Александр Тимофеичев (Александров)
Жизнь поэта
Я – камень, улицей распятый
Под сотнями её знакомств,
Я – память под печатью пятой,
Я – перекрёсток, площадь, мост.
Я вымощен с чужого мненья
Под недовольную молву,
Я – горечь крайнего сомненья:
Откуда – жил, куда – живу...
***
Я молитву забыл, что мне мать на ушко
В раннем детстве шептала и пела,
Только помню одно: всё вокруг хорошо,
И парит над землёй невесомое тело.
Я молитву забыл, и не вспомнить теперь
Те слова в волшебстве материнском,
И закрыта давно позапрошлая дверь,
Что зовёт снисходительным писком:
– Эй, малыш, сделай шаг, ещё шаг, и ещё,
И увидишь весь мир на ладони,
И твой путь так далёк, и совсем не мощён,
И ты будешь идти, но один – не в колонне.
И как будет непрост в жизни твой марафон... –
И молчит в простоте деревянной.
Я молитву забыл, а в ушах перезвон –
Я иду, я пришёл, позади этот гон:
Я на шаг впереди от толпы окаянной.
Сны детства
На грани бдения и сна
Куда влечёт меня мечтанье,
В какие пропасти без дна,
В какие звёздные блужданья?
Всё было так логично – вдруг
Исчезли связи беспричинно,
Разомкнутый смыкая круг,
Навыворот плывут картины.
И я – всё тот же, но – другой,
Лечу над звёздным океаном,
И все планеты надо мной
Кружат бесплотным караваном.
И я давно не на Земле,
Вокруг меня – тенета судеб,
Какая ниточка во мгле
Мне путеводной зыбкой будет?
Потом – такая пустота,
И за пределами былого
Я – Бог, я – раб, я – красота,
И вечно возрождаюсь снова.
Какая музыка во мне
Поёт, пульсирует, трепещет –
И оглушает в тишине,
И праздной мукою клевещет...
...Какою силою святой
Я выброшен на берег плоский –
Всё – кончено. И голос мой
Хрипит над пухлою желёзкой.
***
Душа, пространствуя в астрале,
Когда всё в мире тихо спит,
Куда меня не увлекала
Под взмах, под вздох и под рапид.
Я, несмышлёныш, вслед за нею
Глядел в стрекозные глаза
И, от бесстрашия немея,
Не знал, вернусь ли я назад.
Вокруг – пульсирующий Космос,
Неумолим и утверждён,
Давно мелькнул совсем под носом
Любимый маленький Плутон.
Где окажусь я в миг бескрайний
Под раструбно влекущий глас,
Какой окутан буду тайной
Я в эту ночь за разом раз?
И где посмертная граница
Для жизни слабенькой моей,
Как долго буду маме сниться
Среди оставшихся детей?
...Глаза – открыты. Сон – напротив,
В обойных росписях стены.
И нехотя душа восходит
Со мной в мечтательные сны.
***
Размазывая по стене,
Из носа выкорив козюки,
Я не боялся, как бы мне
За это оторвали руки.
Жалели: всё равно помрёт,
Как ни наказывай мальчишку,
На свете не жилец, а брат –
Вот тот – хоть дó ста жить и выше.
Что выживу, лишь мать и я,
Мы верили одни лишь оба,
И мёрзлым яблоком меня
Выкармливала, не помер чтобы.
Я бесконечно умирал
И, просыпаясь, жил с начала:
Болезней беспрерывный вал,
И я на гребне. Мать кричала.
Какой молитвой был спасён,
Кто Ангела призвал на помощь,
Иль надо мной с рожденья он
Был рядом и держал за помочь?
Я слышал шелест тихих крыл
В шуршаньи трав и ветра гуле,
Когда он мне глаза открыл
И ко Пресветлой мы шагнули.
Я видел благодатный Свет
Добра, надежды и печали,
И понял: больше смерти нет,
Для Вечной Жизни нас создали.
...Я был один. Вокруг – пустыня
С названьем «школа», «комсомол»,
Но теплились в душе отныне
Тот Взгляд, тот Свет и тот Престол.
Калининград
Когда отсчитывать придётся
Остаток дней под метроном,
В сознание нырнув до донца,
Я вспомню первый в жизни дом.
Кругом развалины в каштанах,
Сады, спалённые огнём,
И зеленеют как останки,
Вовсю поросшие быльём.
А перед домом – лавка-лавка,
И по верёвке, по струне
Два моряка меня неловко
Ходить учили по стране.
Над головой увидев «раму»,
Бежим: эй, лётчик, прокати!
И в пыль сточив кирпич упрямо,
Мечтали в лётчики пойти.
А во дворе булыжник скользкий,
Везде с отметинами кур,
И за плетнём – лужок, где свойски
Освоился бык-самодур.
Скрипит восьмая половица
На лестнице под прусаком,
Который возле печки снится:
Ведь для себя он строил дом.
И звали город тот нерусский
По-нашему – Калининград,
А где-то в буреломах Куршской
Скрывался немец, нам не рад.
Репатриирован навечно
Отсюда аж за три реки:
Не только им теперь, конечно,
И Кант и Гофман земляки.
И город тот как призрак детский
Мне снится окружившим дом,
И от тоски куда мне деться
По окнам, где резной проём.
***
Ещё холодные, как лёд,
В квартире трубы отопленья,
В них что-то капает и льёт,
Но толку-то! – до омерзенья.
На улице теплей, поди,
Чем на софе под одеялом,
И чай горячий на груди
Хотя и греет, но так мало.
Как не люблю я холода!
Ведь не в Сибири я родился,
И мне ночами, как всегда,
Любимый город снова снился.
Там хорошо: зимой лишь пять
На градуснике ниже риски,
А летом... как вам рассказать:
Гуляй под солнышком без риска
Схватить плешивой головой
Удар лучами под затылок...
А тут в Москве мороз такой,
И летом воздух слишком пылок.
И лишь любимая весна
И бабье лето в три начала
Мне по душе, и не до сна
Ни днём, ни ночью – как бывало.
Городская булка
Какие звёзды! И какое небо!
О чём мальчишка мог ещё мечтать:
Чтоб белого побольше было хлеба,
Ведь не голодным же на Марс летать.
И в шесть утра будила меня мама:
– Вставай, сынок, там очередь уже! –
А мне же снилось вычурно-упрямо:
Иду по Марсу весь настороже.
Вдруг за холмом простые марсиане:
Я от души дарю им белый хлеб,
Что в нашей булочной достался мне и маме,
По булке в руки – весь наш ширпотреб.
О детства булка, булка городская!
Как сладко пах твой тёмный гребешок!
И по дороге гребешок ломая,
С горбушкой за куском глотал кусок.
И мать прощала баловство сквозь пальцы,
До боли голод нищих ей знаком:
Война, румыны, немцы, оккупация
И ветхий дом, где покати шаром.
А как невмоготу:
– Иди-ка к крёстной,
Уж как-нибудь поесть тебе дадут,
Но всё не ешь, ведь дома плачут сёстры,
А двадцать километров – не капут.
Какие униженья испытала,
Но с голодухи всё внутри свело.
– Опять голодная? И вам всё мало,
Вот навязалась крестница назло.
Ты мать спроси, зачем вас нарожала?
Ну, ладно, вот, возьми своим батон,
Но всё не ешь – и сёстрам чтоб достало.
Иди... а отработаешь потом.
...Я с мамой шёл и ковырялся в булке,
Задумав ею марсиан кормить,
В далёком межпланетном переулке
Я расскажу, как просто с хлебом жить.
***
Лай собак во дворе полутёмном,
С тополей опадающий пух,
Молодым приговор непреклонный
У подъезда сидящих старух.
Чей-то голос с балкона зовущий:
– Сколько раз говорить, что пора!
На втором этаже кто-то пьющий
Вновь заводит своё "та-ра-ра".
Вот погоды прогноз объявили
Под заученный всеми мотив...
В этом доме родители жили...
***
Кем я буду лицемерить,
Нараспашку душу рвя,
И кому смогу поверить –
Кто мне в глаз, а не в бровя.
Заскорузлою рукою
Буду строчки выводить,
Вовлечён чужой игрою,
Чтобы вечно там водить.
Буду прыгать слабой ножкой
И кричать: «Мне киселя-а-а-а!» –
Все кругом мне строят рожи
И дают мне пендюля.
О песочницу расквасив
Свой уже горбатый нос,
Буду кровью землю мазать,
В драку лезть наперекос.
И жестокою страницей
Их победы заклеймя,
Буду знать, что всё мне снится:
Рожи, двор и «Киселя-а-а-а!»
***
Я прочту, я узнáю, я выучу
Придорожных цветов имена,
Всё равно помирать так иль úначе,
Прошагав между ними без сна.
Я дорогу нашёл поизвилистей,
Чтобы так интереснее жить,
И я шёл по земле Божьей милостью,
Протянувшим мне тонкую нить.
Ухватился за нить я старательно,
Как ребёнок на первый шажок,
И глядела вослед мечтательно
Моя мама: Расти, сынок!
Мама, мама! С тоской безутешною
Помирать мне придётся теперь:
Не приехал по вызову спешному,
А ты молча ждала, глядя в дверь.
И когда твои мысли запутались,
Ты чужих приняла за меня.
Было холодно. Они кутались.
И всю ночь не включали огня.
Не успел. Всё было уж кончено.
Отвезли тебя в морг поутру...
Почему же вся жизнь так всклокочена,
Ну, а смерть – так всегда ко двору...
Патефон
Что за странная игрушка
С незапамятных времён,
Прям как чеховская душка,
Бабки с дедом патефон.
Чемодан к нему впридачу,
В нём конвертов пятьдесят,
Что поют, смеются, плачут,
Под иголкою шипят.
Где ты, баба, где ты, деда,
Песенка про вас, для вас,
Почему ж за вами следом
Льются слёзоньки из глаз.
За амурскими волнами
На манчжурской высоте
Три танкиста молодцами
Не в обиде – в тесноте.
Чей-то голос про дорогу,
Где кремнистый путь блестит,
Так протяжно, так надолго
Моё сердце теребит.
Про оборванные струны
Духовой поёт оркестр,
В городском саду кому-то
Нет нигде свободных мест.
Здравствуй, здравствуй, незабвенный,
Среди плоской mp3,
Из мембраны сокровенной
Всё случайное сотри.
Подкрути железной ручкой,
И разок иглу смени,
Доживём, брат, до получки,
Выпьем нынче за те дни,
Как мой дед полозил басом,
Как отец мой подпевал,
Жизнь прошла, как буря, разом,
Как девятый в море вал.
Как давно ты там пылился
Без любви и наших лиц,
Может быть, на нас и злился,
Слыша снизу тыц-тыц-тыц.
Так прости нас, бессердечных,
За весь нынешний музфон,
И дай Бог те жизни вечной,
Наш любимый патефон.
***
Не говори мне слова «каждый»,
Я пошлостью по горло сыт,
И я родился лишь однажды
И навсегда поэтом быть.
Я все слова переиначу,
Открою сокровенный смысл,
В их сочетаньях обозначу
Так неожиданную мысль.
Я буду неудобен чтенью:
Пусть спотыкается язык, –
С платоновскою светлой тенью
Я оживу совсем впритык.
***
Какая ложь, какая святость
Поэтам вечно суждены:
Чужой влюблённости невнятность
Переиначивать вольны,
Под видом правды небывалой
Веками бывшее почтить
И языком, от мести шалым,
Плести несбыточную нить,
Обманом скорым одурманить
Столь беззащитную толпу,
Избранников насмешкой ранить,
Ведя к позорному столбу,
И, от любви изнемогая
В кругу волнующихся нимф,
Вновь жить поэзией, страдая,
В плену у выдохшихся рифм.
Дафна
– Стой, подожди, я скажу так немного,
Ты же поймёшь и без слов о любви,
Нимфа прекрасная и легконогая,
Больно мне видеть раны твои!
Остановись, я с тобою похожий –
Песни мои, как теченье у рек,
Хочешь, я буду утрами погожими
Лаской ловить первый трепет век?
Хочешь…
Но руки всё тянутся выше –
Пальцами-листьями вострепетав,
Пред Аполлоном остановившимся
Лавр густолистый покорно предстал.
***
Воробышки взъерошились в песочке,
Над городом сбирается гроза
И молний выпускает коготочки,
А дождик чист, как детская слеза.
Тебе не спрятаться от капельных прелюдий
Навстречу фугам водосточных труб,
Пусть дождик поцелуями прилюдно
Тебя покроет всю, но начиная с губ.
Он ластится к тебе: любовь стыда не знает,
Под взглядами окон ему всё нипочём,
И вот уже по улице идёт босая –
О нимфа! О любовь! – под платьем нагишом.
Но ты любил недолго, дождик вездесущий,
Гроза прошла – и нимфы нет нигде.
Как быстро солнце летом платье сушит...
...И рядом что-то стройное спросило о еде.
***
Пришла. Вздыхает рядом Муза,
Меня за руку теребит:
Заложник вечного союза,
А тут вдруг занят и сердит.
И слышно: шёпот всё слабее,
Из крана капает вода...
Как жаль, что этот вечер с нею
Не повторится никогда.
Ах, как я звал её под утро,
Когда свободен стал и тих...
Но Муза поступила мудро,
Совсем другой диктуя стих.
А тот, что был так недослушан
По недомыслью моему...
Он никому уже не нужен,
Знать, мне он был не по уму.
Первая любовь
Ещё не порвана страстями
Любви начальной кисея,
Вслед за влекущими очами
Уходит из-под ног земля.
И хуже нет, когда молчанье
Околдовало телефон,
И в ожидании свиданья
Выпрыгивает сердце вон.
Ещё единственной строкою
Все звёзды на небе сошлись,
Её глаза – над головою,
И впереди – большая жизнь.
Ещё восторгом и сомненьем
Переисполнены слова,
И остановлены мгновенья,
Как поминутная молва.
Ещё не знаешь: скоро, скоро
Тяжёлый полог упадёт,
И первая любовь без горя
Куда-то навсегда уйдёт.
***
Когда уловкою беспечной
Ты манишь взгляд влюблённых глаз
И в уголках улыбки вечной
Джокондою глядишься в нас,
Ты, как мечта, неповторима:
И дразнишь, мучаешь – и ждёшь,
И неотвязно уловима
Ресниц и губ немая дрожь.
Герань
А в окошках по цветочку,
Тут – герань, и там – герань,
И наличник оторочкой
Натюрморту в эту рань.
Солнышко летит за стёкла
На пахучие листы,
Над цветами или около
Нарисует мне черты
Девушки совсем далёкой
Журавлиной красоты,
Что глядит так одиноко
У окна, где я да ты
Лишь на миг остановились,
Чтоб геранью оживить
Память детства – сердце билось,
И хотелось долго жить
Отраженьем на мольберте
Из стекла и крестовин.
...Солнце скрылось. Хуже смерти:
Я стою совсем один.
***
Я был как высохший патрон,
Без пули, высыпан весь порох,
Я сам себя возвёл на трон:
Меня пугает даже шорох.
Где мера пошлому стыду
За обнаженье при народе,
В каком внетворческом чаду
Рассудок следовал природе?
Я лишь пытался разобрать –
Я слышал гул, и слышал Голос –
Каких согласных звуков власть
Вела за грань и с кем боролась.
А что в награду? Смерть и страх,
Забвенье до скончанья света...
И всё ж из всех душевных плах
Я выбрал плаху для поэта.
Орфей
Пела душа, от тоски истончаясь,
Пели персты, от потери нежны,
Струн небывалых почти не касаясь –
Звуки дрожали, едва рождены.
Плыли цари и летели богини,
Плакал у Стикса замшелый Аид –
Тень Эвридики, светлея на синем,
На асфодели печально глядит.
Песня об иве
Начнётся музыки движенье
Под всхлип чувствительных старух,
И, уловив толпы волненье
Переведя украдкой дух,
Испытанной уловкой тронув,
Глаза галёрки увлажнив,
Актриса молча взгляд уронит
Под сенью бутафорских ив.
Сначала слабо и чуть слышно –
И вдруг на миг остолбенев,
Я слышу, слышу, слышу, слышу –
Ты умираешь насовсем.
И что мне до уловки этой,
Когда во мне такая дрожь,
Когда по ниточке из света
Ко мне ты жалобно идёшь.
***
Как люди чувствуют случайно
В нелепой суете причин,
Скрывая мелочные тайны
Под маской искренних личин.
Как любим мы совсем другое,
Совсем других, совсем не тех,
И не найдя в любви покоя,
Дурачим равнодушно всех.
Как жизнь обманывает просто
Нас неизбежностью смертей –
И на душе растёт короста
Ненужных слов и скучных дней.
А время мчится всё скорее,
И мы не знаем, где наш дом,
Неведеньем своим стареем,
Не замечая, что живём.
***
И меня не будет в этом мире,
Как и двести миллиардов человек,
Отложившихся в земле и в иле,
Из которых сложен каждый век.
Обо мне, как маленькой песчинке,
Кто-то будет через много лет
Думать безымянно, беспричинно –
Всё равно, поэт иль не поэт.
И меня не будет в этом мире,
Чтоб его на миг остановить
И на вековой земной палитре
Чуткой точкой вновь на миг ожить.
***
Не зная памяти о доме,
Куда несёт меня Река,
В какой залив, какое море,
Где берега и облака?
Какою маленькой песчинкой
С незабываемого дна
Меня теряет, снова ищет
Людская сонная волна…
И убаюкан звёздным хором –
Всё чудится мне сквозь туман –
Извечным голубым простором
По мне вздыхает Океан.
***
Небо – с овчинку, земля – с пятачок.
Разве увидишь меня между строк.
Всё, что фантазии сходит с рук,
В жизни пустой и бессмысленный звук.
Изредка рад бы сказаться другим,
Только не знаю извольте каким.
Лучше уж вправду под небом изгой,
Над головами и чуть над землёй.
Кто не услышит и кто не поймёт –
Чем этот выскочка с нами живёт.
Я же лечу, к ним потупив свой взгляд:
Не виноват я, ах, не виноват!
Что заставляет меня между строк
Жить, и страдать, и предвидеть свой срок,
Что я услышу в шептаньи небес,
Я и не знаю, он ангел иль бес.
Только живу я надеждой одной:
Бог осеняет полёт мой земной.
***
Вдогонку, вроссыпь, догорая –
В ответ на то, что тишина –
Я напоследок молча таю
Бесплотной тенью у окна.
И как случайная зарница
В придуманном чужом краю
Мне жизнь моя так долго снится,
Что я себя не узнаю.
Вам – жить, мне – помнить напоследок
Удачный выбор бытия.
Мой голос тих и даром редок,
Как рядом полая Земля.
Вам не дано: как одиноко
Скитаться в чёрной вышине
Душе без умысла, без срока
В надежде ближнего ко мне.
***
Я живу отовсюду, гляжу ото всех,
Я дышу из далёких времён,
По-вселенному чуткий зелёный побег,
Я – не ты, не она и не он.
Перед бурей затишье, не выдох, не вдох,
Над землёю – невидимый свет,
И во мне только чудится Бог,
И для тайны молчания нет.
Я родился сегодня – Великим Потом,
Я случился не на день – на миг...
Мечта поэта
Я закручен по спирали
Лет на двести или сто
До отказа. Я – в начале.
А признание – потом.
Что мне горы или реки,
Что стоят или текут:
Я – надолго, я – навеки
Без земных тяжёлых пут.
Пролечу во тьме кометой
Из полуночных высот,
Над любимою планетой
Обозначу, где восход.
И потомки запрокинут
Головы, разинув рот,
И меня опять отринут
В апогейный дальний ход.
Чтобы снова возвратиться,
Год за годом торопя,
По спирали вольной птицей,
Не шутя и не скорбя.
И чем дальше, тем весомей
Будут праздные стихи,
Всё значительней, знакомей
Среди всех других стихий.
Парки
Из кудели звёздных арок,
Хоровода из планид,
Нона, первая из парок,
Нитку тонкую сучит.
Децима её подхватит
На своё веретено,
Жизни ниточку наладит,
И закрутится оно.
Караулит Морта зорко,
Что там звёзды говорят,
И закроет жизни шторку,
Обрубив желаний ряд.
Длится, длится жизни нота,
Хвост – короче, крепче – крюк...
Нона, Децима и – Морта:
Девять, десять и – каюк.
***
Как много в жизни опечаток,
Хотел – одно, сказал – не то,
И к языку был как придаток,
Молол кругами невесть что.
Смеялся там, где надо плакать,
Иль тосковал в пиру друзей,
И охал там, где лучше ахать –
Случайно волею своей.
Кого-то ненароком встретил
И в дом свой навсегда привёл,
А та, чей лик доныне светел,
Она с другим – кто мимо шёл.
Или дороги перепутал,
Свернул я с главной где-то вбок,
И то ли бес меня попутал,
Иль ангел не предостерёг.
Но опечатки – не ошибки,
А незаконный выброс, всплеск, –
И выворачиваясь гибко,
Наводишь глянец или блеск
На торопливую судьбину,
На жизнь, прожитую вчерне,
На грешным делом половину
Непредназначенного мне.
***
Непрочитанной кометой
Буду мчаться сам собой,
Появляться на рассвете
Над планетой голубой.
Астрономы рассчитают
Траекторные слова,
Литераторы узнают,
Сколько будет дважды два.
