моей славной собаке

Мой добрый Арчи мне рассказывает снова,
как я ему безмерно дорога, при этом не терзая слово,
как своего заклятого врага.
Он не плетёт словесные ажуры и не поёт слащавых дифира́мб,
кокетливо глаза свои зажмурив, он просит прогуляться по утрам.
Потом, я знаю, он меня одарит той первозданной радостью своей, –
и это будет лучший из подарков, поскольку нет приветствия светлей.
Его блаженство — в тёплые колени уткнуться бархатистым носом, –
с ним за́просто предаться лени, он пояснений путаных не спросит.
Он мне простит любую пакость, хандру, смурно́е настроенье —
всё переждёт, уткнувшись в лапы,
следя за мною с умиленьем…
Я очень часто искренне печалюсь перед лицом насмешливых подруг,
что Арчиба́льд давно уж не случайно мой самый верный и надёжный друг…
Как часто мы терзаемся без фальши, что наши звери не умеют говорить, –
а если они знали ещё раньше: бывает слово ядовитей, чем ипри́т!
Охотно отказались перед Богом
от участи произносить слова — и тем, наверно, выгадали много, –
с тех пор у них не пухнет голова, как угадать, где ложь, где — правда…
И слёзы они горькие не льют, когда с надменною бравадой
им вслед ругательства плюют.
Им ведомо теперь одно значенье  любви,  и не нужны стихи, —
одно лишь лёгкое прикосновенье любимой ласковой руки…
Хранимо то, что носит в себе каждый, всё сокровенное в речах произнося
о том, о чём правдивее расскажут влюблённые и верные глаза…