Хрустальный звон разбитой о песок надежды.
Упал патрон, завыла, как в истоме, нежить.
И полумрак, и ни секунды для ответа…
Все было так, но разве так все было это?
И тонкий слой как бритвой срезанной, удачи.
И вот покой, который ничего не значит,
И ветра стон, и звезды в небе, как лампады;
Он сел за стол и написал все так, как надо.
А надо – так, чтобы понять смогли другие,
Что жил чудак, пока еще надежды жили,
Что песни пел звенящим голосом и слогом,
А мир немел от правды сказанного слова.
И был потоп из очень сладких обещаний,
И мир взахлеб рванул туда, куда позвали,
Но не для всех был приготовлен вкусный ужин,
А лишь для тех, кто в тот момент считался нужным.
А наш чудак, он не умел жить на коленях,
А просто пел, всегда о том, во что он верил,
И чтоб впросак не попадали люди снова,
Он в мир бросал куски души своей сожженной.
И догорел… И лишь когда не стало света,
Он тихо спел свои последние куплеты,
Про то, что знал, что верил в цвет своей удачи,
И у стола, где он не нужен, не маячил. |
Впрочем, произведение довольно содержательное. Особенно понравилось третье четверостишие. И всё-таки, есть ощущение готового, законченного образа, вполне симпатичного, но лишённого романтики в присутствии, казалось бы, всех её атрибутов.