Солнце всё страшней и ближе,
Это вам не апогей,
Никого уже не вижу...
Боже, пронеси скорей!
В космос дальний дай умчаться
От заслуженных побед
На века, быть может статься,
Между звёзд – где неба нет.
А вернусь ли? Я не знаю –
Отыщите-ка меня
На рассвете солнца с краю
Над планетою Земля.
***
У строгих лестниц устремленье
Кому-то вверх, кому-то вниз,
Подвалов чёрное паденье
Иль крыши гибельный карниз.
Кто в самолёте, кто в машине,
Судьбы не слышит приговор,
В возне натужливо-мышиной
У вечности минутный вор.
Стихи, написанные ночью во время болезни
Кромешная скука, и дождь невпрогляд,
И наглухо окна зашторены,
И старые песни на новенький лад,
И новые – на проторенный.
Распластана улица серым дождём,
На лбу выступает испарина.
Как трудно писать и болеть ни о чём
И заживо петь на развалинах!
Зачем? Для кого? И не всё ли равно?
Хохочет толпа ненаглядная.
И до смерти жаль, что за первым окном –
Другое, ещё непрогляднее.
Из «Поэмы Эроса» (отрывки)
Прелюдия. Танго
Глаза – в глаза. И мир – в тумане.
И так серьёзен наш посыл.
И тело – к телу, рана к ране,
Чтоб кровь одна текла из жил.
Мы оба чувственны и стройны,
И между нами близи близь,
Как для кого-то непристойно
Сиама близнецы срослись.
Движенья рук и тел изгибы
Мы повторяем в танго-па,
Нам публика кричит «спасибо!» –
И всё на свете «Pourquoi pas?».
...И каждой жилкою подкожной
Я чувствую движенье мышц,
Как позвонками осторожно
Ко мне ты льнёшь и дышишь... тссс!..
2. Первая девушка
Вокруг кого-то всё вертелось –
Без новой девушки б зачах,
Мне ж постоянства не терпелось
В любовных и других делах.
И вот мы встретились. И оба
Понравились. И ждали час,
По меркам нынешним, до гроба,
Пока любовь настигнет нас.
До гроба – это значит месяц,
Как мы созрели для всего:
В постель легли без околесиц,
Поняв влечений естество.
Друг перед другом разыграли
Бывалых ё, искусных бля,
Мы над собой расхохотались,
Любовью занялись с нуля.
И как в ефремовском рассказе,
Передо мною нагишом –
Как Внеземная в полуфразе,
Луна, прикрытая серпом...
Глаза и губы, шейка, ноги,
Что видел каждый день подряд,
Я выбрал их, но так немного
Теперь они мне говорят.
Виолончельной красотою
Светились плечи, бёдра, грудь,
Звучала талия струною,
Всё ниже канифоля путь.
И на постели, как мольберте,
Своим глазам я открывал
Каденцию в конце концерта –
Любимой девушки финал.
Какою кистью наш Создатель
Нам это чудо сотворил –
И шёпоту её вниматель,
Гляжу и трогаю – без сил.
О, раковина перламутра
Со влагою морской волны,
О, первый свет греха и утра!
И мы во всём себе вольны.
3. Ласки
Когда всё сладилось меж нами,
И сладок будущий твой сон,
Своими тихими крылами
Нас осеняет Купидон.
Я прохожу его науку
Уметь ласкать и ворожить,
И он берёт меня за руку,
Чтоб над тобой руководить.
Вот ямочка внизу затылка,
Там что-то бьётся как часы:
Под пальцами трепещет жилка,
Как капля утренней росы.
Люблю бровей излом губами
Коснуться, но не целовать.
Своими карими глазами
Способна только удивлять:
Дай погрузиться в уголёчки
На страже глубины души,
Там отведи мне уголочек,
Но только свет их не туши.
К твоим губам без слов приникну,
Но лишь потом, ты позови,
Когда во всю тебя проникну –
О, языкóвый труд любви!
А ниже – то, что Утамаро
Воспел на рисовых листах,
Небесного хозяек дара –
О, тонкой шеи к небу взмах!
Чтó лебеди – они же птицы,
А тут полёт без всяких крыл,
И всё, что в высь взлететь стремится,
Я поцелуями покрыл.
И символ хрупкости – ключица,
Над нею тонкий желобок...
Как жаль, щекотки он боится:
Зацеловал бы, если б мог.
О как мужчины примитивны,
Одним лишь местом могут жить,
Но руки женщин не наивны
И знают, где меня любить.
...Какие тайные сомненья
Томят нас ниже декольте:
Бюстгальтер, лифчик – всё с уменьем,
А что там вправду – апартэ?
Прощайте, девушки нагие
Манэ, Веласкеса, Дега –
Я сам без памяти от линий,
Их вечной красоты слуга.
Любое их разнообразье,
Любой размер, любой сосок:
Закрыв глаза, воспеть их разве,
Руками выразить восторг?
От основанья к ареолам
Кругами пальцев путь лежит,
Пока сосков двойное соло
Мелодией не отвердит.
Как жаль, что редко отвечает
На ласки эта красота,
Так пусть она тогда венчает
Рассказ мой. Дальше – суета...
12. Любовное томление
Любви! Любви! В остатке – скука,
Мороз и ветер за окном,
И в подворотне воет сука,
Стуча ободранным хвостом.
Стена на улицу застыла,
В углах обои холод рвёт,
С фасада дует, а из тыла
Грохочет мусоропровод.
И я нигде в своей квартире
Считаю дни с начала век...
Как грустно жить в подлунном мире,
Где без любви – не человек.
Любви! Любви! Чтоб в зимний вечер
В потусторонних зеркалах
Горели свечи, свечи, свечи,
И льдинки таяли в глазах.
И никого в квартире кроме
Двух неприкаянных сердец,
И ночи тень в дверном проёме,
Где всё прошло, всему конец.
...И отблеск на щеке трепещет,
И руки льнут к её плечам,
И сердце кровь толчками плещет
Куда-то в пах... К её ногам.
И как тепло и как спокойно,
Вложив в ложбинку ягодиц
Свой потрудившийся достойно,
Уснуть в постели без границ.
***
Странник юный, странник вечный,
Я опять во власти ног:
Соловей поёт заречный –
Семь печалей, сто дорог.
Я пойду на эту песню,
Постигая жизни срок:
Что быть может интересней –
Семь печалей, сто дорог.
Поутру цветов охапку
Положу у милых ног
И уйду под взглядом зябким –
Семь печалей, сто дорог.
Пусть поглотит тьма морская,
Где песчинки на зубок
По одной пересчитаю –
Семь печалей, сто дорог.
Или в горы Приэльбрусья,
Там, где снег, лавин поток,
Я уйду и растворюсь я –
Семь печалей, сто дорог.
Трубы медные прокрутят
Мясорубкой слух и слог:
Эта утя воду мутя –
Семь печалей, сто дорог.
А ещё в огне сгореть я
Птицей Фениксом бы мог,
Возрождаясь чрез столетья –
Семь печалей, сто дорог.
Кем умру, потом кем буду,
Прах стряхну с избитых ног,
Всё исполню, всё забуду –
Семь печалей, сто дорог.
Последний день (1-3)
1.
Последний день, последний день,
Не обойти и не объехать,
Как посреди дороги пень,
Уж лучше бездорожья слякоть.
И жизнь куда-то набекрень,
Не выпрямить и с плеч не скинуть,
И в теле поселилась лень,
Так можно и в безвестность кануть.
Последний день, последний день,
И завтра умирать не страшно,
Приснится утром дребедень...
Как грустно жить, брат, и как скучно.
2. Послесловие I
Последний день, последний день,
И что не сделано – забыто,
И мысли, как сухой плетень
Или разбитое корыто.
Последний день, последний день,
Он для кого-то будет первым,
И расцветёт весной сирень,
А летом жарко будет, верно.
Последний день, последний день,
А вот и осень прикатила...
И где сирени раскипень...
И где жара, что так палила...
Последний день, последний день,
Такси сигналит за забором,
И лезет праздно дребедень
В дорогу нищим разговором.
Последний день, последний день,
Забудь, чтó сердцу было свято...
И скучно, брат, и думать – лень,
И грустно в жизни на закате.
3. Послесловие II
Последний день, последний день,
Какая грустная уловка,
Чтоб оправдать себя за лень
И жизни бег за левой бровкой.
Авось пропустят иль простят
За поиски пути полегче,
Но в створе финиша кричат:
По шее врежьте и покрепче!
Я добежал, но нету сил
На лёгкий круг анти-почёта,
Кричат мне в спину, что дебил
И жулик и ещё там что-то.
Последний день, последний день,
Сегодня наконец я умер...
Воткнувшийся в высокий пень,
Умолкнул двигателем бумер.
Паучок
Оседлав паутинку лихую,
Паучок полетел в небеса –
Бабье лето мелькнуло вслепую,
На полдня – на четыре часа.
Даже солнышко и не успело
Паучка до конца обсушить,
Слишком рано за облачко село,
Из которого дождику лить.
Паучок улетел недалёко,
И всего-то на этот же луг.
Как судьба обошлась с ним жестоко,
Он так ждал и надеялся: вдруг...
Вдруг увидит полмира и сверху
Облюбует полянку себе,
А теперь – торопиться не к спеху,
Покориться придётся судьбе.
На травинке сплетёт паутинку,
Поживёт-пожуёт, а к зиме
Он найдёт себе норку-буртинку,
Будет спать-спать – себе на уме.
Времена года
Поэма
1. Январь
Я вернусь на родину в январе –
Когда топят угарную печь
И бессильная русская речь
Так и тянет навечно слечь –
Я вернусь на родину в январе.
Я вернусь на родину в январе –
Когда ветер воет в трубе,
Ведьма что-то толчёт в ступе,
Рыщет зверь на последней тропе –
Я вернусь на родину в январе.
Я вернусь на родину в январе –
Когда будто в Великий Пост
Скука ловит себя за хвост –
Ни души на тысячи вёрст –
Я вернусь на родину в январе.
Я вернусь на родину в январе –
И со мной за столом таракан,
В стельку пьяный, усатый смутьян,
Будет челюстью лязгать в стакан –
Я вернусь на родину в январе.
2. Февраль
Чёрный вечер,
Белый наст.
Месяц вечный
Метит нас.
Чёрный ветер,
Белый снег,
Неба клетка
Выше всех.
Чёрный тополь,
Белый вяз.
Ёкнул в проруби
Сонный язь.
Чёрный город,
Белый свет.
Жить в сугробах
Силы нет.
Чёрный ворон,
Белый взмах.
Тянет в воду
Сделать шаг.
Чёрно-белый
Месяц-Лир.
Ошалелый
Спит весь мир.
3. Март
Пришла весна встревоженно и странно:
Ночной грозой, пролив потоки слёз,
Оставив снег лохматой рваной раной
Лежать чернеющим среди берёз.
И мартовской тоскливой ранью
Зарю встречало граем вороньё,
И воровское птичье заклинанье
Заворожило сонное зверьё.
4. Апрель
Апрель рифмуется с капель,
Хотя растаяло всё в марте:
Весна такую карусель
Играет с климатом в азарте.
То солнце выпечет как блин
Сухую с блеском мостовую,
То напоследок вдруг свой клин
Зима вколотит в лужу злую
Ночным морозцем, чтоб на льду
Вдруг поскользнулася старуха,
Отшлёпывающая на ходу
Сопротивляющегося внука.
И всё ж весна, весна – вовсю,
Распелись птицы на рассвете
На крышах, улицах, в лесу...
Как славно жить на этом свете!
5. Май
Куда ни глянь, а лето вроде,
Но что-то всё-таки не так,
И дело вовсе не в погоде,
Да просто май – такой простак!
И воздух чист, и нету пыли,
И мухи не набрали вес,
И комары ещё не ныли
Про свой кровавый интерес.
И всё наивно, простодушно...
Черёмуха вот расцвела,
И, значит, холода послушно
Уже раздетые тела
Оденут, чтоб не стало скучно
На пляжах девушек смотреть
В июне жарком и бездушном,
А май... как славно, что он есть.
Играет первою грозою,
Но как бы в шутку, невсерьёз
Над неприкрытою толпою
В воздушном трепете берёз.
Или на праздник приготовит
Свой уморительный сюрприз:
Снежком припорошит готовый
Уж распуститься первый лист.
...И грустно-грустно опадают
Цветущих вишен лепестки.
Весна уходит. Лето – знает,
Как в мае девушки легки.
6. Июнь
Жара. Рутина. Мысли никнут
Над лавой белых мостовых,
К спине рубашка смачно липнет,
И ветер словно бы заглых.
Вот-вот! И гласные туда же,
Всё перепутали в словах:
Заглох, как ох, и рифма глаже –
Не рифма, а сплошное ах.
А солнце – всё своё: в мой город
Лучами лупит со всех сил,
И пот потоками за ворот
Меня по горло утопил.
Довольно. Все резервы вышли.
Из дома не кажу я нос.
Уж лучше холод, сопли, кышли...
Нет! Кашли – если уж всерьёз.
7. Июль
В ожидании рассвета
Я замру едва дыша,
Рассчитаю чудо это
По минутам, не спеша.
Компас точку для восхода
Мне наглядно подтвердит,
Где уснувшую природу
Первый луч растеребит.
...Только что и мгла ночная
В лапах ёлочных спала,
Только что и тварь живая
Притаилась и – ждала.
Вдруг листочек шевельнулся,
И травинка напряглась,
Ветерок чуть оглянулся
На листок, траву, не злясь.
На востоке полыхает
Утренней зарёй вовсю,
И никто ещё не знает,
Будет день иль выйдет сюр,
Солнца больше не увидят
Ни трава и ни листва:
Солнце на Землю в обиде,
Где бардак всему глава.
Но прощает Бог народы,
Жить Земле, и Солнцу – жить,
Дайте только ей, природе
Эту ночку пережить.
Первый луч коснётся нежно
Её милого лица,
И со светом неизбежным
Нам поверят до конца...
Замечтался я, фотограф,
Еле-еле снять успел,
И рукою я, не дрогнув,
Нажимал на спуск и пел –
Вместе с тварями шальными,
Вмести с птичьим щебетом,
И цветами полевыми,
И травиным трепетом.
Чудо жизни, чудо света –
Первый луч и что потом,
Как прекрасно жить на свете,
С нами Бог! Стою на том.
8. Август
Земля под солнцем накалилась,
И в трещины вода ушла,
Уж не зима, а лето злилось,
Что не хватило нам тепла.
Какая праздность во всём теле,
Какая там работа в жар,
И мы выходим еле-еле
На улицы, в сады иль в парк.
Там птицы, как навеки, смолкли,
Им тоже странен перекос,
Недавно все ещё так мокли,
А нынче тень дороже слёз.
О, злоба лета хуже злости
Внезапно грянувшей зимы
На подготовленном помосте,
Где пусто всё, где только мы.
Как своенравная казачка,
Всё перепутав впопыхах,
Лютует лето: как подачку,
Свой август нам швыряет в пах.
...Потом, конечно, холод, будни,
Дожди, неладны будь для нас...
...Мы этот август помнить будем
И впрок, и в глаз, и про запас.
9. Сентябрь
Будет осень стоять золотая,
Будет речка листвою звенеть,
Журавли, в вышине пропадая,
В непонятные дали лететь.
Будут дни на тебя так похожи,
Будут ночи, как в сказке, легки,
И покажется каждый прохожий
Тихим ангелом у реки.
Я люблю эту светлую осень,
И, любуясь неслышно землёй,
Буду таять в небесную просинь,
Ветерком пролетев над тобой.
И, оставшись на миг уловимым,
Синей лаской коснусь я лица,
И по-прежнему стану любимым
Без конца, без конца, без конца.
10. Октябрь
Аверкий тупо думaл:
– Едет осень нa пегой кобыле…
(И.А.Бунин. Худая трава)
Едет осень на пегой кобыле,
И за нею плетётся луна
В облаках, как в холодном мыле,
С непогоды худа и бледна.
Растеряв по лесам и полянам
Азиатских теней письмена,
Едет осень, одетая спьяну
В листопады, желта и красна.
Едет осень, ненастьями плача,
И под нею колышется грязь,
И под ветром качается кляча,
По-кобыльему матерясь.
11. Ноябрь
В окна вставлены зимние рамы,
А прохожие – в тусклый драп.
С нами осень крута на расправу:
Ветви наголо – скоро парад.
Его примет зима-старуха...
И отвесно падает снег
На её озимое брюхо
Сквозь зелёные ели прорех.
12. Декабрь
Зима приходит как старуха,
Последним месяцем в году,
И растирая снегом ухо,
Мы с нею не всегда в ладу.
Она худа и еле дышит
Ощипанным календарём,
Сопит, на окнах что-то пишет
Своим алмазным коготком.
Её письмо нам непонятно...
***
Холодное лето. Тринадцатый год.
Сидим по квартирам все дни напролёт.
Ну, был бы охотник – сезон не открыт,
Ружьё зависелось в сенях у корыт.
С грибов уж воротит, опять же – запор,
Чего не упомню с младенческих пор.
В лесу межсезонье у ягод – простой! –
Черника сошла – и хоть падай, хоть стой.
Брусника не зреет: тепла не видать,
А будет ли клюква – не хочется ждать.
Стрижи улетели, махая крылом.
И это – в июле! Ну, просто Содом.
А что будет в августе? Как в «Роковых»? –
Когда перемёрзла тьма гадов земных.
И сколько обид друг на дружку с тобой,
А злость в непогоду – приятель плохой.
И скучно, и грустно, и хочется выть,
И нет даже мысли собаку купить.
***
Утром глянул сегодня в окно:
Всё одно, всё одно, всё одно,
Гладкошёрстное серое небо,
Разродиться готовая небыль –
Ну, конечно, дождём, а не чем бы –
Будто вовсе на отдыхе не был...
Дождь
Дождик, дождик, барабанщик,
Для мембран моих ушей,
Желобов и бочек банщик
Для лягушек и ужей.
Он приходит в мягких лапках,
Гладит верхнюю листву,
И вдруг шлёпнется, как палка,
В огородную ботву.
А потом настроит звуки,
Пыль дороги решетя,
И со смачным перестуком
Припускает не шутя.
Мы на дне земли поникли,
И весь мир в воде дождя,
Тонем, мокрые до нитки,
Вёдра так и не дождясь.
Мелкой дробью что есть мочи
Бьёт в литавры крыш и луж –
Неужель до самой ночи
Этот шум для наших уш?
Утолив свои печали,
Дождик вдруг стал милостив:
В мягких лапках, как в начале,
Тихо так и мило стих.
***
Распогодило, поманило
На один погожий денёк,
Ветер северный подменило,
Повернув его на восток.
Но стрижи назад не вернулись,
И ненáдолго это тепло,
В городах, значит, небо улиц
Опустеет, лету назло.
Остаются вороны и галки,
Воробьи, и скворцы ещё здесь,
Но стрижиные догонялки
Не для них – хоть из перьев лезь!
Они жмутся к земле, к человеку,
Их кормильцу – возьми его бес!
Ну, а стриж – это стриж, спокон веку
Постоянный житель небес.
Рильке в 1916 году
Не пишется. Опустошённость
во мне и мире человечьих войн.
Мир обезлюдел. Зверем нелюдимым
он смотрит в нас и узнаётся в нас
и смертью насмерть опрокинут
и объяснён бессмысленностью бытия.
Не спится. В сотый раз
обшарены изнанки век.
Ошпарены зрачки
Немым провиденьем грядущих войн.
И в клетке ясного сознанья
Мысль безъязыкая и корчится и снится.
Где в этом веке наизнанку
Найдёшь земное притяженье чувств?
В бессильной красоте самоубийств?
Мне не о чем молчать
И не с кем поделиться,
Что в очагах чужих пристанищ
Мне чудится пожарищ дым.
Где родина? И где чужбина? Где – я?
О красота!
Беспала ты! Давно истлели
Твои творящие персты.
И я тебя спасти не в силах.
Реки Мандельштама
Сколько воды утекло после смерти твоей, Мандельштам!
Сколько новых русел проложено и засыпано старых!
Но где та вода, что струилась между твоими пальцами?
Где реки, которым ты дал свои имена,
Играя роль осведомлённого паяца –
Где твой труп, Осип Мандельштам?
Может быть, ты, как úндус, пеплом в реках
Вынесен мутной водой в океаны?
Может быть, удобрил чернозём частного огорода
Для поспевания помидор и огурцов
На радость худого кошелька возродившегося частника –
Где твой труп, Осип Мандельштам?
Я помню, ты кричал вслед уходящей толпе
Всей выстраданностью своих отточий:
– Я – ваш! Я – всё же современник! –
А друзья собирали твои отточия
И сплетали из них паутину доносов и клеветы –
Где твой труп, Осип Мандельштам?
Там, где трамваи чиркают по линованному небу,
Где пацаны собирали брошенные тобой окурки,
Где твоя безбытность слыла бродяжничеством
И где воронья шуба растопырилась перьями
На вешалке бывшего музыканта – неужели
Там твой труп, Осип Мандельштам?
Ты, единственный равный Данте Алигьери,
Но не успевший сложить своих терцин,
Оставивший томики стихов, изданных в разных Америках
С отточиями и вариантами отточий,
О которых нельзя говорить на родине – неужели
Это твой труп, Осип Мандельштам?
