Станиславе Лещински, узнице, акушерке.
Он толкается ножкой. Он хочет родиться.
Что здесь ждет его? Лучше об этом не знать.
На холодной печи не кричит роженица,
В полумраке барака - лишь ног белизна.
Чьи-то теплые руки над чревом колдуют,
Ни воды, ни пеленок. Озноб до костей.
Из барачных щелей ветер дует и дует...
Эти добрые руки встречают детей.
Им бы милостью Божьей совсем не родиться,
Этот ужас кромешный - не жизнь, и не свет.
Схватки стихли пока. Не кричит роженица,
От концлагерной пайки кричать силы нет.
Но природа не ждет. - "Тужься, милая, тужься,
И кричи, вспомни маму, ее позови,"
"... Сожжена в сорок первом в деревне калужской."
"А ребеночек чей?" - "А дите - от любви..."
Он - живой! Вот уже показалась головка,
Богатырь! Разорался, пухляв и румян...
В драгоценный лоскут руки добрые ловко
Завернули дитя. - "Назовешь как?" - "Иван".
Тонкорукая, тощая - кожа да кости -
Мама кормит младенца... Мадонна с дитем.
"Сохрани их Покровом Твоим, Матка Бозка..."
"Хальт! Две тысячи тридцать, под'ем!"
Спит, сосок материнский губами сжимая...
"Спи, сыночек, не надо на это смотреть,
Как дымят эти трубы, как пепел летает...
Ты не вырастешь, мне не придется стареть..."
Путь недолог. В колонне на смерть обреченных -
Он сопит, и она ему песню поет...
Еще теплый, лежит пепел жирный и черный...
А над матерью с сыном сиянье встает.
Февраль 2019
|
До слёз...
