В аттических стихах бродил пиит,
Где нимфы и гетеры сладострастно
Смешали в дивных позах Рим и Крит,
Все прелести свои явив контрастно.
Пиит предался неге, в меру сил
От рифмы эротической балдея,
Но чуть его кондратий не хватил,
Когда среди гетер увидел гея.
Не толерантный учинив скандал,
Евлампия повадки презирая,
Представив вместо дев его — бежал,
При этом Зевса всуе поминая!
L. M. — «Пиита нам не следует хулить,
Когда бы отрок, юноша прекрасный
Его мечтаний целью мог бы быть,
Он не бежал бы грёз своих напрасно.
Евлампий же — афинский демагог
Вслух порицал великого Эрота,
А сам рабу, чуть ступит на порог,
Давал в себя войти с пол-оборота.
И наш «Вергилий» весь согнулся в рог,
Когда представил этого повесу.
Запричитал конечно же: «Мой Бог»,
И слал мольбы, естественно, Зевесу.»
Б. Я. — «Итак, пиит не просто гомофоб,
А ярый не любитель демагогов.
Одно и тоже: по лбу или в лоб
Сексизм — для ксенофобии дорога!»
L. M. — «Пиит имеет массу слабых мест:
Не любит толстомясых демагогов,
И скифов, что рабами там окрест,
Но всё же не упал до ксенофобов.»
Б. Я. — «Коль он не декадент и не расист,
Не станем говорить о парне плохо,
А что при виде гея резко скис,
То воспитала так его эпоха.
Дриады, фавны, весь честной набор
Эротики — любые варианты,
Но наш пиит до самых этих пор
Являл лишь в мастурбации таланты.
Рабами же растленный демагог,
Ворвавшийся в его мечты о девах,
Как в антикварной лавке носорог,
Все образы смешал с навозом хлева.
На том печально Эрос побеждён.
Желания соития исчезли.
И жар, который в чреслах был силен,
Не тлеет больше у пиита в жезле.»
Такой бы мог случится диалог
Философов — ученых корифеев.
Гетеры здесь, эфебы, демагог…
Его воспеть — не хватит двух Орфеев.
Лишь муза отлучилась за порог,
Они, свирелью Марсия, железно,
Подвинули эпический итог
К фактуре всепронзающего жезла.
А тот, разнообразием смущён,
Восстал, сомнений сбросивши оковы.
Ему сей дивный опус посвящён.
И в равной мере памяти Баркова.
|