Но может быть, ты уже бесчисленное множество раз
Выпал на землю дождём и снегом,
Замёл метелью дороги, которые любил?
Если так, я забуду о летейской стуже,
Образ которой преследовал тебя, и мне ни к чему знать,
Где твой труп, Осип Мандельштам.
Молчание Норвида
Я никого не жду. Я чту молчанье –
– – – – – – – – – – – –
– – – – – – – – – – – – –
– – – – – – – – – – – –
Поэтов раннее сиротство
Пронзительнее визга пил,
Распиливающих для удобства
И тот и этот мир.
И кто меня в приютском братстве
Услышит чуткостью ресниц,
Раздавленного эмигрантством
Среди оглохших лиц!
Я – в пыль повергнутое пламя –
И мне уже совсем не жаль,
Что жизнь придумана не нами
И мне чужда её печаль.
Стихи о русских художниках (из цикла)
*1. Фёдор Васильев
Поторопись! Всех линий жизни
С трудом хватает на одну,
И горлом кровь однажды брызнет
На кисть – последнюю струну.
А как всё славно начиналось,
И без болезней, и без бед,
В семнадцать лет ещё казалось,
Что впереди десятки лет.
Разверзлось небо над горами,
И Бога ищет влажный взгляд,
И сосны над двумя волами
Между собою говорят.
Зовут на север, там, где солнце
Неторопливое встаёт,
И на рябине у оконца
Зарянка песенку поёт.
Там – оттепели, бездорожье
Между зимою и весной,
Там не волы, а люди божьи
Бредут с котомкой за спиной.
Из облаков лихие кручи
Там громоздит вверху гроза.
И благодатный дождь из тучи
Кропит у нищих образа,
Бредущих русскою дорогой,
Которая на всех одна,
Живущих милостью у Бога,
Там, где берёза, куст, сосна.
И мокрый луг, дождём умытый,
Травинкой каждой в нём блестит.
И он, как проклятый, убитый,
Россию на холсте творит.
...Как тесно в ялтинском жилище,
Где два окна доносят свет
С той стороны, где на кладбище
Ему лежать... а может, нет.
*2. Виктор Борисов-Мусатов
Два мира есть: в одном – мы плачем,
Смеёмся зубы напоказ,
Скорбим и любим, слёзы пряча,
Платочком промокая глаз.
Тут реки по-над небесами,
Текут в моря, где облака,
И над намокшими полями
Горит нам радуга-дуга.
Здесь в мячик девочка играет,
Такой большой – не хватит рук,
Тут сад весною расцветает:
Всё, как положено – не вдруг.
И есть иной мир: там – всё зыбко,
И нету слёз, и смеха нет,
И жизнь там кажется ошибкой,
Там ночь – без звёзд, без солнца – свет.
Над водоёмом под куртиной,
Где небо заметает след,
Две девушки сидят картинно,
Они молчат: ведь звуков – нет.
В тумане призраки рядами
Без страха обступают нас,
Им всё равно, что будет с нами:
Там нет живых – и весь тут сказ.
Всё рядом: жизнь – и смерти скука, –
Граница в сердце пролегла,
Пиши, художник: эта мука
В тебе, как в окнах без стекла.
Но мы живём в возможном мире –
Иль невозможном – знает кто?
Усмешка дьявола всё шире,
А Бог упрятан под пальто.
Где грань между двумя мирами,
Где – жизнь, и где – небытиё,
Где райский свет – и ада пламя,
И где пристанище твоё?
Ещё дельфин не вынес тельце
К вершине камня на горе,
И молчаливого умельца,
Что будет плакать на заре.
Пиши свой Реквием, художник,
Оплачь любимые тела,
У вечности своей заложник,
Ты знаешь, как пойдут дела.
Как сгинут оба твоих мира
В огне убийств и грабежей,
И Реквиемом, как порфирой,
Покроют взгляд души твоей.
*3. Александр Дейнека
Мне снились девушки Дейнеки
С набором мышц, движений, форм,
Они перекрывали реки,
Коровам задавали корм.
Они грузили на платформы
Комбайны, уголь и авто
И выполняли трудонормы,
Застёгнутые в прозпальто.
Лишь в выходной на стадионе
Все обнажали телеса
И в пирамидах поколонно
Цеплялися за небеса.
Как шар чугунный, мяч бросали,
К пудовым гирям – свой подход:
Их руки девичьи ласкали
Пред тем, как запустить в полёт.
Смешались в кучу гири, груди
И невообразимый торс,
Смешались бёдра, икры, люди:
Куда мужичий делся форс.
Ни подойти, ни взглядом встретить
В тебя несущихся девиц,
Ну, нечем мужикам ответить
На скрежет потных ягодиц.
...Менялся мир, менялись люди,
Из щуплых и голодных тел
Вожди лепили то, что будет
Их защищать – кто уцелел.
Какая там Мадонна Литта,
У нас своя стоит стеной,
Ребёнок под её защитой
Спит за могучею спиной.
О, красота без дна и крыши,
Ты переменчива и зла,
И кто на зеркало надышит
Хотя бы чуточку тепла...
Роберт Фальк
Поэма
1.
Среди бесчисленных мгновений
Над загрунтованным холстом
Кто не мечтал писать, как гений –
Пусть все узнали бы потом.
2.
Как трудно жить под этой глыбой
С названьем каверзным Сезанн,
Писать картины, где бы ни был –
Москва, Париж иль Самарканд.
Куда ни глянь, простые формы
И строгих линий череда,
Портрет, пейзаж ли, натюрморт ли:
Беда, художник мой, беда!
И стало проще «будь что будет!»
Писать, как завещал Сезанн,
Но Фальк лишь сам себе подсуден:
Как жаль, что он не музыкант.
3.
Промчались годы молодые,
Прощай, бубновый интерес,
И мастерские, мастерские,
Где как: с удобствами и без.
Сначала – выйти за границы:
Ещё неясен скрытый бунт
Невиданных композиций,
Никем невообразимый грунт.
В пейзажах крыши и деревья
Поют, летя за край холста,
На грани жизни бессмертея
Там, за холстом и неспроста.
4.
...Мы все живём в предметов мире –
Нас окружают и кричат:
– Мы – вот! Мы – здесь! Раскрой пошире
Свои глаза! Зажги свой взгляд!
Какое к чёрту равновесье
У фруктов с вазой на столе?
Над нами ты страстями взвейся:
Нам нет покоя на Земле!
Забыты напрочь натюрморты,
Где в красках драмы линий, форм:
Сюжетам на разрыв аорты
Пришла пора без всяких норм.
Что там, за абрисом предметов:
Мечта иль морок? Ад иль рай?
Вся жизнь мерцает в фоне этом,
А что кому: сам выбирай.
5.
На фоне сумрачно-лукавом
Вдруг оживают голоса:
– А можно мне над ухом правым
Поправить локон, где коса?
Учиться никогда не поздно:
Всё тоньше кисть, точней мазок,
И взгляд с портрета смотрит звёздно:
Зачем меня ты подстерёг?
Но гению стеречь приютно,
Когда сеансов за полста,
То пишет в рост, а то погрудно,
Всегда как с чистого листа.
Пока не совершится чудо:
Душа с портрета зазвучит.
И я стою, я плакать буду –
Мгновенье в вечности летит.
***
В недальнем ящике стола
Лежала записная книжка,
Все телефоны сберегла,
Мой позабыв, малышка.
По старым стёртым адресам –
"Иных уж нет, а те – далече" –
Бесцельно бродишь по листам
В нечаянной надежде встречи.
Но слишком слабы голоса,
И мне глаза блестят в тумане –
Всё, что запомнила душа
Из давних лет – до расставаний.
Всё те же вы – какая ночь
Нас навсегда разъединила –
Воспоминанья гонишь прочь
И вновь зовёшь их что есть силы.
Мне близко всё. Я молод вновь.
Я настоящим взят в кавычки,
И слово прежнее "любовь"
Я в рифму ставлю по привычке.
***
И шепчут губы осторожно
Полоской голоса в тиши,
И всё становится возможно
На ломком лезвии души.
Когда-нибудь одни в квартире
Мы засиделись допоздна –
И так безмолвно в целом мире,
В гляделки просится луна.
И нет светлей твоей улыбки,
Из щёлки век блестят глаза,
И в сердце гибельно и зыбко
Грядёт последняя гроза.
***
Зима ушла не обернувшись,
И разозлиться не сумев,
Нагрянувшим морозцем уши
Не прихватила, не успев.
И льдинки Снежной королевы
Растают, как их не таи:
Пусть сердце бьётся так, чтоб слева
Теплели рёбрышки твои.
***
Когда-нибудь под маятник колючий,
Тая в груди нетающий сугроб,
Открою настежь издавна скрипучий
Забытых чувств старинный гардероб.
Что с нами станется! Курилки живы –
И сладостный дымок струится в нас,
И сердце, лёгкой радуясь поживе,
То бьётся, то замрёт, то снова в пляс.
Пусть маятником время источило
Пространство тела в незабвенный прах –
Всё те же мы, нам родиною милой
Помин души в неблизких временах.
Какой песчинкой, лёгкой и послушной,
В движеньи по морю всегда вольна,
На берег чистый, навсегда нескучный,
Нас вынесет солёная волна.
И чьи-то малыши песка горстинки
Несут подальше от границ морских,
Ты рядышком со мной – и ты песчинка,
Такая тёплая в ладошках их.
Ты вся со мной – нам жизнь была привычна,
И так была невероятна смерть,
Что живы мы с тобой в песке обычном
И так близка нам голубая твердь.
И никогда тоскою деревянной
В бесчувственный нас не упрячут гроб –
Ведь так легко вдвоём разбить стеклянный
Забытых чувств старинный гардероб.
Музы (1-2)
1. Первая муза
От заката до рассвета
Есть волшебная страна –
Сновидения поэта:
Где она и кто она.
С самой юности тревожит
Затаённый интерес
К неземной девичьей коже
И в одежде или без.
В шелковистых очертаньях,
И туманна и вольна,
Под ресничным трепетаньем
Снится юноше Она.
Неотвязно уловима
(Где-то видел или нет),
И пришёл неумолимый
К удивлению момент.
Вот она, и даже рядом,
Как та девушка из сна,
И пророком быть не надо,
Чтоб поверить: Да, она!
Руки? Ручки. Ноги? Ножки.
Шея тонкая из плеч –
Всё, что надо, даже множко,
Что из сна пришлось извлечь.
И дыхание вздымает
Волнами прилива грудь,
И она ещё не знает:
Музой юноше пребудь!
От заката до рассвета
Есть волшебная страна –
Сновидения поэта,
Где теперь царит Она.
2. Другие музы
От рассвета до заката
Жизнь катилась чередом,
И поэт уж бородатый,
И жена есть, и свой дом.
Та, что музою служила
Не один десяток лет,
И стирала, и варила
Завтрак, ужин и обед.
А поэт гулял, как котик,
Сам хозяин по себе,
Целовал он женщин в ротик
И так далее, по судьбе.
Девушки с ума сходили
От признательных стихов,
Ублажали и хвалили,
Гордые и без оков.
Бедные! О чём мечтали,
Музоимствами гордясь,
Всё имела та, в начале,
Что с белья стирала грязь.
Кораблик
Где-то в Москве на проталине влажной
Землю впечатал её башмачок.
Улица – рядом. Кораблик бумажный
Крутит и мчит под уклон ручеёк.
Стой ты, дурашка! Куда там, не слышит,
Песню ручья под бумагой бурча,
Мчится туда, где над мусорной жижей
Носом беспомощно в люке торчать.
Кто-то наступит, другой – перепрыгнет,
Перевернёт, чтобы мачтами вверх...
Над морем дальным на клич журавлиный
Я полечу как непризнанный стерх.
Взвейся, душа! Я не мёртв изначально.
Из-под небес, где мой путь одинок,
Взглядом пройдусь напоследок прощально
Там, где ступает её башмачок.
Тень
Весенней ли, зимней порою,
На улице ночь или день,
Всегда и везде за тобою
Моя молчаливая тень.
Ты – под козырьком остановки –
Я зябну за толстым стеклом,
Вдруг ты поскользнулась неловко –
Я рядом – бесплотным плечом.
В танцклассе в плену репетиций
С тобой прохожу я каскад –
Сокурсников разные лица
Сливаются в красочный ряд.
В ансамбле пою я сам-третий
С тобою любовный дуэт –
Безмолвное эхо ответит
Лишь мне одному, кого нет.
Вот кто-то тебя поздравляет:
Сегодня – твой новый дебют –
Я рядом в бокал наливаю
Шипящийся пеною брют.
Усталой головкой – в подушку –
На сонном ночном берегу
Спою тебе сказку на ушко
И сон твой во сне сберегу.
Секундомер
Как всё в этом мире случается странно:
Я взгляд от книги на миг оторвал,
И вдруг – эта девочка, из-под крана
Ладонями в каплях рисует овал.
Мгновение – чудо, но в чётких пределах
Судьба включила секундомер,
И длинная стрелка застыла на белом:
Неделю скучать на старинный манер.
Суббота придёт, и секунды помчатся
В неполного круга расплющенный путь.
И снова томиться, и снова метаться
Под белую тикающую жуть.
Мне мало осталось, весна – на исходе,
И я не увижу взросленье твоё.
Когда-нибудь вспомнишь мой взгляд на проходе
Под альт-саксофона сквозное нытьё.
***
Мы с тобою не совпали,
Звёзды как-то разошлись,
Или на землю упали,
Иль тебя не дождались.
***
теперь когда её не стало
на взгляд на оклик на словах
я равнодушием вокзала
для тех кто едет в поездах
она жива но между прочим
невероятностью комет
и без толку судьба хлопочет
чужой судьбою в сотни лет
я буду жить не так уж долго
испытывать мне путь земной
и впереди одна дорога
все перепутья за спиной
Моисей
Звучали сбивчивые речи
Обычных к рабству стариков,
Что над землёй давно не вечер,
Что нет милей урочных снов.
Мигала ночь узором чёрным,
Светила смачная луна,
И никла мысль цветком покорным,
Мужей ленивая жена.
Вокруг страны одна пустыня
Их равнодушно стерегла…
Лишь одному казалась синей
Вдали рыжеющая мгла.
Распятие
Толпа гудела и стонала,
Как растревоженный нарыв –
Ей чуда снова не хватало, –
Свои «Осанна!» позабыв.
Ещё три дня тому ликуя,
Что вот чудес пришла пора –
Да хоть кого! Как шутку злую
Провозгласим себе царя.
Какой мессия? – Разве ослик
К лицу пророкам и царям,
И всем плевать, что будет после:
Выпутывается пусть сам.
Надежда теплилась и стыла:
Вот кто-то раны промокнул,
Симон с крестом в последних силах
Упал под ненасытный гул.
И приколочен к деревяшке,
Как нагрешивший акробат,
И кто-то бьёт себя по ляжкам
И корчит рожи, казни рад.
Он шепчет всей сердечной кожей:
Прости им, что со мной творят,
Не ведают, что Сыне Божий
Так предначертанно распят.
А над Голгофой птицы пели,
Мрачнели гневом небеса,
И на толпу с креста глядели
Его печальные глаза.
***
Какой облом, какая повесть
Из сердца горестных замет –
Как пересказанная новость
Из недочитанных газет.
Какой наивной подоплёкой
Чужая жизнь мне предстаёт
И на чистóм глазу сорокой
Трещит, стрекочет и поёт.
Какой тоской объект отыщет,
Чтоб плакаться не в пустоту,
И лишь поэт потом опишет
О подноготной простоту...
Пляши, дразнись и кукарекай
Хоть в полдень, хоть в полночный час,
В коляске всё равно калекой
Ты выглядишь у тысяч глаз.
Как зверь, весь мир подзорко рыщет
Вокруг позорного столба,
И с улюлюканьем освищет
Поэта праздная толпа.
Пророк
Никуда, ниоткуда, и нет мне следа,
Мою жизнь, как песчинку, поглотит вода,
Лишь кругами напомнит, что жил вот такой
Ни поэт, ни писатель, ни вовсе какой.
Но я жил, я любил, любовался собой,
Как на севере диком растущей сосной,
На утёсе горючем растаявший снег,
Никому незаметный зелёный побег.
Я – не ваш, я – чужой, и Земля не моя –
И как ядом толпа изгоняет меня,
И слепые, глухие их поводыри
Тычут пальцем мне в глаз: Посмотри! Посмотри!
А толпа им в ответ: Он давно уже слеп,
И к тому же он глух – безвозвратно нелеп.
Бормотанья свои пусть оставит себе,
И никто не поможет, спустившись с небес.
Ах, мой ангел-хранитель вдруг стал так несмел,
Что спасти от толпы не сумел, не успел.
И в пустыне нагой будет труп мой лежать
И на солнце любимом во прах истлевать.
Пророчество
Кремнистый путь мой очень долог,
И мне слышнее голоса,
Когда, раскинув звёздный полог,
Ночь приближает небеса.
И я один в пустой пустыне –
И знаю всё наперечёт,
И жизнь и смерть – мои отныне,
И каждый год – последний год.
Добро и зло меняют маски
Под шёпот безразличных звёзд,
И кто устал от строгой сказки –
Мечты сдаёт в нечестный рост.
Мы все творцы подобно Богу
Своих начал – с одним концом:
Как час придёт, к Его порогу
Мы беспричинно припадём.
И пусть в сияньи невозможном
Восстанет раб – и царь падёт,
И, вечностью клянусь, о Боже! –
Спасёшь Ты весь земной наш род.
Конец пророка
О жизни утлое мгновенье,
Остановись, повремени,
Пересеки её теченье,
Из века в вечность замани.
И пусть что дóлжно быть – то сбудет:
Себя не жалуй, не жалей,
И пусть толпа внизу осудит
Меня над пламенем страстей.
...Поникши головой повинной,
Влача глагол бессильных – меч,
Мой серафим, учитель инный,
Шестёрку крыл слагает в печь.
– Постой! – кричу, изнемогая
Под адским заревом огня, –
У нас есть жизнь ещё другая,
Не оставляй толпе меня!
Но глух к мольбе моей слепою
Уже бескрылый серафим,
И, вволю натерзав земное,
Толпа глумится и над ним.
Сонет
К чему пустые разговоры,
О чём писать, о чём жалеть:
Я сам забрался в эту клеть,
Мне до сих пор всё было впору.
Я сам придумал все запоры,
Хотел все песни перепеть,
Пытаясь небо разглядеть,
А клеть стояла в коридоре.
И словом к слову приближаясь,
Границы смысла перейдя,
Стихов пространство городя,
И, отвернувшись, погружаясь,
В словорожденья горизонт
Вгрызаюсь, как хирурга зонд.
***
Может быть, и корыто разбито,
И горюет поэт лишь о том,
Что вся жизнь протекла через сито
Никому незнакомым стихом.
Как узнать, что там вызвездит время,
И кого люди вспомнят с трудом:
Архивистов ненужное племя
Подытожит поэтов гуртом.
Кабы знать, на последней странице
Иль на первой своё разыщу,
Кто есть кто разберут по крупицам,
Только чем я себя возмещу...
...А пока, пока путь не окончен,
Взвеселю себя желчным стихом,
И с усмешкой безумной и точной
Я оставлю себя на потом,
Как последний бокал на пирушке,
Пожелав, не в последний чтоб раз,
И в обнимку чтоб с новой подружкой
Удалиться в предутренний час.
***
– Пророков нет! – сказала баба,
Гнилой подсунув огурец,
Я разбираюсь в этом слабо,
В делах базарных я – юнец.
– Пророков нет! – сказал редактор,
Мне возвращая рукопúсь, –
Вы поскромнее были б как-то,
И лучше б изучали жиззь.
– Пророков нет! – сказал обоим, –
Вас бы местами поменять,
Один лишь огурцов достоин,
А бабе стих ему читать.
Смерть
В притворной простоте ощерившись улыбкой,
К нам днём пожаловала Смерть,
Кричали во всю мочь:
– У нас ты по ошибке,
Не для тебя была открыта дверь.
Мы ждали Ангела в надежде ненарочной,
А ты, безносая, ты... ты...
Но, подмигнув в ответ глазницею бессрочной:
– Так он ещё в пути.
А я уж здесь. Так стоит ли считаться
И мерять жизнь бес-Смертием моим.
Ну, кто готов? Никто?! Ну, братцы...
Я выберу сама...
***
Какая в теле смертная истома,
И гаснут искорки в твоих глазах.
Мы вместе. Не в больнице. Дома.
Над нами смерть витает в облаках.
Не дожили вдвоём мы, как хотели,
Один из нас слабеет для неё.
Ты не кричала, только еле-еле
Шепнула что-то под моё нытьё.
И в самую последнюю минуту,
Когда ещё сознанье при тебе,
Ты сжала руку мне, прощаясь будто,
Шагнув навстречу смерти и судьбе.
О, кто не знает, что такое испот,
Агония и выдох до конца,
И ты бессилен вывернуться из-под
Костлявого смертельного венца!
И лишь глаза её глядели в небо,
Как будто смерть ты встретила на вы.
Быль кончена. И на пороге – небыль,
И нет её, зови иль не зови.
***
Отпоют, отыграют, отслужат,
В стылом небе закроют глаза,
И холодною мартовской стужей
Будет длиться-катиться слеза.
Постучавшись, землёй забросают
Синим атласом выбитый гроб –
И священник крестом осеняет
Забелевший от холода лоб.
