Предать настоящее — это ещё полбеды, оно и само за себя постоит: беззащитно, ты прав, только прошлое — дыры, заплаты, мосты горящие, губы, колени, поляны, кусты, объятья – тряхнёшь наизнанку – узора не видно… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Что ж, выверни прошлое, – дёрни за ниточку слов, любуясь их бедным испо́дом, который не глаже, не чище земли. Только ветер подует, — покров взметнётся, шитьём ослепляя. Порежешься, – кровь всё та же под солнечной кожей, мой милый, всё та же.
(Татьяна Вольтская)
Слушай
На скальных уступах — по острому краю,
мечтатель зацепится так неуклюже, –
ты в жутком кошмаре не мог бы представить,
как в мозг проникает панический ужас…
Смотри же, мон ше́р, и внимательно слушай:
Блуждаем в потёмках (там — дебри; там — выход)
детьми — на авось! — но задо́р благодушен...
Вникает взволнованно в каждый твой выдох
ана́фемский гад, пожирающий души,
и ждёт терпеливо: когда же придушит…
Он долго отслеживал ход мизансце́ны,
оценивал меткость заряженных ружей,
глядел свысока на возню полисме́нов,
на их здоровенные потные туши.
Томился от фа́рса, — задумчиво кушал…
Где этики нет, — предъявляет критерий,
шкала зафиксирует статус и нужность, –
кто будет распятым в процессе мисте́рий.
Кому — музицировать в нежные ушки…
А бойким — бандаж на глаза, да поту́же,
а также клеймо, – клеветнический символ
и нудность нотаций, звучащих натужно.
Но сердце живёт свежим воздухом в лимфе!
Священным потоком, гася́щим удушье,
и, — коли свободный, — плевать, что утю́жат.
Хоть раз ты услышал тот зов запредельный,
уже не забудешь и точно не струсишь, –
баюкает острую боль колыбельной
твой добрый хранитель, по жизни ведущий…
2CELLOS — Now We Are Free (Gladiator — Теперь Мы Свободны)
* * *
Ты рисуй, девочка, небо пошире,
солнышко глазастое желти, не жалея,
дети девяностых стали большими,
тоже выбирают потяжелее.
Ты рисуй, девочка, открытые ставни,
ты рисуй, девочка, горе — не беда,
ты рисуй, девочка, кем ты не станешь,
как ты обрастаешь словом «когда».
Ты рисуй, девочка, жаркие страны,
голубые ёлочки, город весной,
оставайся, девочка, юной и странной,
зубиком младенческим под десной.
Ты не бойся девочка, это лото же:
повезло с карточкой — значит, победил,
тяжело мне, девочка, и светло тоже,
так рисуй, девочка, краски разводи.
Ты рисуй, девочка, золотой остров,
у твоей кисточки нужный нажим,
стали большими дети девяностых,
тоже научились правильно жить.
Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары,
ты рисуй, девочка, дымку на морях,
вроде всё нормально, а тебе мало,
у твоей мамы седина в кудрях.
Ты рисуй, девочка, позабудь об этом,
ты рисуй летом Казанский собор,
мама твоя плачет, что ты стала поэтом,
плакала бы лучше, что ты стала собой.
Ты бери, девочка, кальку и ватман,
чтобы размахнуться во всю длину.
Заходи, девочка, заходи в ад мой,
я тебя огнём своим прокляну.
Мир хороший, девочка, только для взрослых,
он красивый, девочка, хоть и грубит.
Ты старайся, девочка девяностых,
младшая сестрёнка моих обид,
Ты рыдай, девочка, всем, кто не до́жил,
все свои молитвы на листочке спрессуй.
Ты рисуй девочка, ты ведь художник,
ты рисуй девочка, только рисуй.
Ты играй, Господи, в шахматы и нарды,
Ты вози, Господи, на печи́ Емелю,
не давай мне, Господи, того, что мне надо,
дай мне только, Господи, понять, что имею.
