| «Сонеты Шекспира» |  |
Предисловие: .
Уильям Шекспир. 100 сонетов
______________________________________
От переводчика
Переводить стихи незнакомых поэтов занятие довольно трудное
и, часто, неблагодарное. Но Шекспира мы знаем с детства, с первой «Двенадцатой ночи»
на экране старого телевизора середины 50-х годов.
И даже тогда мне, второкласснику средней школы, мир героев Шекспира казался
увлекательным и прекрасным, поэтому не будем задерживаться на подробностях –
Шекспир вошел в жизнь русского, а затем и советского человека легко и просто,
как входит под вечер в дом знакомый и близкий всем нам человек.
У критиков чаще всего возникают сомнения, – что важнее? – точность перевода
или полнота картины самого явления, события побудившего поэта взяться за перо.
Я отдаю предпочтение картине. Все языки, хоть и «ветви одного дерева», но на
формирование того или иного языка влияет культура народа – его носителя, включая
и климат (простите) страны, а как без этого?
Ведь в понятие климат входят самые разные условия жизни, а не только дождик или снег.
Природа страны – это горы и леса, реки и равнины, пески, барханы и много всякой
занимательной и замечательной всячины – архитектура и искусство, музыка, народное
творчество и кухонная утварь, наконец. Поэтому делать ставку на точность передачи
содержания (текста), то есть содержания, круто замешанного на обычаях и предпочтениях
людей, которые со временем тоже меняются, было бы слишком самонадеянно для переводчика
и поэта.Я прошу не считать меня филологом или лингвистом, языковедом или кем-нибудь еще
в этом роде – я поэт, и перевожу я стихи, а не слова.
. Уильям ШЕКСПИР. 100 сонетов.
Олег Павловский
СТО СОНЕТОВ Уильяма ШЕКСПИРА
__________________________________________________________
Сонет 1-й… ШЕКСПИР
Прекрасное умножится не раз,
От чистых слез душа не высыхает –
Так память бережет сиянье глаз,
А плод любви прошедшему внимает.
Один нарцисс собою ослеплен
И грацией своей, и лепестками –
Ты голоден и значит, – ты влюблен,
Ты сыт собой, но ты – не уникален!
Так будь же украшением весны,
Глашатаем сверкающего мира
Учись у птиц, у ландышей лесных,
Забудь себя, как своего кумира
В том мире, где довольно красоты –
Раздай долги и счастлив будешь ты.
II
Все сорок зим изрезали твой лоб –
Но двадцать весен красотой дарим был.
Как юность ни горда, но вышел срок –
Стал рубищем наряд неповторимый.
И красота, что с щедростью не раз
В цветенье дней оспаривали право
На первенство – в тиши погасших глаз,
В пустых мечтах, пустых похвал отрава…
Прекраснее наследства не найти,
Чем детский смех в тени родного крова –
Оплачен счет и не было пути,
Чтоб в красоте не повторился снова.
Коль новые мехи полны вина –
И сердцу весело, и кровь не холодна.
III
Ты совершенен, – зеркало не лжет,
Так не скупись, отдай себя, расщедрись –
Благословенны мать и свежий плод
Твоей любви, и девственности нежность.
Она придет, сияя наготой
Рукой творца нетронутого тела –
Придет надеждой, таинством, мечтой
Пока сосуд души не опустел твой!
О, слезы радости! О, счастья зеркала!
От взгляда материнского не скроешь
И молодость, которая прошла,
И юности огонь под отчей кровлей.
Когда б не смерти старческий оскал,
Тогда бы я, клянусь, не умирал!
IV
Не расточай напрасно красоты,
Как временщик наследства недостойный.
Тебе Природа дарует мечты –
Бесценный клад целебного настоя.
Лишь щедрость без начала и конца,
Как верная служительница чуда
Дарит черты прекрасного лица –
Жар юности и старости остуду.
Как жалкий скряга чахнет в слепоте –
Так ты, красой недолгой ослепленный,
В неясных снах, в несбывшейся мечте,
Еще при жизни станешь погребенным.