Всё – в конце, и начала не вижу,
Будто жизнь закопали мою,
И становится ближе и ближе
Тот же холмик совсем на краю.
Я – живу, но в известных пределах,
Я – дышу, не на ладан ли вдруг,
Я – хожу, я – пою, но несмело,
Тычась в круг от разомкнутых рук.
Может быть, всё пройдёт, я не знаю,
Над землёю воскреснет весна,
И родная душа, пролетая,
Вдруг коснётся седого виска.
Я весь – твой, но прости напоследом
И захлопни в бессмертие дверь.
Бог простит – Символ Веры заведом
Мне порукою в жизни теперь.
***
Душа пределов не имеет –
Ты растворилась в тишине,
Что, устремляясь и немея,
Я взглядом гасну в вышине.
Крутúтся флюгер на флагштоке,
Пытаясь путь мне указать:
Мой петушок, крутись без срока –
Её нам душу не сыскать.
Она везде – вдали и возле,
Что ночь, что день – и рядом Бог,
И знает всё, что будет после,
О том что до – лишь тихий вздох.
По ней, скучаемой отныне,
Ты, поминая, слёзы льёшь,
Не понимая, что в помине
Её тоскою не вернёшь.
Пусть будет всё – и жизнь, и счастье,
Душа узнает обо всём
И освятит своею властью
Всё, что мы любим – и живём.
***
Не то... не здесь... – не понарошке
Слова высеиваются в пыль,
И кажется: ещё немножко –
Я сам себе и прах и гиль.
Сомненья наглухо одеты
В непромокаемую ткань,
И лучше всякого обета
Речей безадресная брань.
Что там кому-то не сложилось
Сетей забытый переплёт,
И что кому-то не случилось
Любить не насмерть – на живот.
Пусть их! – невидимой кометой
Промчатся мимо с давних пор:
Любви ненужная карета
Заброшена на задний двор.
***
Расцвела морская горчица
Мне приветом с родимой земли,
И под утро мне снова приснится
Сон про дюны и про корабли.
Расцвела в уголке под оградой,
Видно, кто-то песок тот привёз
С семенами твоими, отрада
Прибалтийских приветливых звёзд.
Может быть, твоих нежных соцветий
И любимой коснулась рука,
И теперь её взгляд с того света
Из вас льётся мне извысока.
О, как долог твой свет – вплоть до первых
На столицу упавших снегов,
Так цвети же, цвети, символ верных
И любовь навевающих снов.
***
Никого. Надвигается старость,
Прихотливо морщинит мне лоб.
Не хочу. Только что мне осталось,
Чтоб врастяжку, а лучше – взахлёб?
Наглядеться на высь голубую,
Сколько хватит терпенья у глаз,
На весеннюю зелень лесную –
Наглядеться на всё про запас.
Надышаться вовсю без одышки
Мать-и-мачехи жёлтым цветком,
Чья короткая жизнь понаслышке
Завершится листом-лопухом.
Ещё раз напоследок ладони
Так бессильно лежащей руки
У любимой, ещё не покойной,
Прикоснуться – всему вопреки.
Переполнить свой слух щебетаньем
По-весеннему тронутых птах
Перед самым последним прощаньем –
Незаконченным выдохом: ах...
***
О Время, друг мой неразлучный,
Повремени и не спеши,
Не приближай мой день докучный,
И свет в глазах мне не туши.
Не торопись и молча слушай
Прикосновенные слова,
Замри на миг на всякий случай,
Чтоб не кружилась голова.
И как с тобою мне спокойно
Стоять у бездны на краю,
Внизу – ничто, забвений бойня,
А вдаль посмотришь – как в раю.
Внизу – и мой, и твой миг истекает,
А вдаль лететь – нам нет конца,
И только Бог, что будет, знает,
Когда шагнём... Да сбудется!
Прощание (I-II)
I
Кому-то Время не пришло,
Кого-то Время не нашло,
Песком забвенья занесло –
Пусть на века – как на минуту.
Что мне посмертно суждено:
Иль бездны тягостное дно,
Иль в небо синее окно –
Последнее – вот было б круто!
Летал бы в вечности стрижом,
Не думая, а что потом,
Помахивал своим крылом...
Но было б грустно почему-то.
II
Кому-то Время не пришло,
Кого-то Время не нашло,
Песком забвенья занесло –
Пусть на века – как на минуту.
Что мне посмертно суждено:
Иль бездны тягостное дно,
Иль в небо синее окно –
Последнее – вот было б круто!
Летал бы в вечности стрижом,
Не думая, а что потом,
Помахивал своим крылом
Любимой на Земле... кому-то.
Она бы всматривалась в высь
И мне кричала бы: Вернись!
В любимого оборотись!
И раздели со мною смуту.
Или возьми на небеса:
Там звёзды, Бог и чудеса,
Стрижей полётная краса...
А здесь так грустно почему-то.
***
В ладонь прилетел воробушко,
Прижался тёплым брюшком,
Сидит, выбирает зёрнышко
Чёрным своим глазком.
Знать, голод достал пернатого,
Забыл осторожность всю
И принял меня, бородатого,
За ёлку в зимнем лесу.
Выбрал, склюнул почтительно,
Наметил другую, вон ту...
И вдруг вспорхнул стремительно,
Чирикнув мерси на лету.
На ветке ближней устроился
И смотрит на ель с бородой:
На лапе за семечки ссорятся
Синички весёлой гурьбой.
Птицы. Поэма
1. Перелётные птицы
Как птицы родиною бредят
Находят к ней воздушный путь,
Как птичий ум тоска бередит,
Когда ветрам лишь килем грудь.
Какие отдыхи и беды
Сулит им долгая мечта,
Какие скудные обеды
Собрать им с зимнего куста.
Они летят. И пусть планету
Всю захлебнёт потоп и ил,
Они найдут – и сядут где-то,
Облюбовав свой пересыл.
Передохнут – и вновь в полёте,
Их родина на север ждёт,
В леса, в луга, кусты, болота
Летят не на смерть – на живот.
2. Скворец
На каждой площади вокзальной
Осенний слёт и суета,
Скворцы жирок вполне реальный
На грудке выше живота
Нагуливают буквально:
Дорога будет непроста.
Ведь им лететь довольно скоро
На Адриатику свою,
А птичка – плотная, не скрою
(Кормил с ладони на весу),
Ей по земле шагать бы впору,
А тут лететь стоустым хором,
Скворча и булькая вовсю.
Теперь лавируй под ногами
И промышляй, чем Бог пошлёт:
Скворцы просительно за нами
Следят, разинув клюв, как рот.
На косолапых своих лапках,
Задравши кверху длинный клюв,
В компании вокзальных галок
Всё подберут, всё подклюют.
А люди все вокруг большие,
И смотрят скворушки наверх,
Вдруг бросит что – есть и такие:
Кормилец он, не изувер.
Он понимает, нас дорога,
Дорога дальняя зовёт,
И от скворечного порога
Всё на своих, рябых, полёт.
3. Синички
Подморозило... Вдруг – отпустило:
Бабье лето с зимой на носу!
Голубая небесная сила
Торжествует в раздетом лесу.
Напоследок опушку согрело,
И в кустах снова птиц кутерьма.
Молодые синички несмело
Выбирают с ладони корма.
Привыкайте: зимой пригодится,
Ваш не схватит никто коготок,
И придётся вам ох как трудиться,
Чтоб личинку найти – и в роток.
Я приду, протяну вам ладони
С сальцем, сыром, орешком в кроши,
Чтоб по-птичьи весной на балконе
Утро песней встречать от души.
4. Свиристель
Их пересвист нежней свирели
Свири-свирúри, свири-рирú.
Ах, свиристели, свиристели!
Вы слишком впрок рябинку ели:
Ты, красна ягода, гори!
Что птичья жизнь? Игра, не боле,
Со смертью, хищником, людьми,
Со стужей, ветром, небом вволю.
Как живы-то – поди, пойми.
Так радостно казалось это:
Подбросить ягоду и – ам!
Одна, ещё одна заета,
Как славен мир, как близок срам!
Лежат под тонкою рябиной
Объевшиеся неспроста,
И снег ложится, как перина,
На их свирельные уста...
...Ах, свиристели, свиристели!
Поутру – хвать! – и нету вас.
Ночь отлежавшись, улетели:
Игра! Игра... И весь тут сказ.
5. Галка
О, как природа простодушна,
И как обманчив внешний вид:
И галочка, моя простушка,
Так по-разбойничьи кричит.
Бог не дал в суете рутинной
Ей песен с трелью соловья,
И даже «чив-чив» воробьиный
Приятней галочьего «кья».
Её натужливые глазки,
Казалось, наглостью кипят,
А для меня они – из сказки,
Как самоцветики горят.
А как скромна: грачи, вороны
Её прогнали на ж.д.,
Где шастают везде вагоны
И провода под током где.
Но в стае галок чудо дремлет,
И это – чудо из чудес:
Когда заря весь мир объемлет
От рельс до самых до небес,
Все галки вдруг – по стойке «смирно»,
Уставясь в точку над землёй,
Где первый луч их лагерь мирный
На сутки освятит собой.
6. Снегирь
Снегирь, товарищ по несчастью,
Как долго жёнку выбирал,
Искал, как я, одно участье,
А выбрал... Чёрт её подрал!
– А с виду – нежная тихоня,
Такая вся пушистыЯ,
О птичьи боги небосклона,
Где были вы, мои друзья?
Ты так старался обеспечить
Всё возраставшую семью,
Ты мух ловил, прошу отметить,
Такую гадость! Бррр! Не люблю!
– Мне даже было не до песни:
Все до одной отобрала.
Мне не до рифм, когда распелась
Снегурка, флейточка моя!
...И как сварливая ткачиха
Долдонит мужа почём зря,
На ветке смачно снегириха
Что мочи лупит снегиря.
7. Ворона
Сосредоточенно-серьёзно
Сидит ворона над гнездом.
Пусть снег, и ветер, и морозно,
Но вот он, веточками дом.
Куда девалось любопытство,
И где твой острый птичий ум?
Лишь чёрный глаз, как прежде истов,
Глядит вокруг, где улиц шум.
Сидит на ветке как пришита,
Ну, не ворона, а пампуш!
Холодный март... Но деловито
Зовёт поесть – карр-карр! – твой муж.
Пора бы! Потянулась дама,
Размявши крылья на весу,
Оправилась. И полетела прямо
На голос, каркая вовсю.
Прошли любовные старанья,
Забыты игры на лету...
Лишь час продлилось ожиданье,
И вижу вновь ворону ту.
Опять устроилась – и дремлет? –
Нет, вслушивается в себя,
И птичьим разумом объемлет
То, что внутри растёт, любя.
8. Рябинник
Рябинник с видом деловитым
Кантует клювом палый лист.
И вдруг – нырок, и с аппетитом
Бросает вверх, бросает вниз
Добычу: о, как он упитан! –
Червяк, как был ни норовист.
Давно забыта гроздь рябины,
Что осень дарит без конца:
Весной заботы уж иные,
И долгий пост вредит птенцам.
9. Сорока
Всегда с иголочки, всегда по моде,
И в чёрной тройке под Марлен,
Нет бабочки – не по природе
Её стрекочущих манер.
Какая стать – под стать породе
Из птичье-княжеских кровей,
И так шумлива при народе:
Попробуй, подойди ты к ней.
Хотя расстёгнута жилетка,
И белый бок на вираже
В полёте виден – вот кокетка! –
Но глаз всегда настороже.
Трещи, волнуйся, белобока,
Мила твоя мне болтовня,
И все четыре сорочёнка
С верхушки ели зрят меня
В четыре пары очень чёрных
И зорких врановых очей,
И лучше всех охран наёмных
Нам будет стрёкот сорочей.
10. Совята
Уж так устроены совята:
Им всю бы ночь глядеть, не спать,
Следить за месяцем серпатым
И лапками переступать.
Есть у меня один совёнок,
И с ним все ночи напролёт
Я говорю – но слишком тонок
Моих потайных мыслей ход.
Совёнок хлопает глазами,
На лапку лапкой наступив,
И с солнца первыми лучами
Уж тихо спит, про всё забыв.
11. Крапивник
Здравствуй, крапивник, лесной недотрога,
Вот и увидел торчковый твой хвост,
Две-три секунды (о, как это много!)
Дал разглядеть, как диковинных звёзд.
Чтó эти звёзды: ну, голые спины,
Зубки сверкают всему напоказ, –
Ты ж не для всех, и хранишь, как картину,
Малость свою от назойливых глаз.
Место твоё – не открытая роща,
Где кутерьма лишь в высокой листве,
Твой лес погуще, мощней и попроще,
И не напишешь его на холсте.
Редкий зверёк сквозь кусты продерётся,
Людям – вообще так сплошной бурелом,
Вот и увидел сквозь листьев оконце
Чудо-реснички над чёрным глазком.
...И упорхнул, непонятный и скрытный...
Кто ж перевёл твоё имя в латынь:
О троглодитес и троглодитес,
С девьими глазками как у богинь!
12. Воробышек
Ещё восток не развиднелся,
Ещё мороз ночной не сник,
А я, как пледом, в детстве грелся
Твоим весёлым чик-чирик.
Весна пришла. Проходит детство,
А на балконе кутерьма.
В такую рань? Куда мне деться,
Сведут воробышки с ума.
Поют, всем птицам подражая,
В застрехах ждёт уже семья,
И не одна, есть и другая,
Официально не твоя.
Птенцов кормить всегда готовый
(А вдруг – мои, а вдруг – помрут),
И снова кормит он, и снова,
И не напрасен птичий труд:
Чтоб летом, плотно заполняя
Боярышника дикий куст,
Органчиком семья большая
Про дождиковую пела грусть.
А вот и осень набежала
Под воробьиный хрум и хруст:
Там горец птичий, как начало
Всем холодам. И мир так пуст,
Когда все птицы замолчали,
И лишь воробышки поют,
И с ними нету ни печали,
И ни зимы – сплошной уют.
13. Зарянка
По утрам меня будит звоночек,
Очень тонкое тинь-тинь-тинь-тинь,
То зарянка, мой милый дружочек,
Мне являет единство ян-инь.
Как ни верен пушистый комочек
Столь любимым родимым кустам,
Первый снег – и на юг стаи точек
Провожаем по дальним садам.
Лишь один или два – самых звонких –
Остаются – уму вопреки.
Залютует зима – и негромко
Их оплачут весной земляки.
Кто-то скажет: ты нам, между прочим,
Про единство ян-инь что-то пел –
Так читай же, читай между строчек:
Это Выживший мне прозвенел.
14. Трясогузка
Какой глазок душа посмертно,
Чтоб на меня глядеть, найдёт,
Какая птица неприметно
В меня заглянет и – уйдёт?
Не улетит ведь безоглядно –
Уйдёт по тропке не спеша...
О Боже, как же ты нарядна
В манишке светлая душа!
Не минуло ещё на свете
Моей любви сороковин:
Душа бежала на рассвете,
Оглядываясь глазком своим.
...И каждый раз, когда я вижу
Коротенький твой перелёт,
Я помню всё, и мир мне ближе,
Как времени текучий ход.
Как домовита, хлопотлива,
Как зорок чёрный твой глазок,
Как с человеком шаловлива,
И как воздушен твой шажок!
Так семенишь: не видно лапок,
Перебирающих тропу,
Головку повернула набок...
Чтоб рассказать мою судьбу.
15. Стриж
Когда воздушная стихия
Являет нам и мощь и нрав,
Стрижи, как лётчики лихие,
Летят навстречу ей стремглав.
Им не страшны её потоки,
Порывы ветра, бури вой –
Летят без страха и упрёка,
И с головой – в воздушный бой.
И оседлав ток восходящий,
Устремлены в родную высь –
Для радости летят для вящей,
И нет земли для них, где низ.
...Когда-нибудь в пылу куражном,
Но сбудется мечта моя,
Я в высь вонзюсь, как стриж отважный –
Душой бессмертной воспаря.
***
Цирк бродячий не вписался
В столь нежданный поворот:
Цирк приехал! Цирк остался!
Звери – в сад и огород!
Вот по вишням все мартышки
Лихо лазают гурьбой,
Никогда не знали вишен,
А теперь у них – едой.
А в густой листве под вязом
Отдыхают какаду,
Их увидеть можно разом:
Оперенье – на виду.
Свинки сразу в огороде
Нарывают корешки:
Там – свеклá, морковка вроде
И пахучие вершки.
Дрессированных собачек
Выдаёт сребристый лай,
Им успех уже означен,
Хоть ты лай или не лай.
В россыпь или хороводом
Звери праздник принесли,
Жаль, что там, за огородом,
За забором люди шли,
И никто из них не видел
Праздник улицы моей:
Дети – в школе, цирк – на выезд
Из глубин садов скорей.
Заброшенная улица
Здесь птицы вовсю распевают весной,
И осенью яблоки ветви ломают,
И всё заросло беспардонной травой,
А вишни все к августу пересыхают.
На улице узкой тропинка одна,
С трудом разглядишь её посерёдке,
Там тоже трава зелена и буйна,
В ней кто-то лежит и просит на водку.
Здесь двадцать домов, и к калиткам нет троп,
И каждый из них до конца заколочен,
Под крышей стоят пятистенки, как гроб,
К задам завалившись у диких обочин.
Здесь жили, трудились, растили детей,
Но их выживали – они ж выживали...
...Теперь никого, ни окон ни дверей,
И дети сюда жить вернутся едва ли.
Волга
Небо – сине, солнце – блещет,
Под ногой – зелёный ил,
Волга-реченька трепещет:
Не вода, а хлорофил.
Чтó там человек беспечный
Приготовил сотворить,
Иль река совсем не вечна,
Так куда ж всем миром плыть.
Но жива река в серёдке,
Там, где чистая вода,
Та, что вёслами на лодках
Заплетают в кружева.
Там струя светлей лазури,
Там и лещ, плотва, налим,
Там рыбак не просит бури,
Там Россия вся под ним.
Эх, взорвать бы все плотины,
Повернуть вспять времена,
Но какая бы картина
Нам предстала бы со дна.
Города, деревни, храмы –
Обиталища теней,
Утонувших в иле хламом
От стыда за нас, людей.
***
Здесь Алёнушка косу мочила,
Очень низко склонясь над водой,
Всех богов безответно молила,
Чтоб Иванушка был бы живой.
Не послушался, бедненький козлик,
И найдя отраженье своё,
Убежал в тёмный лес, и ни возле,
Ни вдали он оплакал житьё.
Он нигде, заговорен до смерти
Жить козлёночком налегке,
Он напился из Волги, поверьте,
И я видел копытца в песке.
...Зря, Алёнушка, косу мочила,
Разболелась твоя голова,
А поутру коса отвалилась,
Как у куклы за рубль двадцать два.
***
Как истории не длиться,
Для всего найдут концы,
Тыщи лет Земля кружится,
Погребаются отцы.
Сколько городов погибнет,
То под пеплом, то песком,
То к народу мор прилипнет,
Всех уложит косяком.
Реки русла поменяют,
В стороне – торговый путь...
Так в истории бывает
Над судьбою их вздохнуть.
И процесс, я точно знаю,
Не прервётся никогда,
И в России умирают
Православных города.
Но сперва – деревни в топку:
Зажилися старики,
Из бурьяна смотрят робко
Нежилые косяки.
А с деревнями уходят
Хлеб и соль родной земли,
И потерянные бродят
Люди, что с земли ушли.
Иностранцам показуха
Золочёное кольцо...
Ни пера вам и ни пуха,
Вы, кащеево яйцо!
Остальные же малЫе
Вне престижного кольца
Выживают, чуть живые
Без работы, без лица.
Отмокают на Канарах
Разжиревшие «коты»,
Им бы всем лежать на нарах,
А они вам тычут «ты!»
Стороною газ проложен,
Обанкрочен комбинат,
Пеший путь опять возможен
В равнодушный стольный град,
Ведь раздолбанный автобус
Раз в неделю колесит,
Лучше строить аэробус,
Чем дороги наводить.
И бежит народ куда-то
В неизвестные края,
Там – работа, там – зарплата,
Хоть гроши, но вся – моя.
Обошёл страну родную
И, где б ни был, города
Умирают подчистую:
Знать, на Русь пришла беда.
Никогда не возвращайтесь
Вы в родимый городок,
Он был в детстве словно кладезь,
Где мечте давал зарок.
Всё шумело, всё крутилось,
И везде кипела жизнь...
А теперь угомонилось,
Тишина... и – смерти близь.
Юрьевец
Здесь заколочен каждый пятый,
Второй из пятых – развальня,
И с крыш, по-русскому покатых,
Слетает кровля на меня.
И режет горло острой бритвой,
И кровь сочится на траву...
Тут рать была, и шла на битву
За венценосную Москву.
Как быстро поменяли Маркса
На чепуховый капитал,
Здесь дух России, а не Марса,
За доллар вчуже погибал.
Теперь развалины на месте
Заводов, фабрик и садов...
Далёко Юрьевцу от жести
Словесной губернаторóв.
Какие планы громоздила
Так переменчивая власть,
Народ же из последней силы
Старался вовсе не пропасть.
Привыкли: благо, натуральным
Хозяйством жили здесь всегда,
Рождали гениев случайных,
Когда была чиста вода.
Рыбацкой доли не чурались,
Коптя леща за просто так,
Раз в год туристом пробавлялись,
Хоть торговать не всяк мастак.
