharmed the death of ten,
Even so, inured to beauty, who have quaffed
Each hour more deeply than the hour before,
I drink—and live—what has destroyed some men.
* * *
Ты не прекраснее сирени – нет,
и жимолости не роскошней ты;
имеет больше нежной красоты
невзрачных маков простенький букет.
И облик странный твой страшит меня –
хотя уже привыкла я к нему –
и хочется в спасительную тьму
мне от него бежать, как от огня…
Но мне не скрыться от "красы" твоей,
что как луны кроваво-красный свет,
таит который смертоносный яд,
и для любви его опасней нет…
И вновь стою я у твоих дверей,
и на тебя свой устремляю взгляд...
* * *
What lips my lips have kissed, and where, and why,
I have forgotten, and what arms have lain
Under my head till morning;
but the rain Is full of ghosts tonight, that tap and sigh
Upon the glass and listen for reply,
And in my heart there stirs a quiet pain
For unremembered lads that not again
Will turn to me at midnight with a cry.
Thus in winter stands the lonely tree,
Nor knows what birds have vanished one by one,
Yet knows its boughs more silent than before:
I cannot say what loves have come and gone,
I only know that summer sang in me
A little while, that in me sings no more.
* * *
С кем целовалась, где и почему
до самого утра? Не вспомнить мне…
Чьи руки обнимали в тишине?
Не знаю… Призрак-дождь полощет тьму,
стучит в стекло, вздыхает: – Дай ответ ...
Внутри ж меня не утихает боль
за них, парней забытых… Хоть уволь,
не вспомню тех, которых больше нет.
Так дерево зимой одно стоит,
забыв про щебет улетевших птиц.
Лишь ветви помнят листьев шум…
И мне не вспомнить рук, имён и лиц –
любви прошедшей память не хранит –
другого не приходит мне на ум…
|
|
| |
отца ГамлетаШекспириады напоминает о себе)) о, этот пятистопный ямб!))Замечательный автор и прекрасные переводы! Мне кажется, я их уже читала... а может нет. В любом случае, прочитала с большим удовольствием.