Ты праздного веселия тщету,
Оставь завистникам, а сыну – красоту.
V
Как прихотливы Времени персты!
Суть мастерства – прельстить и тешить взоры.
Уснул Тиран – ваятель красоты,
Творец кумиров и вершитель споров.
Неотвратимо шествие зимы,
Губительно для изгнанного лета –
Был сок кипуч и кружевом листвы
Краса и нагота души одеты.
В холодных стенах темного стекла,
Горит огонь любви первоначальной
И красоты, что узника влекла,
И памяти... Что может быть печальней,
Чем красота увядшего цветка?
Но вздох о юности утешит старика.
VI
Пусть грубая рука седой зимы
Цветенье летних снов обезобразит –
В твоем сосуде будут спасены
Сокровища души и сердца праздник.
Что ростовщик, что вкладчик – все одно,
Но счастлив, кто, оплачивая ссуду,
Узрит лозу и чудное вино –
Иных друзей, иных сокровищ груды.
Десятикратно прирастай детьми
Что толку в одиночестве? И вечность
Восстанет в монументах пирамид,
Ведь смерть близка и жизнь не бесконечна.
Как поздний лист прекрасен будешь ты,
И смерть не убивает красоты.
VII
Уже Востока благостный рассвет
Пылает ликом юного светила.
И почести прекрасной из планет,
И взгляды, и приветствия учтивы.
Взойдя на пик вершины, торопись
Явить расцвет сияющего лета –
Пусть взоры тешатся и упадают ниц
Попутчики, паломники, поэты…
Вершина – миг. Измученных колес
Не удержать. Нет в мире безысходней
Любимых глаз – давно угасших звезд
Над пропастью вчерашнего сегодня.
Умрешь как день, печали не тая,
Когда б не подрастали сыновья...
VIII
Ты – музыки печаль. Заслышав звук
Восторженный, – зачем перечишь звуку?
Зачем, тоской переполняя слух,
Восторженно благословляешь муку?
Созвучие благословенных струн
Обвенчанных – твой слух терзают нежный
Не потому ль, что с торжеством парсун
Узрят тщету сей партии мятежной?
Влюбленные супруги, – две струны,
Звучат и порознь, и друг другу вторя,
Супруги и дитя – они должны
Лишь радость ноты чествовать, не споря
С тобой. Единым голосом, любя,
Сказать: – Погубит ненависть тебя.
IX
Жуир и мот, не бойся вдовьих слез.
Ты одинок у жизни на пиру.
Погаснет свет и околеет пес,
И мир заплачет как вдова, и рук
Не заломить скорбящему о том,
Кто не оставил ни следа, ни света
Сыновних глаз… Умолк как камертон
В душе вдовы твой звук. Твои приметы,
Твой образ, что растрачен в мотовстве,
Сменив обитель, будет уничтожен
Как красота цветка в густой листве,
Как жар огня на одиноком ложе.
Где нет любви, – там сердца нет в груди.
Злодея ждет забвенье впереди.
X
Благословен влюбленный, но не ты –
Ленивый ученик тебе сродни.
Благословенны вздохи и мечты,
И взгляды любящих, и месяцы, и дни!
Но ты исходишь злобой без ума,
Не любишь никого, себя бичуя,
И рушишь золотые закрома,
И отвергаешь нежность поцелуя.
Ты сказку про влюбленных сочини,
Создай любви прекрасные чертоги,
Будь милостив, с любовью помяни
Себя, заплачь… и зарыдают Боги!
Лишь об одном молю: – Забудь себя!
Пусть дети станут счастьем для тебя.
XI
Благословен упадок и расцвет.
Ты вянешь, твой наследник – расцветает!
И кровь свежа, как некогда в тебе –
И кровь твоя, и снова молодая.
Благословенны красота и рост –
В том мудрость, без нее – тоска и холод.
Но мудрость – как букет увядших роз,
Шестой десяток лет опустит полог…
Пусть те, кого Природа создала
Для гибели – погибнут безвозвратно.