И выдохлись: похоронили
Уставших жизнью стариков.
А дети? Нет на свете силы
Их удержать за будь здоров.
И вот заброшен каждый пятый,
Второй из пятых – вдребедень...
Куда мы катимся, ребята?
Ведь это ж Русь – как Божий день.
***
В тот храм дорога в гору, в гору,
Как восхождение к Кресту,
В мороз, жару, любую пору
Я мысленно весь путь пройду.
Булыжники пересчитаю,
Свои грехи под каждым сим,
О, сколько их, пока не знаю,
Когда предстану перед Ним.
С надеждой, верой и любовью
Я тот порог перешагну,
В послемолитвенном присловье
Всех поимённо помяну.
Живым же – утренний акафист
Я отстою как часовой,
Радения и сил покамест
Мне хватит – если я живой.
А как умру, то в мыслях инных
Паду я ниц перед Крестом,
Беспечный, но упрямый инок,
И живший впрок последним днём.
Сон
Нашёл я тихую обитель
На берегу земной тоски,
И сам себе безмолвный зритель
Свой взгляд ловлю из-под руки.
Какая нежная побудка
Звенит над спящею рекой –
И пересказанною шуткой
Всю жизнь скучает надо мной.
Лишь кто-то ласковой рукою
Сквозь сон мне сердце теребит,
В ответ трепещет ретивое,
И вновь – мечта, и вновь – болит.
***
Из тоски, безрассудства и боли
Я сплетаю душистый венок,
Чтобы плыл по реке поневоле
На загадочный дальный восток.
Сколько песен в потоке услышит,
Потеряет от них свой покой,
Он увидит, как женщина дышит,
Свои груди неся над водой.
Где б ни плыл он, любовные сети
В тростниках мой венок стерегут,
И когда-нибудь он на рассвете
Не уйдёт из назойливых пут.
Оставайся, венок мой изрядный,
И пропой свои песни не мне,
А красе водяной и наядной –
Надо думать, любимой жене.
И с венком в волосах та наяда
Будет песни весёлые петь,
И теперь торопиться не надо
От последней любви умереть.
***
Ни встреч, ни голоса, ни взгляда –
Живу в немыслимом краю,
И мне случайная отрада
Улыбку выдумать твою.
Придумать жест или походку,
Головки нежный поворот
И, радуясь своей находке,
Вообразить, что на и под.
Серёжек звонкие мотанья,
Рук неожиданный разлёт –
Я всё могу, пусть и не знаю,
Где эта девушка живёт.
Ей всё игра пока подавно,
И возрастной наш перелёт
В судьбе её не самый главный:
Всё впереди за годом год.
***
Я знаю, вовсе неслучайно
Твой голос в комнату забрёл,
И он для всех остался тайной,
Лишь мне звучал и к сердцу шёл.
Чтó – разговор, когда другое
Ты ждёшь и – слышишь про себя,
И всё для нас вокруг немое
Губами движет не любя.
О, как бы сердце встрепенулось
Сквозь ненавидимый эфир,
В какой бы омут окунулось,
Где спит любви звучащий мир!
...Не разглядеть и не расслышать
Пока неясные слова,
Но голос – твой, он – мне, он – дышит! –
И вновь кружится голова.
***
Ещё одна игра вслепую,
Без проигрыша, без следа:
На интонации смакуя,
Мне девушка ответит: да!
Давно ожиданная встреча,
На шейке строгий завиток,
Истоме сладкой не перечит
Её хрустальный голосок.
Плывём по улице, как дети
На одиноком островке,
И локоном играет ветер
На подготовленном виске.
Так хочется с ним пошептаться
У чуткого её ушка,
И, кажется, слегка касаться
Того, на шейке, завитка...
И невозможное – возможно,
На всё благословляет Блок...
И просыпается тревожно
Над нами бдительный восток.
Вальс Арбенина
Я обмолвился словом нечаянно
Под кругами несущийся вальс
И поймал на себе неслучайный
Чем-то вволю намученный глаз.
Я обмолвился, руки отдёрнув
От терзающих их языков,
И молва полетела проворно
В толчею маскарадных шутов.
Я обмолвился, нет мне прощенья –
Одиночество так невтерпёж –
О тебе, обо мне, без сомненья
Вальсом корчит у пляшущих рож.
Я обмолвился словом нечаянно –
Так танцуйте же вальс под оркестр,
В наши спины теперь неслучайно
Нас проводят с тобою на крест.
***
Какою шуткой беспримерной
Грозит нам неразумный рок,
И случай, сын его неверный,
И сердца будущий порог.
Какое ждёт нас пепелище
На зрелище телесных мук,
Какой песок просыпет днище,
Когда во мне – ни ног ни рук.
В какую жалкую лачугу,
Вместилище бессильных снов,
В день изо дня влачась по кругу,
Я превращусь в конце концов.
Но пусть исполнится другое,
И пусть откажут тормоза,
И пусть не будет мне покоя
Под эти ждущие глаза.
***
И даже странно, что на волю
Был выпущен я так легко,
Не зайчиком в открытом поле,
А птицей – там, где высоко.
Чтó мне земля: кресты, могилы –
И тот девичий интерес, –
Когда вокруг одни светила,
Покой и воля до небес.
И вновь не знаю, что со мною
Среди воздушных Лорелей,
Но я лечу – и нет покоя
От звёздных кончиков лучей.
***
Как странно, милая, как странно
Искать тебя, которой нет,
Летящею строкой экранной
Твой логин посылать в инет.
Ты ускользаешь – будто нет в помине
Ни глаз, ни губ, ни щёк и ни ушей,
Чтó – результат, когда в ответ поныне
Мигающий курсор в конце... мечты моей.
Чужой русалочкой в морях эфира
Когда-нибудь ты попадёшься в сеть
И будешь ложкой мёда в дёгте мира
Закладочкой кому-нибудь висеть.
Весь мир – скучнейшая игрушка,
Старушки нет, но ей-же-ей,
Как Пушкин, скажешь: «Где же кружка?
Сердцу будет веселей»
***
Заговóром прибрежные травы,
Волшебством луговые цветы
Заколдую, наполню отравой –
Чтоб забылась, не вспомнилась ты.
Королевою пусть незабудку
Царство зелени провозгласит,
По утрам чтобы горькою шуткой
Ты мне снилась, но только навскид.
На восходе растают туманы,
И развеется снов каравай,
И не вспомнить лица, и как пьяный,
Кого хочешь теперь выбирай.
Но от солнца земля отзвенела,
Опоздал я на свой каравай –
Только вновь и упрямо и смело
Мне у речки блестит иван-чай.
Оболсуново
Оболсуново – не обласкало,
Солнце спрятало в облака,
Обмануло, с погодой налгало –
Сонным холодом дышит река.
Так и тянет пальнуть в поднебесье,
Эту облачность изрешетить,
Чтобы синий кусочек над лесом
Разглядеть, закусить, уяснить.
Но приходится вновь в одеяло
Завернуться, собакой скуля,
Ах, как мало солнышка, мало
Мне в июле – скажу не юля.
Деревенская ночь
Я вовсю городской, на деревне лишь гость,
И мне многое нужно для быта,
И могу вколотить я по шляпку – хоть гвоздь –
Молотком, сковородкой иль битой.
Но как в городе мне по ночам превозмочь
Эти вопли сирен и соседей –
Деревенская ночь, деревенская ночь,
Для меня ты приют – как последний.
По душе мне живая твоя тишина:
Хор кузнечиков с ближней поляны,
И журчанье ручья, и листвою луна
Шелестит, заплутавшись в тумане.
Я вернусь в городскую квартиру – увы! –
Окунусь в её жути ночные,
Но – зажмурю глаза – уж поверьте мне вы –
И в ушах лишь сверчка позывные.
Кузнечик
Уже давно умолкли птицы
В соседнем вымокшем лесу,
С берёзы некая синица
Трещит на некую лису.
Собаки лают так банально,
Вопят влюблённые коты,
И всё вокруг не-музыкально,
И нет уж летней красоты.
Но лишь кузнечику природа
Вложила дар водить смычком,
Какая б не была погода
В траве, и над, и под кустом.
Где б ни был он – всё вдохновенней
Его божественная трель.
Он – Шуберт, он – Моцáрт, он – гений,
Он сам себе и смысл и цель.
Рождение гаммы
Алмазной грани отблеск манит
В свои надзвёздные края,
Там – тишина, и сердце ранит
Вдруг из тумана нота ЛЯ.
Какой бесцветной роговицей
Глядят на Землю небеси,
И сколько ж Богу потрудиться
Пришлось для синей ноты СИ.
Да сгинет тьма! – и вихрем света
Весь мир открылся от и до:
Каким блистающим приветом
Вселенную объемлет ДО.
Как рядом всё: вдруг жизнь прервала
От До летящая стрела,
И нота РЕ, как в сердце жало:
Кругом коричневая мгла.
Тоска, тоска – но есть надежда,
Нам не пристало умирать,
И в фиолетовых одеждах,
Как ангел, МИ не даст пропасть.
Ведь впереди – ещё вершина,
И можно всё преодолеть,
А в ноте ФА такая сила,
И чтó нам горе или смерть.
Что звонче в этом лучшем мире
Покрытой зеленью Земли:
Трубят фанфары в жизни пире,
И с нотой СОЛЬ мы – короли.
Шуберт весной
Где-то играют гаммы,
Попросту, не шутя,
В уличном шумном гаме
Шуберта слышу я.
Пусть из подъездов грохочет
Глупый попсовый лай,
Франц, дорогой, нарочно
Песенку ты затевай.
Ты начинай – мы услышим,
Улица ждёт тебя,
Ветер ветвями колышет,
Клейкий листок теребя.
Люди спешили, скучая,
Каждый таил своё:
Сердце от песни тает,
С неба слыша её.
Ты не один там, знаю,
Только вот жизнь коротка:
Пусть для земли, не для рая,
Выведет ноты рука.
Замерло всё на свете:
С неба песня летит –
Богу за всех в ответе,
Шуберт на нас глядит.
Дирижёр
На крыльях музыки покорной,
Следя прирученный овал,
Я вновь лечу тропою торной,
Где я не раз уж погибал.
Я погибал там ненарочно
Под палочки внезапный взмах
И вспомнил мать я в непорочных
С небес опущенных очах.
И возникала и молчала
Из тьмы, объявшей звук и свет,
Такая слабая сначала
Её печаль – её обет.
И не напрасно умирая
Под этот неизбывный взгляд,
Как в первый раз кричал я: знаю,
Я знаю, знаю всё подряд.
Что было, есть, что будет, будет,
И к Богу близок мой порог...
Последний шаг мой был нетруден...
Истёк пожизненный мой срок.
….........................................
Потом другие были звуки
И плеск насыщенной толпы,
Тянулись всюду руки, руки,
И все казались так слепы.
Зал опустел. Остались в креслах
Программки, чувства и цветы...
А где-то в выси поднебесной
Истаивала жизнь в мотив...
Брамс. Поэма жизни и любви
1.
Какая мука – всё предвидеть,
Остановясь на полпути,
В себе себя возненавидеть,
Назад дороги не найти.
Тогда вперёд, навстречу жизни,
К финалу из последних сил,
К немой любовной укоризне,
И к радости, что рядом жил.
И как послушные приметы,
Которым веришь без конца,
В душе обрушивали вето
Её строжайшего лица.
Довольно! Вон! Как бедный Вертер,
С любимой даже не простясь,
Туда, где снег, поля и ветер,
Где с Богом покороче связь.
С судьбою не напрасно споря
(Когда-нибудь... когда-нибудь...)
Он в мужественном фа миноре
Продолжил одинокий путь.
2.
...Надолго приютила Вена
Неутомимого певца,
Как в кружке пива тает пена,
Забыт овал её лица.
И завсегдатайством примерен:
В кафе «У красного ежа»
Придёт – хозяин в том уверен,
У стенки место сторожа.
И кто подумает, что гений
Там, в уголке, за пивом спит,
Или, проснувшись, с наслажденьем
Сквозь окна нá небо глядит.
Пришёл – так, значит, на сегодня
Уж спета песенка его,
И воля всем чинам Господня –
Кто пишет, пьёт иль бьёт кого.
3.
...Какой недрогнувшей рукою
Себя публично пригвоздил,
А жизнь вершит свой суд порою:
Час пассакалии пробил.
И неужели все сомненья
Старуха-смерть в миг оборвёт:
В Четвёртой будто на колени
Поставлен перед ней наш род.
О, как постыден и небрежен
Финал людского бытия,
И как фатально неизбежен
Последний такт, от А до Я.
4.
...Воображенью нет покоя:
Как?! Это – всё? Кричим: отбой?
А жизнь? Любовь? Ведь всё со мною!
Он ринулся в последний бой.
Теперь кларнет – его оружье,
И в каждом опусе – герой.
Другой Финал для жизни нужен,
Что всё – не зря, когда – с тобой
Пусть мысленно, на расстояньи,
И он старик уже седой,
И пусть кларнет своим дыханьем
Всё вспять вернёт, в тот день святой.
Пусть в восхождении небесном
Простит, простится насовсем,
Всё те же мы, а мир так тесен,
Но мест на небе хватит всем.
Мы будем слышать, слушать, будто
Нам вся Земля – концертный зал,
И останавливать минуты,
И вспоминать, как вспоминал
И помнил до последней ноты,
Как жил, любил, творил, страдал.
Шопен
Поэма
1.
Как всё привычно и конечно:
Семь с половиною октав, –
Шопен, попутчик мой беспечный,
Среди простительных забав
Сначала просто и вдогонку
Мелодий высыпал букет,
Чтобы задумчиво и тонко
Мелькнул девичий силуэт.
И счастье кажется так близко,
И для любимых нет преград,
И не пришёл черёд парижской
Рабовладетельной Жорж Санд.
2.
...В Европе жить совсем нетрудно
Под революций череду,
Освободительные будни
Лишь там, в Варшаве, как в аду.
Внимала равнодушно Вена
Что там выделывал поляк,
В крови что Польша по колено,
Зачем им рондо-краковяк.
Но вот Париж – столица мира,
К тому же родина отца,
Хотя и здесь свои кумиры –
Стоять готовы до конца.
3.
...Ещё вовсю шептались дамы,
Ещё шуршали веера,
И зал, где россыпи ума,
Притих: как юн! пора... Пора!
Я слышу, помню, вижу, плачу
Тот первый, еле слышный звук,
Всё – по-другому, всё – иначе,
Всё замерло, собравшись в круг.
В воображеньи словно вижу,
Как весь Париж остолбенел:
Его рояль стал небу ближе,
Под пальцами он словно пел.
И дамам нравится: как тихо!
Я тоже так смогу играть,
Совсем будить не надо лиха
И мощью клавиши ломать.
Как депутат толпою избран
Учить и барышень и дам –
И ностальгические избы
Остались в памяти мечтам.
4.
...Давно ль пешком и без кареты
Он весь Париж пересекал,
Всегда с иголочки одетый:
Никто его не узнавал.
С фиалкой юною в петлице
Смотрел на Сену, на Монмартр
И лишь старался сторониться,
Где шум народа и театр.
Душою вечный варшавянин,
Любил друзей, любил – на ты,
Ему всяк пóляк был шарманен
До безоглядной нежноты.
Оставим женщин: слишком много
В них поражений потерпел:
Ох, эти музы-недотроги!
Без вас мы словно не у дел.
5.
...Какой молитвой или силой
Тот польский гений с нами жил,
Оторванный от Польши милой,
Где был любим и всех любил.
И в каждом такте – жизнь от Бога,
И смерти нет, как не суди,
За чувства – строгая тревога,
Над Вислой тихие дожди.
И żał пронизывает ноты
Шопеновских беззвучных снов
И эмигрантские заботы,
И тайна скрытых голосов.
Каких глубин без дна и ночи
Мы в кульминациях найдём!
...А рукописи – всё короче,
К финалу жизни мы идём.
И вдруг – последняя Соната,
В ней – как Начало и Конец,
Виолончельные закаты
И фортепьянный всем венец.
И две мазурки напоследок
Как рыбки брошены на лёд.
Всё – Красота, но воздух – редок,
Душа пред Богом предстаёт.
***
И меня повело наизнанку налево,
Как отца и как деда под их шестьдесят.
Не кружись, голова! Ведь не всё ещё спето,
И стихи по утрам будоражат, не спят.
Если слышишь меня, не спеши прекратиться
С током крови, мой милый сосуд,
Я пока ещё жив и хочу долго длиться,
Пусть стихи мне уйти не дадут.
Сердце стало большим и меня не вмещает,
В переборках – свищи.
Я обузой не буду, и все это знают,
Хоть свищи – не свищи.
Я не знаю, на вечные счастье иль муки
Обречён,
Только вы не смолкайте, о музыки звуки
Всех времён.
***
Звоночек боли и заботы,
Как долго слышать голос твой,
Но всё пронзительнее ноты
Над неоконченной строкой.
Как незаметно подступает
Последней воли суета,
Когда никто ещё не знает,
Как смерть пленительно проста.
Какое скоро приключенье
Моей душе она сулит
Там, где ни боли, ни сомненья –
Нет ничего, что жизнь хранит.
Изольда
Надо мной живёт Изольда,
Смотрит мне вослед в окно,
Догадаюсь я невольно,
Кем кажуся ей давно.
Только музыку включу я,
А она уж тут как тут,
Звуки нежные почуя,
Ласки самые из чуд.
Я на кухню – вслед за мною
В мягких тапочках бежит
И сам друг за облаками
Уморительно следит.
Надо мной живёт Изольда,
По полу шуршит хвостом,
Я – Тристан её: довольна
Кошка выше этажом.
***
В переходе гулком скрипка музыканту
Нагрустила с скрипом сотни две рублей,
И тоску осеннюю как секулизанту
Будет чем задобрить, побратавшись с ней.
Выпьем и закусим стылою прохладой,
Позабудем осень с золотой каймой,
Как гуляли летом с козочкой Отрадой
По оврагу детства по траве тропой.
Сердце притомилось вспоминать былое –
Как шумели травы, как текла река –
Всё в асфальт закатано, и над головою
Кружат, как бездомные, стаи-облака.
Нету вам приюта, облака и тучи,
С воем вас погонит ветер-крутояр...
У костра на свалке музыка пожутче:
Там горит со скрипкой брошенный футляр.
***
Соседка оболтуса сына чехвостит,
Мужик с чертыханьем залез под капот,
Два пса на помойке сцепились за костью,
На них ошалело глядит чёрный кот.
На пятом попсу отморозки врубили,
И слышно, как сверху уже три часа
Интимные стоны и крики: дебилы
Долбят малолеток во все телеса.
В забытой квартире мяучат и лают,
С таджиком в подвале случился удар,
А через подъезд уже свадьбу играют,
Кричат с перепою и шутки: пожар!
Стояк засорился от спусков сортирных,
Гремят перфораторы в стены – ремонт!
Вот так и живёт очень многоквартирный,
Собой украшая мой спальный район.
В метро
Глаза, глаза, глаза, глаза:
Московский метрополитен,
И где-то наверху гроза,
А перегон – без перемен.
Вот персонажей смена враз,
В дверях смешались две толпы.
В метро – час пик! И весь тут сказ!
Всё, как в театре для слепых.
А голоса, а голоса...
В них слов совсем не разобрать,
Гремит стальная полоса.
Мне к выходу – за пядью пядь,
Как на войне – отвоевать.
Синдром большого города
Такая в нас неразбериха
Царит, воркует и поёт,
Пока там не разбудит лиха
И тишину не разорвёт.
Как мило жили и беспечно,
За днями дни мигали в ночь,
И время, наш палач заплечный,
Нас гнало мимо жизни прочь.
Вот где-то руки промелькнули,
Обняв живую пустоту,
Два взгляда встретились, как пули,
И всё сказали на лету.
Как эскалаторы на входе –
(Кому-то – вверх, кого-то – вниз),
Там – город, тонущий в народе,
А здесь – платформенная близь.
И мы глядим осоловело
На этот жизненный компот,
И вдруг, как будто наболело,
Кричим, вовсю раззявя рот.
Кого-то – в тихую психушку,
Где каждый – батальон врага,
А повезёт, так без ослушки
В родное лоно очага.
Вокруг меня – неразбериха
Царит, как в брошенном дому,
И я по горло сыт от лиха,
И я устал брести к Нему.
Зимние городские
Вот и солнце в зените. Два часа пополудни.
И снаружи весь воздух из стылого студня.
Идут люди, привязаны к облачкам пара,
Режут носом мороз, как ножом, без удара.
Тишина под ногами и рыхлая белесь.
Где скрипуче-капустная белая прелесть,
Что звучала, когда, подавляя зевоту,
Город шёл в детский сад, на учёбу, работу?
Глохнет мир, и в надежде хоть что-то услышать
Зябнет люд с головами без шапочной крыши.
Да и небо ночами без звёзд и созвездий,
Не откроется Ломоносову милая бездна.
Только час в плотной дымке луна покачалась.
Ах, родная, о том ли нам в детстве мечталось?
А в деревне, где звёзды и скрип, так безлюдно,
Что представить крестьянские корни свои –
Ох, как трудно!
Собачий сон
Остаётся зима и полнеба напротив,
Семь минут до метро и вокзал наверху.
