Мой дом застенчивый неброский
на берегу лесной реки.
Я на скамейке с папироской.
Сушу на солнце башмаки.
Здесь глушь, здесь лес, уединенье.
Здесь благолепие, покой…
Лишь здесь приходит вдохновенье –
в избушке над лесной рекой.
Вверх по течению запруда,
погост и несколько крестов.
Заросший прудик кругл, как блюдо.
Спит в обрамлении кустов.
Вниз по течению деревня.
Сонлива...
Так же, как и пруд.
Церквушка белая в ней древня,
свидетельница войн и смут.
А лес угрюм.
Тяжёлых елей
остры вершины.
Высоки.
На ветках - гнёзда свиристелей.
Под ёлками - боровики.
Ну что же…
Башмаки подсохли.
Схожу, пожалуй, я на пруд.
В нём караси ещё не сдохли
и на червя пока клюют.
* * *
У берега реки
чуть волновались волны,
накатываясь на
береговой песок.
Чернели вдалеке
в тумане зыбком чёлны.
На стареньких мостках
стоял я грусти полный
и был я, как всегда,
в печали одинок…
Как тихо! Сон сморил
округу. Без движенья
осенняя листва
краснеющих осин.
И коршун в высоте
парит без напряженья.
Смотрю я на него
почти без восхищенья –
он так же, как и я,
совсем-совсем один.
В моей душе темно
и мрачно, как в могиле.
Волнение с тоской,
бывает, в ней царят –
однажды на стихи
они благословили…
Представил: я тону
в реке Гвадалквивире
и коршуны над ней
свободные парят…
* * *
Когда вам заблудиться "повезёт"
в густом нехоженном березняке,
тропинка вас к избушке приведёт,
где я живу в печали и тоске.
Таится дом средь молодых берёз
в краю хрустально-голубых озёр.
Невдалеке травой заросший плёс,
за домом из цветов лесных ковёр.
В избе моей бесхитростный уют,
и комнат-то всего в избушке две.
В них дни мои покойные текут
в природы первозданном естестве.
Со старенькою удочкой, в челне,
плыву ловить озёрных окуней.
И размышляю: помнит обо мне?
Я ж постоянно думаю о Ней…
...Давненько я уже живу в лесу
отшельником…
Я одинок, как перст.
Свою печаль тягучую несу…
И в ад мне вход, наверное, отверст…
Когда тебе, товарищ, повезёт
мой дом увидеть – напрямик иди!
Гостей отшельник неизменно ждёт.
Но если будет что не так – прости…
|
