When I do count the clock that tells the time,
And see the brave day sunk in hideous night;
When I behold the violet past prime,
And sable curls all silver'd o'er with white;
When lofty trees I see barren of leaves
Which erst from heat did canopy the herd,
And summer's green all girded up in sheaves
Borne on the bier with white and bristly beard,
Then of thy beauty do I question make,
That thou among the wastes of time must go,
Since sweets and beauties do themselves forsake
And die as fast as they see others grow;
And nothing 'gainst Time's scythe can make defence
Save breed, to brave him when he takes thee hence.
Когда я считаю удары часов, сообщающих время,
и вижу, как прекрасный день погружается в отвратительную ночь;
когда я смотрю на отцветающую фиалку
и на соболиные кудри, сплошь посеребренные сединой;
когда я вижу голыми, без листвы, величественные деревья,
прежде укрывавшие от жары стадо,
и зелень лета, всю увязанную в снопы,
которые везут на дрогах, с белой колючей бородой;
тогда я задаюсь вопросом о твоей красоте,
понимая, что ты должна исчезнуть вместе со всем, что уничтожено временем,
поскольку все прелести и красоты пренебрегают собой
и умирают, как только видят, что подрастают другие,
и ничто от серпа Времени не может защитить,
кроме потомства, которое бросит ему вызов, когда оно заберет тебя отсюда.
Жестоко непреклонен стрелок бег:
И луч надежд померк во мгле ночной,
И цвет в глазах фиалковых поблек,
И смоль кудрей расшита сединой.
Где дивный лес? Он сенью пышных крон
Спасал от зноя тучные стада.
Где зелень лета? …С дрог для похорон
Пожухлых трав свисает борода…
О, если бы понять сумела ты,
Что так юна, тревог моих исток –
Всю неизбежность тлена красоты,
Которая увянет, как цветок!
Лишь плод любви, чья сила велика,
Проявит наши лики сквозь века.
|