Ах, как жаль, по пути никаких подворотен,
Я бы лёг, завернувшись в метель как в доху.
У, мне волком бы выть, что весь мир опостылел,
На помойке вгрызаться в берцовую кость –
Пока этот, с соседнего, нагло не стырил,
Надо мной распустив свой в кольце сивый хвост.
Сколько нашего брата в дворах околело,
Но про это узнает лишь сукина мать.
В тюбетейке под шапкой таджик озверело
Долбит лёд в пустыре, чтобы нас закопать.
Ты долби и долби – или мне всё приснится,
Полна улица лета и добрых людей,
Открываю глаза: перед носом дымится
Пара свежих, из супа, пахучих костей.
***
Сломалась нежная игрушка,
С которой всяк играл как мог,
И стало быть, совсем полушка
Её цена, чуть минет срок.
Из игроков кому за дело
Что там внутри за механизм,
И что там слушало и пело,
Вбирая мира верх и низ.
Теперь дорога ей на свалку,
Где вонь, и крысы, и галдёж –
Не шатко всем идти не валко...
Но всё равно туда придёшь.
Бомж
Никто плевком не угостит
Мой след на тротуаре,
От всех же добротой разит
В благотворительном угаре.
А на х…я вы мне сдались,
Когда живу я по привычке,
Пожрать, и выпить зае...сь,
Уж где придётся – как обычно.
Поспать – как бы не так, сказать!
Пожрать – я двигаюсь на Курский,
А выпить – место надо знать,
Но не советую – по дружски.
Зимой, в мороз – да, не курорт,
Не параолимпийский Сочи:
Мне всё равно, е...сь он в рот,
В его тропические ночи.
Как стал таким? Не помню, брат...
Жена была, и дети где-то...
Но знаю, пил я всё подряд,
Как вспомню трупы и береты.
И не хотел я быть другим,
Ушёл от вашей благодати...
Плесни ещё... скажи: Бог с ним...
Оставь лишь водку на полатях.
Одинокая старость
Что полночь, что полдень, а солнышко светит
В немытое издавна с юга окно,
Что полдень, что полночь, и звёзды на месте,
А им это по фигу, им всё равно.
Короче: меня эта жизнь укатала,
Обои свернулись в бумажный шатёр,
В углу из шмотков уже пол-одеяла,
От спички готовые вспыхнуть в костёр.
Я буду плевками гасить это пламя –
Беззубый, противный, безумный старик, –
И тупо уставясь на вызванных вами
Пожарных,
В себе подавлять обессмысленный крик.
Записки сумасшедшего
Поэма
1. Вступление
За плинтус, в щёлку, под обои
Я заползу, как рыжий таракан.
Мне легче думать там о Боге.
И счастья нет. Один обман.
Так лучше распластаться всуе,
Как черновой ненужный лист,
И не кляня судьбину злую,
Жить тем, что был когда-то чист.
2.
Когда я буду президентом,
Картинки стану рисовать,
И, пользуясь любым моментом,
Я буду их распространять.
Неважно, что там нашалила
Моя начальская рука,
Во-первых, чтоб жилá (иль жúла?)
Моя страна без дурака,
Чтоб по картинкам все судили,
А сколько будет дважды два,
Кого за взятки посадили,
И чья слетела голова,
Чтоб, во-вторых и тому прочее,
Весь мир следил заткнувши рот:
Картинки внятнее и проще,
Чем новостей круговорот.
И чтобы “live” отмечали
Про нашу жизнь картинки той –
Тогда бы все рукоплескали,
Что я по-прежнему живой.
О да, я буду президентом
Мне всё равно какой страны,
Но только не России ентой,
А там какой-нибудь на -хны.
3.
И снятся сны – от Бога ли, от чёрта,
Иль намурлыкал мне их Кот-Баюн,
Там жизнь моя так вытерта-протёрта,
И совесть вымыта, как на реке валун.
Какая там разудалась карьера,
Я чуть не президент Всея Руси,
Зовётся именем моим земная эра...
Ну, в общем, так: святых хоть выноси.
И что б не сделал – люди рукоплещут,
Поют стихи, как мудр я и как прав,
А женщины творят такие вещи...
Мой по ночам возделывая нрав.
Везде расклеены мои портреты
Вместо реклам прокладок и авто,
И песенки врагов давно уж спеты,
И лошади гуляют без пальто.
4.
Ах, какая тоска!
Ни о ком тосковать,
Карамболи людей, как у чёрта в пробирке,
Или хуже того, когда все под копирку –
Ах, какая тоска!
И ни лечь и ни встать,
Провожаешь себя прямиком в бурбухайку,
По дороге слагая японскую хайку –
Ах, какая тоска!
К сумасшедшим пристать,
Что живут ни к чему без привычки,
А врачам – чтоб все были в наличке –
Ах, какая тоска!
Где с ремнями кровать.
5.
Мне диагноз поставили: мания,
Только я не пойму, что к чему,
А в палате кровать моя – крайняя,
В неё сослан я, как в Колыму.
По утрам солнце светит в окошечко,
И сосед мой поёт гимн РФ,
И гуляет больничная кошечка
Без усов, как сбербанковый Греф.
Принесут мне набор обязательный
Разноцветных пилюль под компот,
И кольнут в палец мой указательный:
Мало кровушки им на развод.
Буду в шашки соседа обыгрывать,
Он у нас стриптизёр ещё тот –
Экзистенци... диагноз не выговорить,
Не маньяк, но в палате уж год.
Под конец прибегут санитарочки
Поглядеть на его мудеса,
А потом богатырская парочка
Упакует беднягу в «леса».
Но жратвою вовсю обеспечены:
Каша, супчик куриный с лапшой, –
Только жизнь моя вся искалечена,
И качаюсь я ночью травой.
Мне с уколов нисколько не хочется
Ни любви, или с кем переспать,
А сосед из-под «леса» всё мочится
И бормочет под нос «...твою мать».
6.
Из психушки вдруг меня вышибли,
Обнаружив в конечности тромб:
– Вы помрёте – нам премию фигушки,
Духа Вашего не было чтоб.
По Москве я гуляю в халатике,
Что забыли в предбаннике снять,
И прохожие зубками скалятся,
Видя штампы «ПБ № 5».
– Мне сказали, что там алкоголиков
Лечат так, чтобы больше не пил, –
Мой сосед по фамилии Голиков,
Пьяный в дымину утром спросил.
– Проживёшь ли теперь без алкóголя –
По-врачебному я отвечал, –
Почитай-ка ты на ночь Н.Гоголя,
И поймёшь, в чём начало начал.
У меня нос такой же длинненький,
И прозвали за это Поэт,
Напоследок вручили, вот, синенький
С жёлтой прописью партай-билет.
И теперь к ПНД я прикрепленный,
И хожу я туда как домой,
В коридоре сижу протаблебленный,
Без их дури совсем неживой.
Надеваю халатик мой стиранный
И гуляю на Чистых Прудах,
Ну, а мент подойдёт – ксивой жириной
Отмахнусь... Вот такая беда...а...ах!
7. Финал
Всё прошло. Оборзеть и состариться
Мне осталось на плоском юру,
Перед пошлой толпой попиариться,
Соблазнясь на плохую игру.
Переполнен весь мир фарисеями,
Как пророчил любимый поэт,
В результате пожнём, что не сеяли,
Не прольётся с небес Божий свет.
Все грешны. Вот у храма подавленный
Стонет совестью бедный мытáрь,
А над ним – весь высокопоставленный
Фарисей, над законами царь.
Не уйти от его лицемерия
В небесах, ни в воде, ни в земле –
И пульсирует в шее артерия,
Как в бутылке из-под божоле.
Я под буйство Вселенной весеннее
Приглашу таракана на грудь,
Разделю на двоих невеселие,
И в бутылке найдём жизни суть.
И со мной за столом тараканище,
В стельку пьяный, усатый смутьян,
Будет челюстью лязгать в стаканище,
И я пьян буду, пьян, буду пьян...
8. Послесловие
Забыт поэт на лавке зимней
Так запросто околевать,
И смерть становится режимной:
Больница... морг... где закопать.
Забыт поэт. Его подруги,
Кому он душу изливал,
Сплели венки из лжи от скуки,
Как будто он им жить мешал.
Забыт, и запит понемногу
Там, где хватило бы троих,
Обряжен в дальнюю дорогу:
В гробу дешёвом свят и тих.
Забыт, закопан глиной ржавой,
Никто слезы не обронил.
Да и кому? Мой Боже правый,
Их тоже нет – с кем водку пил.
Забыт, нечёсаный при жизни...
И в воздухе парят слова,
Которые под «ну-ка, брызни!»
Лепил собой – как дважды два.
Забыт поэт, Земли невольник,
И только Бог его стихи
Читает ангелам окольным,
Что в небе святы и тихи.
Что будет... когда-нибудь
Когда услужливая память
«Чего угодно?» подаёт,
Но, заартачившись, динамить
На все запросы вдруг начнёт –
Когда взлетаешь поначалу
По лестнице на свой этаж,
И вдруг ключами как попало
Ты дверь берёшь на абордаж –
Когда полночная подруга,
Ещё вчера взята не раз,
Сегодня вся дрожит с испугу:
Что? – сердце? поясница? глаз? –
И что соврать ей, недотроге,
Нетронутой который час,
Когда в душе одна тревога:
О жизни дальше без прикрас.
***
Что расскажет мой моторчик
Равнодушному врачу,
Что хозяин стал разборчив
В жизни: я, мол, не хочу –
Не хочу я суетиться,
Зарабатывая нал,
Чтоб потратить заграницей,
Где куда бы ни попал.
Не хочу впустую тратить
Завалящий свой талант,
Мне доставшийся некстати,
Как просроченный всем грант.
Не хочу перед собою
Врать, лукавить и – страдать,
Рожу зеркалу сострою,
Чтоб мне горя не видать.
И невидимой границы
Не почувствовав никак –
Всё – взаправду, всё мне снится –
В зазеркалье сделав шаг.
И моторчик мерным ходом
Отработается вспять,
Вот я снова, безбородый,
Отмечаю двадцать пять.
Время пятится всё дальше:
Школа, мама, и детсад, –
И всё меньше в жизни фальши,
И глаза вперёд глядят.
Время, время, ты – полегче,
Дай мне дух перевести,
Сколько лжи легло на плечи
Самозванцу-травести.
Я часам кричу зеркальным:
Вот, нашёл! Остановись!
Я – родился. Всё – начально.
Впереди – другая жизнь.
...И я в зеркало с размаху
Запустил сковороду:
Мой моторчик слабо ахнул
Под незванную беду.
Дай дожить всю жизнь до донца
Переспелому плоду,
В оглашенных рай оконце
Приоткрой в моём аду.
Я безмерен и безвечен,
В этом мире только гость,
Лишь на миг очеловечен
Вбитый в Землю ржавый гвоздь.
***
Хочу заблудиться в душе чьей-нибудь,
Чтоб длинным запутанным был бы мой путь,
Чтоб выход искал я и ночью и днём,
А если найду – потерял бы потом,
Чтоб снова войти в лабиринты её,
Забыв до Суда про своё бытиё.
***
На душе такая пустошь,
Хочешь – верь или не верь,
Зверь-тоску в себя запустишь,
Как в распахнутую дверь.
То слабей, то жарче споры:
Виноват – не виноват, –
И пустые разговоры –
Каждый сам себе не рад.
Крутит-вертит мыслей вьюга,
В чистом поле – ни души...
На плече лежит подруга:
Были сани хороши.
Утром встанем понемногу:
Разве был у нас скандал? –
И опять пора в дорогу,
Недоверчивостей вал.
Будет длиться-кровоточить
Череда словесных ран
До метельной снова ночи
Сквозь бесчувственный буран.
***
Обработали, обратали,
Детской лаской подняв на штыки,
Ты барахтаешься на жале:
Ох, как цели их высоки!
Мягким обручем путь твой очерчен,
Что поделаешь: это – семья,
И закручен он, и заверчен,
И пронзительна доля твоя.
Может быть, это выше законов
Человеческого бытия,
И сильнее препон и заслонов
Перед волнами с тонущим «Я».
Да, я знаю, союз наш не вечен,
Мы любили у самых границ...
Зимний день тишиною отмечен
В разных клетках умолкнувших птиц.
***
Какою ниткой паутинной –
Ни оборвать, ни утаить –
Наш диалог как в карантине:
От сих до сих, ни есть ни пить.
Какой бессмысленной струёю
Течёт и длится наша речь,
Слова бездушною рукою
Стремимся сбросить с наших плеч.
Какою басней беспробудной
Мы хмурим в напряженьи лоб,
Чтоб, не дай Бог, не стать занудой –
И лишь на чуточку – взахлёб.
Какие б нам открылись дали
В телесной чувственности гроз...
И мы напрасно опоздали
На пиршество любви и слёз.
***
Что такое – совсем тишина
В городской населённой квартире,
И возможна ли вовсе она
В этом сильно засоренном мире?
Нас преследует слов шелуха
На работе, на улице, дома,
Пошляки на ТВ под «ха-ха» –
Всё равно что как рак иль саркома.
Но пусть их: рукоплещет народ
Оговоренной шоу рекламе,
Негодуя-приветствуя ржёт
Жеребячьими всем голосами.
Оглуши, ослепи, задуши –
Нету мочи дышать этим смрадом –
Или возле неблизкой души
Ты побудь хоть недолго, но рядом.
Ночью имя моё повтори
Про себя, полушёпотом, выше,
Чтоб во сне до последней зари
Не скитаться без сна и без крыши.
***
Найди на небе мне кусочек
Совсем без звёзд и без планет,
И чтоб вокруг побольше точек,
Мигающих мильярды лет.
Чтоб глаз тонул в небесной дырке,
Иссиня-чёрной и без дна,
И звёзды, как гимнасты в цирке,
Глядели вниз и – тишина...
Чтоб зашептались в час морозный
И ни о ком, и ни о чём:
На небе разговор серьёзный
И ни к чему и не причём.
Такая грустная картина
Мне снится с некоторых пор,
И я не знаю, в чём причина,
В чём смысл и с кем тут уговор.
Мы все всегда во власти Божьей,
И звёзды, люди, и Земля,
И не хочу я лезть из кожи,
Скуля, хуля и барахля.
Мне б лишь на миг уединиться
В кусочке неба том без звёзд,
Чтобы забыть: я – единица,
Дана случайно миру в рост.
***
Ни следа, ни эха, ни понюшки
Не осталось от её духов,
От походки, голоса – игрушки
Для забавных и любовных слов.
Отцвели фантазий хризантемы,
Разбросала осень лепестки,
И под звук поднадоевшей темы
Мне заламывает виски.
Череда, бурьян, чертополохи
Прошумят над нищей головой.
Знать, дела твои совсем уж плохи
В промежутке между той и той.
Прежняя – истаяла в помине,
Новая – да как её найти...
Вязнут ноженьки в житейской глине...
И назад мне точно нет пути.
***
О что за жизнь нам без утопий,
Городим замки выше крыш
Из облаков – глазами лопай,
Но всё равно не разглядишь,
Как эфемерны и воздушны
Фантазии от А до Я,
Но как без них на свете скучно,
Ведь посерёдке – только Я.
А если сбудется однажды
Из замка хоть бы флигелёк,
Не утолит он праздной жажды,
А к новым замкам – путь далёк,
Пока лёд разочарованья
В нас не растает навсегда...
И снова – воздух, снова – зданья,
К мечтам... всё та же борозда.
Два взгляда, или Злая любовь
Обожги меня словом на взлёте,
Взглядом крылья любви опали,
Чтобы песня поникла в полёте,
Тишиной долетев до земли.
Ослепи вслед ехидной усмешкой
Мой восторженный любящий взгляд,
И пока не прозрел я, не мешкай,
Запроси миллион за погляд.
Зашвырни все стихи на помойку,
Чтоб средь белого чёрного дня
Мир цветной оказался нестойким
Сохранить мой восторг бытия.
***
Оборвать провода и – в подполье
Мне уйти от обманчивых глаз,
Без сетей, паутин – вот раздолье:
Хочешь – думай про жизнь без прикрас,
Хочешь – спи до последних извилин,
Или слушай и капли считай,
Полюбуйся на свет – как всесилен
Этот мир безо всяких там «Ай-».
Или в Библии в свете лампады
Над пророчествами замирай,
Нарушая гармоний аркады,
Для души на рояле сыграй.
Сочини как последнюю песню –
Только – чур! – не для всех – для себя:
Мир сетей для поэзии тесен,
И живёт, никого не любя.
То ли дело – на лунной поляне
Отыскать твой русалочий след,
И брести по нему словно пьяный,
И как будто тебя уже нет.
***
– Мне пора отдыхать! – И погасла строка,
Заменившая голос и руки,
Монитор ни обнять, ни коснуться слегка:
Таковы виртуальные муки.
Мы сидим по домам или в пробках стоим,
Набирая любовные тексты,
Свой покой бережём, пуще ока храним
Недостаткам привычное место.
Та, которой пора, или только что есть –
Все на снимках красивы и юны,
И какую в ночные мечты предпочесть,
Заполняя вслепую лакуны...
***
Я искал, я бесился, я плакал,
Забывая слезу промокнуть,
Что случилось и что там навякал
Разлинованный судьбами путь.
Ни звонка, ни письма, ни полстрочки
На убитый молчком телефон,
И, как в песне, одни только точки
Мне припевом с прошедших времён.
Промолчу, потому что не встречу
(– Значит, завтра?
– Да, завтра, – в ответ),
И две линии где-то под вечер
Вновь сольются... а может быть, нет.
***
Оставляю Вас, не обессудьте.
Будет в доме стоять тишина,
И по самой убийственной сути
Вам нужна всегда только она.
Разговоры – не в счёт, как в тумане
Различаешь в них чувства и мысль:
По тропинке, заросшей бурьяном,
Еле видишь небесную высь.
Вам – усмешка, мне – горечь осталась
Послевкусьем несбывшихся встреч:
Как аукнулось – так отозвалась
Эта письменно женская речь.
***
Мне рано мыслями стремиться за пределы
Незавершённого земного бытия –
Я жить ещё хочу: с молитвою несмелой
Я воспарю туда, где только Бог да я.
Дай мне одним глазком увидеть, Боже, Боже,
Как будет жить дочурка после похорон,
И долго ль будут помнить, иль всё строже, строже
Судить меня добром, и до каких времён.
Молчание в ответ. Как жаль, что недостоин
Я слышать голоса в надзвёздной пустоте,
И возвращаюсь вниз, на Землю: как Аника-воин,
Жить дальше похвальбой в предсмертной суете.
***
И некому вспомнить, и некуда выйти,
И дверь заперта, и не сыщешь ключей,
И рыбка златая в дырявом корыте
Не в силах нарушить неволи моей.
Всего три желанья, три сущих вопроса:
Что делать? Доколе? и Кто виноват? –
А смерть караулит безглазно, безносо,
Без спроса готовя последний наряд.
Постой, погоди, я задолго отвечу,
Я верю, я знаю, найдётся ответ,
Ещё не истёк мой пожизненный вечер,
И места в раю для меня ещё нет.
О, где ты, заветное, мудрое слово:
Пока не застыла в артериях кровь,
Мне Бог отвечает и живо и ново,
И в рифму я слышу: Конечно, любовь!
***
Ох, влюбиться б и бросить поводья –
Куда вымчит безумный скакун, –
Утонуть по весне в половодье,
Отозваться на шёпоты струн.
Одиночеству пышную тризну
Справить празднично и не шутя,
И любовь полюбить больше жизни,
Как обиженное вдруг дитя.
Комариная любовь
Комары мне любовь предлагают,
Только я выхожу на крыльцо,
Подлетая, меня обнимают
И берут в долговое кольцо:
– Твоё тело нам так аппетитно,
Породнимся же кровью живой,
И веди себя с нами солидно,
Дай упиться, упиться тобой.
Я терпел эти страстные речи,
От любви их я еле живой,
И заткнул комариное вече,
Разом всех их прихлопнув рукой.
Посчитав же потом поцелуи,
Расчесавши кровавый засос –
Что за шутку сыграли мне злую:
Многожёнство мне стоило слёз.
***
Напрямую, а не исподволь
Растопило солнышко снег,
И по синему небу воистину
С утра до ночи медлило бег.
И воробышки расчирикались,
Хоть зима им всегда нипочём,
И асфальт, как алмазный, заискрился
Зеркалами – сплошным ручейком.
Значит, в город весна пожаловать
Соизволила на Великий Пост,
На бульварах чернеют проталины
И корзины вороньих гнёзд.
Значит, жизнь, как всегда, продолжается,
В почках зреет клейкий листок,
О, как сердце предчувствием мается,
Приближая повстречный срок.
***
Какая тонкая истома,
Какой голубоглазый взгляд
Нечаянно мне снились дома,
И вдруг так рядом и внагляд.
И разговор так простодушен,
Мы говорим о всём подряд,
И как в Москве совсем нескучен
Любимый наш Нескучный сад.
Как в доброте жить интересно,
Неважно, в Юрьевце, в Москве ль,
И круг знакомых – мир так тесен! –
И что нам пел послушный Лель
Не наяву, а понарошке,
И за словами – тишина,
Покой, любовь, и тень в окошко
Бросает дальняя сосна.
Уж вечер. Дети – по постелям.
Умаявшись от важных дел:
В церковном хоре славно пели,
Как никогда б я не сумел.
...И как мне грустно расхожденье
Распоколеньенных времён,
На миг остановись, мгновенье –
Чтоб явь продлилась бы как сон.
***
На грани воздуха и сна
И зыбко и неуследимо
В мой город просится весна...
Но сердце простучало мимо.
И неизбывный холодок
Непрожитого лёг на плечи...
...Судьбы случайный завиток
Разбудит внутреннее вече,
От возмущенья голосов
Растеребится ретивое,
И я опять плясать готов
Под дудочку весны... с тобою.
***
Погляди, разгадай, обомлей,
Расскажи эту осень лихую,
Непогодных её королей
Обойми, хохоча и тоскуя.
Мы сегодня немного с ума
По квартирам испуганно сбились,
Чтó нам посох теперь и сума:
Мы по собственной воле забылись.
И обманом манят две руки:
Дай уткнуться мне в них на коленях,
Я зажмурю глаза от тоски
По последней любви – по осенней.
***
Куда бежишь, куда журчишь,
Подружка легкоструйная,
Вода в ручье, волна в реке
Девичье-поцелуйная.
Кому поёшь, кого зовёшь
Обманным чистым голосом,
Моим годам добавь ещё
Любовь последним бонусом.
Всегда – в пути, потом – лети
Над жизнью безоткосною
И водопадной крутизной
Круши привычки косные.
И я вернусь, дождём вернусь
Из неба как пристанища,
С тобою вместе я прольюсь
На землю – а куда ещё...
Стихи о русской поэзии
Поэма
1. Дерзость (Державин)
Дерзай, дерзи царям и небу,
Императрицы не спросясь,
И где бы ты, Державин, не был,
Ты будешь помнить всем про грязь
Солдатской жизни поневоле
Из-за бумажки, не шутя
В преображенском ореоле
Екатерину возводя.
Но десять лет в одном мундире
В строю прошли коту под хвост...
Есть справедливость в этом мире?
Есть! Жизни путь совсем непрост.
Лишь в сорок лет стихи узнали
Императрица и семья,
И чтобы не было печали,
Служил в олонецких краях.
Дерзай, дерзи в стихах, как можешь,
Как буря, гром и водопад,
И что с того, что ты вельможа –
Державин, осень для осад.
Долой карьерные успехи,
Ты для России был Поэт,
Поэт совсем не для потехи:
Таких не знал наш русский свет.
2. Высь (Пушкин)
Земля и море, и народы,
Столетия вперёд и вспять,
И человеческие годы,
Любовь и смерть, и жизнь опять –
Ты видишь всё единым разом,
Подобно гению орла
С его непостижимым глазом –
И что тебе толпы хула.
А начинал лицейским утром,
Бродя по паркам и садам,
И муза поступала мудро,
Тебе являясь по пятам.
Ты был земной и – поднебесный:
Пирушки, женщины, друзья –
Свободен был в России тесной:
В границах и мундирах вся.
Свободен, как в полёте птица,
И всё на свете видел, знал:
Что там, за русскою границей,
Хоть никогда и не бывал.
Носил царю потехи ради
Свой камер-юнкерский мундир,
И всё равно был не внакладе:
Перед тобой лежал весь мир.
По человеческой природе
Несовершенен был скорей,
Но знал, что говорят в народе
При коронации царей.
И грянул час – погиб поэтом,
России защищая честь –
Теперь на свете том и этом
Поэт в небесной выси весь.
3. Любовь и скука (Лермонтов)
Со скуки женщин ты бесчестил,
Гусарской удалью гордясь,
Был хулиган в стихах без лести,
Где втаптывал их имя в грязь.
Побрезговал императрицей,
Влюблённой по уши – скандал! –
А мог бы, мог бы, чтоб гордиться,
Как Николай рогатым стал.
И лишь в одной – как мог? – ошибся,
Любившей, и не напоказ.
Как грустно! Ведь ты сам влюбился,
Спустя и годы и Кавказ.
Где белый парус одинокий?
Но он лежит на самом дне.
Где Пушкин, как Монблан, высокий?
И он в посмертной стороне.
О грусть, тоска, и скука, скука,
И никому не нужен ты,
И, Боже мой, какая мука
Вдруг вспомнить милые черты!
И шепчут вслед: он – кривоногий,
Зачем таких в гусары брать, –
И глаз, расставленных широко,
Тяжёл и неприятен взгляд.
Он горечь, злость и гнев без маски
Готов им выплеснуть в лицо,
В их шёпот сзади без опаски
Швырнуть, как тухлое яйцо.
Но в чёрной глубине бездонной,
Где скука дремлет, притаясь,
Пульсирует, как мир, огромна,
Любовь к России, не спросясь.
Она проложит путь кремнистый
Под шёпот будущих светил,
Чтоб на планете дуб тенистый
Поэта сон берёг и чтил.
4. Одиночество (Баратынский)
Когда судьбой играть приспичит,
Мальчишку – не остановить.
Пусть трус прощения прохнычет,
Ему же лучше битым быть.
Исторгнут, вывернут, унижен
И ненавистен стал царю,
Другой сказал бы: «ах, обижен
Судьбой» – а он: «Благодарю.
В пажи не вышел, так солдатом
Карьеру новую начну,
Пусть финн теперь мне станет братом,
Я буду петь его страну...»
Он вдаль глядел, себя предвидя,
Свой стих по праву утвердя,
Молчал с невозмутимым видом,
Друзей вокруг не находя.
О, одиночество поэта!
Ты – восходящая звезда,
Но кто на всём на белом свете
Тебя увидит? Никогда!
Ты скромно кланялся прохожим,
Забытым нынче навсегда,
И даже Пушкин, непохожий,
Тебя ценил недолго, да!
Фигурой странной, непривычной
Стал забываться и бледнел,
Ещё при жизни – как обычно –
Лишь для себя писал и пел.
Игра с судьбой была жестока,
Но выигрыш – спустя века.
Нам вместе плыть с тобой далёко,
Куда несёт времён Река.
5. Слог (Тютчев)
Откуда в кофре дипломата,
Где почта иностранных дел,
Листок поэзии пернатый
Вдруг несказанно уцелел,
Как мог найти поэт изрядный
Из глубины сердечный слог,
Поэт, чей стиль совсем нарядный
Был всем знаком – лишь только Бог!
Такого не было, поверьте,
У всех великих до сих пор:
Продолжило письмо в конверте
Тот задушевный разговор.
Пусть с полуслова и случайно
Мне кто-то пишет о любви,
И в этом слоге словно тайна:
Живи, зови, благослови.
Навеки тютчевской строкою
Пленён был весь российский свет:
Я встретил вас – и нет покоя,
Ты композитор иль поэт.
Всё просто, и насквозь родное –
Ни написать, ни повторить, –
И жизнь объемлет всё былое,
И звуки песни – слога нить.
И осень возраста прекрасна,
И на тропе шуршит листва,
Как опадающе-согласна
Моя седая голова.
6. Свет (Фет)
Пронизан воздухом и светом,
Ещё так чист бумаги лист,
А за спиной полуодета
Вся жизнь – во мраке, как сюрприз.
И дышит ночь сияньем лунным,
А впереди – заре гореть,
О как тревожно и так трудно
Стихами это всё воспеть!
И ни в полслова, ни в полвзгляда
Не показать, что жизнь пуста
Без светлого её наряда,
В огне сгоревшем неспроста.
В какие страшные глубины
И мысленно не дать взглянуть –
Но светлый образ из пучины
Поэту озаряет путь
Неиссякаемою мукой,
В ней всё: весна, любовь и свет, –
И перед вечною разлукой
В поэзию вернулся Фет.
Уже не утром, а под вечер
Он зажигал свои огни...
Но в воске утонули свечи,
И ночь опять, и вновь – одни.
А ночь сияла как и прежде,
И где-то брезжила заря...
Фет умирал с одной надеждой:
Писал – горя, и жил – не зря.
7. Мастерство (Анненский)
Как неуютно в этом мире,
И всё не так, и всё не впрок,
В служебной холодно квартире,
И сердце бьётся в левый бок.
Как снисходительна и зыбка
Ещё кого-то похвала,
И критик щерится улыбкой:
Как мило... словно пахлава.
И ведь не скажешь им в запале:
Вам не расслышать тихий стон,
Мои постылые печали,
И колокольный перезвон.
Без зрения и слуха пишут
Вперекосяк и вразнобой:
Стихов глухие не расслышат,
И не увидит их слепой.
О, быть поэтом для немногих
Непозволительно смешно
В глазах решительно-убогих...
Как я устал... Мне всё равно.
О, ты поймёшь, потомок поздний,
Какой жил Мастер и Поэт
Средь революционных розней,
Несущих людям тлен и вред.
Какая сложная фактура,
И сколько планов в глубине!
Как близко всё любой натуре,
Где мир – вовнутрь, и мир – вовне!
Среди согласных звуков гаснут
Все гласные в конце строки,
И паузы играть согласны
Средь звуков музыки с руки.
И всё как будто так стыдливо
И недосказано чуть-чуть,
Движение неторопливо
В недоумелостивый путь.
...И умирая на вокзале
На чьих-то жалобных руках,
Он вдруг подумал: чтобы знали
О скорых будущих смертях.
8. Мечта (Блок)
Мечте туманной и далёкой
Служил как рыцарь и поэт,
Искал, томился, плакал, охал:
Её как не было – и нет!
...Когда мечты сгорают крылья,
И в землю падает Икар,
То губы сохнут от бессилья
В надежде отвести удар.
...Какая горечь и досада,
Когда сбывается мечта!
Какая грубая отрада,
Какая жизни суета!
Ещё полжизни до ревкомов:
У губ – трагический излом,
Как будто всё увидел Сомов,
Что Блок предвидел всё, потом...
А ждал, пылал, и даже деньги
На что-то там передавал,
Жалел в уезде деревеньки,
И по Шахматову скучал.
И грянул гром! Октябрь матросом
Ворвался в жизни бурелом.
Всё сжечь! – И нет вопросов,
Ведь скифы – мы. И степь кругом.
И шляпу сняв, надел фуражку:
Вперёд, локтями, на трамвай!
И чья-то с-под забора ряшка:
– А ты ж буржуй и барин, чай!
Наслушался, и написал – такое!
«Двенадцать». И сломался враз.
И больше не было покоя,
И муза – только под заказ.
9. Лель (Есенин)
Лель, мой Лель, поэт весенний
И крестьянский блудный сын,
Позови меня, Есенин,
В небеси воздушных синь.
В ушках девичьих серёжки
Будут бирюзой сиять,
Где невестились берёзки,
Голос твой кого-то звать.
Не откликнется: лишь эхо
Будет песни повторять,
А тебе, Есенин, лиха
Уж теперь не избежать.
Вместе с верой всё сломалось,
И ты больше не поэт:
Хулиган – такая малость,
Где страны берёзок нет.
Как опавший лист, уносит
Буря века за моря,
Где никто тебя не просит
Петь про небо октября.
Был весенний – стал осенний,
Добрый пьяненький поэт –
Лель, мой Лель ты, мой Есенин,
Вот тебя уже и нет.
Ты растаял в небе синем
Над отелем «Англетэр»,
И накрыл берёзки иней
По-над всем СССР.
10. Космос (Хлебников)
Прилетала ворона
И стучала в окно,
Что в ладье у Харона
Прохудилося дно.
И поплыли с поэтом
Там, где дна не достать,
По народным приметам:
Чтоб мне мёртвым не стать.
А вода прибывает,
И, как сито, ладья –
Человек умирает
Просто так, за себя.
Он расчислил все точки
До последних времён,
Но в бумагах ни строчки
О дне похорон.
Засмеялся и – умер.
Или наоборот,
На небритой зауми
Он вошёл в оборот.
Он рассчитывал космос
Не вокруг, а внутри,
И по Млечному босым
Он бродил до зари.
И кричали дервишу:
Удались! Удались!
А дервиш – он всё выше:
О звезда! Озарись!
Дышат при смерти кони,
Сохнут травы в мороз,
По вселенским законам
Меньше численность звёзд.
И когда Время схлопнет
Космос в точку одну,
Будет Хлебников понят –
Там, где шёл он ко дну.
11. Азарт (Маяковский)
Азарт – плохой советчик в жизни,
А ты как будто с гор летел,
И свой талант слюной разбрызгал,
Когда стихи Земле хрипел.
Ты дальше всех пошёл в азарте,
Ведь жизнь стояла на кону:
Из всех разнообразных партий
Ты выбрал-выиграл одну.
И словно кием в биллиарде,
Стихами в лузы стал лупить,
И в поэтическом азарте,
Кого подскажут – заклеймить.
И верил, верил небывало
В коммунистический раёк,
Страну Советов прославлял ты,
Ей подчинив и стиль и слог.
Наивный, искренний, ранимый,
Лишь где-то теплилась душа,
А все любви как будто мимо
Тебя проходят не спеша.
И ни одной, чтобы всецело
Принадлежала бы тебе,
Ты всех делил душой и телом
С друзьями по лихой судьбе.
Как новичок, робел на старте
И под землёй искал провал,
От дикой ревности в азарте
Неоднократно погибал.
И всё в стихах, как на ладони...
И не сложилось что-то вдруг:
В загранку ехать недостоин,
О выставке молчок вокруг.
Свои же пишут: исписался, –
В театре лишь провал, провал,
В газетах вовсе оказался
Попутчик – вот уж не гадал!
...Теперь – счастливо оставаться
Без боли, бед и без обид...
И в коммуналке без оваций
Поэт останками лежит.
12. Анализ (Заболоцкий)
Подобно Брейгелю меньшому,
Взглянуть у мельницы окрест,
И на Голгофу, как до дома,
Нести Христу тот самый Крест.
Расплющить носом паровоза,
Чтоб притяженье опроверг,
И выжечь на бетоне звёзды
С серпом и молотом поверх.
Разъять с филоновской отвагой
Орла в полёте, липы лист,
И освятить листком бумаги,
Что только что, но был так чист.
Анализировать движенье,
Полёт, и мысль, и свет, и блуд,
И верующих смиренье,
Когда на плаху волокут.
Нет, не напрасно ГПУ-шка
Твой дерзкий путь пересекла,
Чтó жизнь твоя? Одна полушка,
Параша, клетка без стекла.
И ты испытывать достоин
Все муки адовых погон:
Ну, сколько дней без сна и койки
Ты выдержишь, пока дух вон?
А если воду на затылок
Расходовать по кап-кап-кап?
Или в мозгах одни опилки:
Полезен коже водный скраб.
Анализируй, ты же можешь,
И называй по именам:
Ну... ведь Маршак... молчать негоже,
Всё всё равно известно нам.
...Неправда, что людей косила
Под пыткой чья-то болтовня,
А Заболоцкий со всей силы
Молчал. И думал про меня,
Про безымянного потомка.
И медленно сходил с ума...
– Вот, взяли мужика без толку:
Добьёт такого Колыма.
Он выдержал и степь блатную,
И Приамурья лаг и кал...
Вернулся под Москву родную,
Но тех стихов – не дописал.
13. Труд (Цветаева)
На целый том нащебетала
Девичьих мыслей сто пудов,
Там слёзы и любовь – немало
Для двадцати пяти годов.
Никто в тебе и не приметил
Поэта, что там не пиши,
Но времена за всё в ответе:
Пришла беда – и свет туши.
Какой процесс идёт во мраке,
Чтó провернулось в голове,
Поэт рождён не на бумаге,
А в смерти, в холоде, в ботве,
Чтоб накормить детей без мужа,
Чтоб обогреть постылый кров,
И каждый день идти на стужу
Искать хоть что-нибудь для дров.
Какая вольная стихия
Народной речи, ритмов, слов
Вдруг ворвалася в строки злые,
Как Русь сорвалась с тормозов.
Всю жизнь в свои стихи вложила,
И каждый день садясь за стол,
Всё то, что сердцу было мило,
Ты возводила на престол.
Ты шла за стол, как на Голгофу,
Свой каторжный любила крест,
И лучше б не было другого:
Пока писать не надоест.
Поверить не могла в такое,
Пока верховный не бил час:
Могла писать – но нет покоя –
И не писала – сотни раз.
Перед петлёю юность вспомнив,
Записочки прощебетав,
И над собой обряд исполнив,
Ушла, стихами не солгав.
14. Память (Ахматова)
Когда влюблённый Модильяни
Перед твоим ночным окном
Гасил шаги в надежде тайной
Тебя увидеть за стеклом,
Когда ночами хоронила
Себя и серые глаза –
От ветра над твоей могилой
Просилась редкая слеза,
Когда с неженскою отвагой
Бросалась в омуты страстей,
Мужчины – а-ах, бедолаги! –
Тебя любили всё сильней –
Могла ль представить ты, какою
Легендой станет жизнь твоя,
Чтó сбудется с твоей страною,
Чтó в ней найдёшь ты для себя.
Ты начинала без раскачки,
Была Поэтом с первых строк...
Ты вспомнишь всё, и всё расскажешь,
Когда придёт поэмам срок.
Ты вспомнишь: пристально и рьяно
Твои стихи стерёг Молох, –
И нет тебя на свете, Анна:
К Ахматовой народ оглох.
Ты вспомнишь, как не величаво
Стояла ты в очередях,
Довесках к городу на славу,
Что тюрьмами насквозь пропах.
И нет спасенья от Молоха,
Лишь в память множатся стихи,
Чтоб до последнего задоха
До будущего донести их.
15. Глаз (Пастернак)
Твой глаз сравним лишь с лошадиным,
Всё крупно, в лоб и не стыдясь,
Отцовским мастерством картинным
Незабываемо гордясь.
Твои дожди растут из титров,
Как в чёрно-белом синема,
И даже музыка с пюпитра
Звучит узором, не сама.
И мир вокруг играет в шёпот,
Где мчатся кони, как в немом,
И ты описываешь топот
Следами их копыт потом.
Созвучно то, что на бумаге
Печатным знакам не вредит,
А рифмы – сколько в них отваги! –
Читатель чаще в них глядит.
Как пригород, стихи кромсая –
Они на карте – не припев, –
Берёшь ты слово «костромская»,
Его в болотах подсмотрев.
Твои стихи звучат, как иней
На выпрямленных проводах –
Вокруг кладбúща сумрак синий,
И слёзы на моих глазах.
Твой глаз большой, он всё вмещает:
И лес, и сосны, и поля –
Могильный абрис словно знает:
Молчанием полна земля.
16. Слух (Мандельштам)
Не нужны глаза ему при свете,
Пальцы зрячи даже в темноте,
И последнее, что было на планете –
Слух поэта тонет в глухоте.
Словно выпали на дно морское,
Там, где вечно тишь и благодать:
Камень незабвенный – он со мною,
Только я в петле и за тобою,
Осип, буду падать и страдать.
Я ведь вижу, слышу, осязаю
И вдыхаю тяжкий аромат,
А тебе – лишь слушать, точно знаю,
Шуберта под скрежет и под мат.
Я стрекозы смерти вижу ясно,
У тебя они лишь в пальцах той руки,
Что ногтями выскребет напрасно,
Не дождавшись пайки до Реки.
Та река не Стиксом ли зовётся,
Нам придётся речку переплыть,
Я пою – ты слушаешь пропойцу,
Чаешь, как Харона ублажить.
Чтоб без мук, без боли, без страданий,
Донесёт предсмертно слух тебе
Напоследок твой же вздох недавний:
Быть поэтом – следовать судьбе.
***
Как много тем в бездельи дачном
Приходит иногда на ум,
Выхватываешь наудачу
И ритмом наполняешь шум.
И кажется, что ты в ответе
За всё, что вон из-под пера –
А ты лишь муха на котлете,
Совсем Другой кричит – пора!
Пора – и вольною струёю
Приходят не-твои слова,
И ты расслабленной рукою
Их слышишь, но едва-едва.
А может, тот, Другой, ошибся:
Всё предназначено не мне –
И гаснет речь, как ни улыбься,
Гримасы корча в тишине.
***
Когда невольная страница
В воображеньи предстаёт,
Как будто наяву мне снится
И от меня чего-то ждёт.
Я вглядываюсь: ни строчки!
Доносится лишь гул волны.
И вдруг – слова, слова без точек
Я слышу как со стороны.
И лишь когда строка лихая
Мне сладится на кое-как,
Я различать лишь понимаю
И знаю: будет всё вот так!
Так – до конца, а там – пусть смерти
Весь мир подвержен, как я сам:
Мои стихи – уже в конверте
В моей посылке небесам.
Сонет
Без взгляда, жеста и без слова,
Где жизни наступил предел,
Где пик всего, что не успел,
Где мы на всё пойти готовы,
Чтоб только жить – опять и снова,
Как будто в бойне уцелел,
Где заживо сгорал и пел.
И вдруг по смерти – всё так ново,
И я последственно живой,
Гляжу на мир совсем иной,
Не понимаю, что за шутку
Судьба играет за меня:
И на могиле – незабудки
Про то, что очень умер я.
***
Запрокинув глаза на затылок,
Обнимая умом небосвод:
Это кто ж столько звёзд понатыкал,
Что никак обозреть и за год?
Кто же выдумал эти планеты,
Запустив вокруг Солнца летать,
Для перчинки придумал кометы,
Чтобы ими народы пугать?
Кто создал всё...
Вдруг на полуслове
Школяру достаётся тумак,
Каждый миг чтобы был наготове
Голос тихий услышать: Дурак!
Ни найти кто сказал, ни ответить
На вопросы – одна пустота,
Как без веры на этом жить свете:
Маета, беготня, суета...
***
Я сегодня с дочерью о Боге
Говорил не ведая стыда,
И вдруг облако застыло на пороге,
И над домом вспыхнула звезда.
Голубым лучом прошелестела,
Пре-творила тайные слова,
От которых невесомо тело
И кружится сладко голова.
И во мне – всё небо и все звёзды,
В альвеолах дышат облака,
Надо мной – иссиня-чёрный воздух,
Подо мною – Млечная река.
Никому неведомый избранник,
Неразвеянного праха горсть,
Во Вселенной молчаливый странник,
На Земле непостоянный гость.
***
Где грань меж мистикой и верой:
Расчислено движенье звёзд
Астрологической химерой,
И путь мой выяснен и прост.
Уже ощипана индейка
Моей направленной судьбы,
И что мне смерть, где жизнь-копейка
Натальной карты ворожбы.
Всё сходится: планеты в строчку
Сулят земную благодать
И каждую пометят кочку,
Где мне и падать и вставать.
Иду себе до спотыканья
Довольный жизнью так и сяк...
Но где-то клеточка сознанья,
Что всё враньё и всё не так,
Растёт под Божьим светом втуне,
Чтобы собой меня объять,
В ещё прижизненном кануне
Вернуть мне Божью благодать.
***
Промолчат, перейдут на другое,
Лишь бы чем-нибудь зренье занять,
Чтобы, главное, сердце – в покое,
И мозги свои не волновать.
Чтó – читатель! И слушатель тоже
На картинки свой мир разменял,
А художники лезут из кожи
Для заказчиков и для менял.
Вот китаец всех учит Шопену.
Азиатки в проходах пищат,
Прорываясь с восторгом на сцену,
Подставляя для росписи зад.
Вот художник (уже – академик!)
Под музей выселяет людей,
Чтоб на стенах повсюду висели
Образá очерёдных вождей.
Щелевые поэты – уж в теле,
Искупивши подполье сполна,
И так ладно друг друга воспели...
И блестят на грудях ордена.
Из Америки пошлый начётчик
Возведён как мессии залог...
Где ты, где ты, о мой Авва Отче?
...Из-под неба нахмурился Бог.
***
Блуждая за изнанкой век,
Я возвращаюсь в закоулки,
Где всё скрывает человек
В миру, где людно, ярко, гулко.
И не хочу туда идти,
Где больно, стыдно и несладко:
Из глаз закрытых нет пути
В наш мир без страха и оглядки.
Как в сюре мне б зашить глаза
И жить монахом в одиночке,
И лишь кровавая слеза
За всех сочилась бы по строчке.
Человек у телевизора:
Вколочен по уши в экраны
Событий, шоу, новостей,
Я к вечеру совсем как пьяный:
Как стало жить и веселей.
И как продраены мне мысли,
И с глаз спадает пелена,
И мир не в переносном смысле
Как на ладони – оба-на!
Вот где-то башни подорвали,
А там – вода всех залила...
Мне всё равно: до нас едва ли
Дойдёт ударная волна.
Но мы стоим на страже мира
(Я с детства заучил слова):
Моя хрущобная квартира
Всем негодяям булава.
Вот наших девок прокатили
На шоу полуголых баб,
Зато вояк мы ваших били
И шинковали на кебаб.
А если сунетесь, как прежде,
То не сносить вам головы,
И в ослепительной надежде
Я жду вас даже – где же вы?
И пусть в футболе мы как в ж...,
А в ваших сборных негров тьма.
А судьи кто? Как пить дать (опа!)
Засудят под свои бельма.
Да, я – российский обыватель,
Я – зритель бесконечных шоу,
Мне телевизор как приятель,
И мне навечно хорошо.
Политики Запада
О век, пресытившийся кровью!
Какое испытанье Бог
Пошлёт с проклятьем и любовью
На тех, кто сызмальства оглох?
Какой пророк их слух пробудит
Сквозь грохот войн и канонад,
И что с самим пророком будет,
Когда Христос давно распят?
Играют в русскую рулетку
Под сладкий шёпот сатаны
Слепые, как марионетки
На плоской тетиве струны –
Политики в чинах похвальных,
Свой ранг возвысив до небес,
Пищат из бункеров подвальных,
Чтя потускневший политес.
Какая там слеза ребёнка,
Когда на мир вовсю плевать,
И шелестят купюры звонко
На их счета, что не сыскать.
Но нет убежища пройдохам
Хоть с миллиардами, хоть без,
И будет, будет проклят Богом
Их сатанинский интерес:
Послать народы друг на друга,
Забыв, что всех рожала Мать,
И нет им выхода из круга,
Как убивать – так убивать.
Остекленевшая пустыня
Грозит всем ядерной зимой,
Когда накроет чёрный иней
Последний глаз Земли пустой.
***
Как сладостен и как участен
Бывает шёпот сатаны,
Сулит он нам монбланы счастья
Здесь, на земле, и без цены.
Зачем же заповеди Бога
Все до одной переступать,
Достаточно и понемногу
Не насовсем и вполувспять.
Готовность лучше всех сомнений:
Князь мира дышит за спиной
Разодозволенностью мнений
И не торопится домой.
Он руку вырвет с корневищем,
Ему лишь палец протяни,
И как душа не возопише,
Придётся следовать за ним.
Крым
Я сяду в Крым, как в лодку Черноморья,
И бескозырку сдвину набекрень,
Пусть дует ветер – с моря ли, на море, –
Мне всё равно. И мне служить не лень.
Что Севастополь наш, узнали шведы,
Французы, немцы – а ведь как рвались
На бастионах с помпой отобедать
На русских косточках бульонов слизь.
И мы переживём, и мы – надолго
На кровью завоёванных брегах,
С Россией навсегда – и вся недолга! –
Как Запад ручками не всплёскивает – ах!
Ах, испугали, ах, я весь обкакан!
Я санкции пошлю на русский хер,
Учите же историю, вас как там,
Сэр иль мусье, пан или просто герр.
Как вам хотелось кровушкой упиться,
Чтоб Крым был в новостях, а не Донбасс,
Теперь нацистам будет только сниться
Без русских Крым – да, как же, щас!
Мы будем жить теперь одним народом,
Татарин, грек, «хохол» или «москаль»,
Хотя, как и везде, не без уродов.
Так их уж нет, сбежали – и не жаль.
Да и Донбасс – не вашей ржавой крови,
И там настанут мир и тишина,
Придётся вытвердить, хотя и внове:
Украйна – не Галичина.
Я помашу вам Крымом, как платочком:
Плывите к вашим злачным берегам,
И размножайтесь спермой в пробирóчках...
Ещё соскучитесь по нашим мужикам.
Мой ответ на санкции
Снова дома, и в любимом кресле
Принимаю я горизонталь,
Кислороду меньше даже если,
Что живу в Москве, совсем не жаль.
Что-то есть в её солидном месте,
Что-то всё же есть в семи холмах,
Люди ведь не куры на насесте,
Им же растворять себя в делах.
Мы в ряду, где раз и два – обчёлся,
Ну, Берлин там, Вена и Париж,
От других, конечно, тоже польза,
Только вот теперь нам кажут шиш.
Да пошли они, как говорят, туда же,
Где концы нашли чужие короли,
Император, фюрер, кайзер даже:
Все Москву хотели – не смогли.
Не по их членистоногим чреслам
Дева статная, моя Москва.
Вот и я – в своём любимом кресле,
И полна стихами голова.
Дневной сон
Вступаю под полог дневных сновидений:
Всё зыбко, воздушно и вроде как в жизни,
И всё состоит из реальных мгновений
Из улицы звуков, но только эскизно.
И сам не заметил средь лёгких движений,
Как вдруг замелькало в потоке капризном,
Как будто сюжет выбираю осенний,
И падают листья в своей дешевизне,
Стоят на обочинах без приключений
И смотрят вслед люди с немой укоризной...
Опять насмотрелся я Бергмана – гений! –
И рано справлять по себе эту тризну,
Но вязко барахтаться в лаве сомнений!
...Кончается сон пробужденьем репризным.
***
Занеможется вдруг под сурдину
Чьей-то джазовой медной трубы,
Я прожил две свои половины:
Тридцать три, тридцать три да кабы.
Сколько лет в этом хвостике-гаке,
И когда разобьётся сосуд,
Полный доверху всяческой бяки
И не нужный нигде и не тут.
Абы-кабы да в рот огородом
Уложились в поленья мечты,
И забыли, откуда же родом
Или он, или я, или ты.
Всё пройдёт, но будильник на взводе,
И в финале он вызвонит в цель,
Как ружьё в первом акте иль вроде,
Завершив мою с жизнью дуэль.
***
Из смеси дел и отговорок
Как будто скроен каждый день,
И голове без переборок
Во времени тонуть не лень.
И безоглядно суетлива
Вперёд мышиная возня,
А от прилива до отлива
Пусть берег бережёт меня.
Там возведу повыше дамбу
От прихотей земной судьбы,
Чтоб с дамбы в море я кидал бы
Свой взгляд, исполненный кабы.
Кабы вернуться бы в былое,
Где живы всё ещё отец и мать,
Вернуть долги, что век со мною,
Чтоб им надежду не терять.
Кабы взобраться бы покруче,
У Бога воли бы занять,
Чтоб сочинить бы всем до кучи,
Как жить, любить и умирать...
...Кабы... кабы... Но мешанина
Из дел, законченных и нет,
Ломает дамбу. Берег – в тине...
Прилив... отлив... И гаснет свет.
***
О, как не хочется итоги
Прошедшей жизни подводить,
У Бога обивать пороги,
Просить за всё-про всё – простить.
И книгу жизни как новинку
Глазами вчуже прочитать,
И чистых блоков под заминку
До корочки пересчитать.
И чем заполнят их, пустые,
Болезнью или маетой,
И строчки будут все кривые
Или звенеть прямой струной.
Кто будет рядом на коленях
Предполагать последний вздох,
Иль только ангел, бедный гений,
Мой взгляд погасит – там, где Бог.
***
Как странно человек устроен,
Как будто нету энтропий,
И странным словом успокоен,
Он бури просит и стихий.
Хотя и знает: там, далече,
Лежит весёлая страна,
Где выроют ему по плечи
Могилку – чтоб не знать ей дна.
Сработает закон послушный –
Но не сегодня, не сейчас –
И мужичонка равнодушный
Отправит в путь последний вас.
Порядка больше будет в мире,
Ещё один притих, одет:
Печать поставили в ОВИРе,
Где никому отказа нет.
Ну, а душа – ей ждать предвечно,
Последней волей трепеща
И параллельно-поперечно
Не вереща и не ропща.
А что поделать в измереньях,
Где нету вовсе энтропий...
Так что пока, до присмиренья
Мы бури просим и стихий.
***
Никому не скажу, это просто метель
В сердце бедное снегом бросается,
И с утра суета закружит карусель,
Всё успеть никому не случается.
Буду глух, буду нем, буду слеп я совсем,
Я живой – или мне только кажется,
На виду у вселенских далёких систем
Дай мне, Боже, ещё покуражиться.
Не убудет от мира, ему всё равно,
Перед тем, как навеки откланяться:
Бог посеет меня, как простое зерно.
Всё пройдёт... но ведь что-то останется.
***
Приближается день полустёртый,
Завершая мой цикл годовой,
И за тонкою стенкой аорты
Притаилась слепая с косой.
Как ни бейся, но срок предначертан,
И обратный отсчёт по годам
Этот день наконец-то очертит,
Мой итог по мечтам и делам.
О, как были изменчивы оба:
Не расчислил и не угадал,
Не людей равнодушная злоба,
А я сам тупики выбирал.
И ведь, главное, всё объяснимо
И у каждого был свой резон,
И тащила какая-то сила:
Это он, это он, это он...
Главный путь так казался путёвым,
И вдали так маячила цель,
Но путёвый вдруг стал тупиковым,
Вместо света – какая-то щель.
Перепутались ниточки судеб,
По которым я мог бы пройти,
А теперь только Бог меня судит
На последнем отрезке пути.
Всё отчётливей день, когда сердце
Кровь устанет гонять в пустоту,
Приоткроется тайная дверца:
Пётр и Павел всегда на посту.
Взвесят всё, и до Божьего гласа,
Возвестящего Страшный свой Суд,
На безвременье и безучастье
Мою душу пока обрекут.
***
Забыта праздная страница
Раскрытой книги на столе,
И в ходиках застряла птица,
Прокуковав двенадцать лет.
Осталось много или мало –
Ни мне, ни ей не угадать
Пересчитать бы всё сначала,
Да гирьки некому поднять.
А одинокая подруга
В лесу устала куковать,
И знать бы, чьи её «ку-ку»-ки,
Полцарства я готов отдать.
Да зря! Вся жизнь по воле Божьей
И длится, и кончается,
И сердце вон рванёт из кожи –
Иль как там всё случается.
***
И вновь готовит смерть свой происк
За уязвимою спиной,
И не заткнуть её за пояс,
Тряхнув седою стариной.
И шаришь взглядом по суставам,
По внутренностям наугад:
Чтó в них за случаем неправым
Вдруг заведётся невпопад.
Считаешь дни, считаешь сроки:
Пройдёт болячка – не пройдёт, –
И тонешь в интернет-потоках,
Забыв где выход и где вход.
И громогласно возглашая
«Я – будь здоров, я – молодец»,
И ничегошеньки не зная,
Вдруг обретаешь свой конец.
***
Как душа прощалась с телом,
Не хотела уходить,
Ей ещё на свете белом
Так хотелось погостить:
– Мне б весной – такой земною –
С ручейками поболтать,
У обрыва над рекою
Птичек-ласточек встречать.
Мне бы летом поваляться
В оживительной росе,
На опушке ждать-дождаться
Девушку во всей красе.
Чтоб осенней синевою
Напоить глубины глаз,
Бабьей летнею порою
Мне пожить ещё хоть раз.
А зимой... –
Но гаснут свечи
Закрывающихся век,
Их союз совсем не вечен:
Бренным телом человек
Отошёл – и отлетела
Птицей вольною душа...
Лишь назад глядит несмело:
Всем была ли хороша?
***
Да, я знаю, к жизни вечной
Приготовилась душа,
Но зачем же так конечна
И так больно хороша
Жизнь земная, без остатка!
И когда мой минет срок,
Богу я шепну украдкой:
Мне б ещё пожить чуток...
Утром встретить гомон птичий
Под зардевшийся восток,
Слушать в полдень смех девичий,
Глядя вверх, на потолок.
А под вечер сесть на лавку
У подъезда своего,
Лузгать семечки на травку...
Ерунда? – Как для кого!
По ночам свой сон лелеять
На подушке пуховой...
День за днём так до столетья,
А потом уж – в мир иной.
***
Я знаю, запоздалой шуткой
Мне смерть покажется в свой час,
И не понять её побудки
По жизни вдоль в который раз.
Мгновения неразличимы,
Где жизнь была на волоске –
А я прошёл тропинкой мимо
И дальше жил как налегке.
Таких с годами больше тропок,
Ведущих на последний путь,
А волосок совсем уж тонок,
И на одну сбылось свернуть.
И устремляясь к жизни вечной
Не в этом, а в других мирах,
Спешу походкою беспечной,
Забыв о будущих делах.
И где споткнусь, я не узнаю,
Что оборвёт мой пеший ход,
Где Ангел смерти, пролетая,
С собою жизнь мою возьмёт.
Ему не скажешь, как намедни,
Как участковому врачу:
Ещё чуток, чуток помедли,
Дай помереть, как Я хочу.
Не договориться мне с крылатым
На тропке той в небытие,
Лишь оглянусь я виновато
На плоть, зарытую в земле.
***
Кому прошепчутся слова,
Когда меня на этом свете
Весною зарастёт трава
На маленьком холме планеты.
Кому музЫка прозвучит,
Мой слух не отыскав урочно,
Гармоний вечных утвердит,
Но для меня – увы! – заочно.
Кого коснётся Боже мой
Ладонью из тепла и света,
К кому придёт ночной порой,
Тот ангел, крыльями одетый.
Где буду я, моя душа,
Без вдохновения тоскуя,
Какими листьями шурша,
Невидимый, куда пойду я.
Кто остановит тот поход
Любимою лесной тропою,
Когда у времени свой ход
Над всею суетой земною.
Но у души мечта одна:
На миг лишь – воплотись! воскресни! –
Вобрать, вдохнуть в себя до дна
Всё, что ей жизнь, любовь и песни!
***
Какая ждёт меня кончина,
Среди каких смертельных мук,
Осмысленно иль беспричинно
Тепло уйдёт из праздных рук?
Какою ношей растревожит
Сердца любимых и родных,
Как без меня да будет дожит
Весь путь до дней сороковых?
Через какие испытанья
В межмирье душу проведут,
Её прощенья и прощанья
Или уже проклятья ждут?
И от бессилия немея
В кануны смерти и Суда,
Я повернуться вспять не смею,
Как с гор текущая вода.
Одной надеждой жив, наверно,
Что Бог простит, и без чудес
Он разглядит меня посмертно
Под синей лупою небес.
***
Что ждёт в заведомой пустыне
Среди бессолнечных теней,
Блуждающих в слепой гордыне,
Не зная устали и дней.
А может быть, там не пустыня –
Огонь, где души зря горят,
Их тени искорками линий
Летят и падают назад.
А вдруг там холод без предела,
И всё пространство изо льда,
И души в нём заледенело
Не чают Страшного Суда.
О, где ты, где ты, мой Вергилий,
Два срока я уже прожил,
Настало время для вигилий,
Пора узнать кому служил.
Кто был хозяин: ангел Бога,
Или отпавший от добра –
Ответа ждать совсем немного,
Как там: «Пора, мой друг, пора...»
Пора на осень наглядеться,
В покое вольном ждать весны,
И от себя куда-то деться,
В ещё невиданные сны.
Пусть жизнь пройдёт и будет сниться
Непотревоженной мечтой,
Моя душа весёлой птицей
Отыщет в песнях свой покой.
***
Я не буду фантазию холить
И в затылке пол-мира искать,
Покривляю под музыку штонить
И стихи разучусь я писать.
Бесшабашной головушкой навзничь
Об асфальт разобьюсь на клочки –
Закоулочками к месту казни
Соберутся стихов знатоки.
Подивятся, о травку потрутся
Башмаками и туфельками:
Мол, откуда такие берутся
На фарфоровой плошке Земли.
Я же буду клочками их слушать
И о прежней неволе скучать,
Но не так чтобы сильно – ведь хуже
С ними в ряд истуканом стоять.
***
Не забудьте меня позабыть
Лет на десять, на сто или тыщу,
На далёком весёлом кладбище
Чтоб могилу мою не сыскать.
Не забудьте меня оплевать,
Но при жизни, прошу, лишь при жизни,
Чтобы сверху Господь в укоризне
Пожалел бы литкóнсультов рать.
Не забудьте потом посчитать,
Сколько в землю талантов сгноили,
И как били их влёт, и кáк били,
Приговаривая «...твою мать».
Не забудьте меня позабыть...
***
Я выпал из ряда, отстал от толпы,
Воды что ль напиться из потных копыт?
За ней побегу я, бренча на ходу
Не то в погремушку, не то в лебеду...
***
Пространство зримо до предела,
И лишь Господь непостижим:
Земля грешила и терпела
И всё же оставалась с Ним.
Но замыслу Его послушна,
Уже намечена звезда,
Что возвестит поникшим душам
Приход Мессии – навсегда.
Сжимаясь до последней точки,
Вдруг тяготенья тетива
Взорвёт её в клочки и строчки
Лучей, что станет сверх-нова.
Миг катастрофы неминуем
И в Судный День пронзит всех нас...
И спрячут ангелы, тоскуя,
От Бога слёзы грустных глаз.
Поэма пауз
Зеркало у ладони:
Что-то слышно…
–––
Звук не дрожа:
Слёзы высохли…
–––
Это я, Господи!
За окнами – глаза…
–––
Вечность у мотылька,
Небо – за горизонтом…
–––
Назову и забуду по имени…
Вспоминаться – повремени.
–––
Вчера ещё казалось…
Как мирно забывать…
–––
Звёзды – от нетерпения,
Солнце вечно ли…
–––
Дождь перестал.
Плачет девочка на синей лошадке.
–––
Завтра – сегодня – вчера…
Спроси у пророка.
–––
Зелень пробует ветки сирени.
Шаг ускоряю…
–––
Всему наступает конец…
В реке – облака…
–––
На крышах снег…
Так просто…
–––
Дом опустел...
Книга раскрыта...
Молитва
Даруй мне молчание, Боже,
Довольно я бисер метал,
Но Время становится строже,
Я к славе давно опоздал.
Даруй мне увидеть движенье
Под крыльями ангела вод
Оставшимся краешком зренья,
Как дочка в купель ту войдёт.
И – всё! Ничего мне не надо,
Молю, отложив все дела,
Последняя в жизни отрада
Чтоб долго и мирно жила.
1964–2015
|
Обнимая умом небосвод:
Это кто ж столько звёзд понатыкал,
Что никак обозреть и за год?
Обязательно всё перечитаю ещё раз!)
Ну вы даёте, засветились по полной программе! Люблю читать интересные мысли. Спасибо!
Надеюсь с чувством юмора у вас всё в порядке.