Ты жар и свет – умри, сгори дотла,
Обильный дар умножится стократно.
Твоей камеи блеск и красоту
Сургуч и воск запомнят и спасут.
XII
Удар часов как времени набат –
Кончина дня в преддверье ночи черной.
Как огоньки фиалки догорят,
И блекнут кудри, седине покорны.
Когда я вижу голыми леса
Не раз под сенью прятавшие стадо,
В снопы увязанная летняя краса
Мне говорит: печалиться не надо…
Воспомни, не твоя ли красота,
Казалось, не исчезнет понапрасну?
Пренебрегает прелестью мечта –
Она умрет, но Солнце не погаснет.
Серп Времени безжалостен, но ты
Оставь потомкам прелесть красоты.
XIII
Когда бы ты принадлежал себе!
Но жизнь твоя – недолгая игра…
Будь благодарен благостной судьбе –
Твой сын таков, каким ты был вчера.
И не проси у Времени взаймы –
Жизнь коротка, но бесконечно Время.
Ты снова здесь – величием главы
И красотой твой сын тебя заменит.
Прекрасен дом построенный тобой!
Ухожен сад, и двери не скрипят.
Пусть зимний ветер, и июльский зной
Наследникам расскажут про тебя.
И у тебя когда-то был отец –
Твой сын – созвездья радостный венец.
XIV
Не обо всем мне звезды говорят,
Мой астроном – увы! – не совершенен…
Я не внимаю пению наяд,
И по часам определяю время.
Предсказывать дожди и снегопад
Мне не пристало, – тягостны прогнозы.
Сегодня прав ты, – завтра виноват,
И царствуешь, проглатывая слезы.
В твоих глазах довольно простоты
И чистоты, и мудрости, и всуе
Не поминай святынь и красоты,
Свое подобье в отроке рисуя.
Не обольщайся, – смертен я и ты,
Но смерть не убивает красоты.
XV
Когда росток, не ведая кончины,
Являет совершенства краткий миг,
Смолкает зал и новую картину
Сулит звезды новорожденной лик.
Мы постигаем чаянье ростка
Под куполом сиятельного неба –
Цвет молодости весел лишь пока
Не отцветет, – и нет его, и не был...
Тогда и мысль о кратости утех
И красоты, чем молодость богата,
Развеет сон тщеславия у тех,
Чью молодость не омрачить закатом.
В борьбе со Временем любовь моя жива –
Я научился вам, прекрасные слова.
XVI
Но почему? Ведь ты сильнее чем
Тиран сердец, палач кровавый – Время?
Так укрепи сиянием очей
Моих стихов беспомощное племя.
Ты на вершине радостных часов –
На чудном лоне девственного сада.
Земля с надеждой ждет твоих цветов,
И не твое подобие, а радость
Изгиба линий, росчерка резца,
Что с кистью Времени, с пером моим убогим
Поспорят красотой, как лик Творца –
Ты жил в сердцах и улыбались боги...
Отдай себя, но сохрани свой плод
В том юноше, что вслед тебе идет.
XVII
Мне не поверят праздные льстецы
В грядущем, красоты твоей не зная,
Гробницей станут желтые листы,
лишь небесам и памяти внимая.
Когда бы мне с терпением творца
Прелестный взор запечатлеть стихами,
Но век грядущий скажет: «Нет лжеца
Презреннее – ни музыка, ни камень
Небесного не в силах передать».
И желтые листки закружит Время.
«Старик болтлив; и блеск, и благодать –
лишь необузданная блажь его творений».
Пусть сын наследует достоинства отца,
И красоту любимого лица.
XVIII
Пусть летний день веселием пленит –
Твои черты смягчают буйство цвета.
Остудят ветры рдение ланит
Недолгого сияющего лета.
Лишь небеса бросают нежный взор
Златых лучей сквозь марево тумана.
И лепет, и речей прекрасных вздор –
Пленительны, но и непостоянны
Пусть будет вечным лето на Земле,
В тенетах снов, красот своих и света.
И Смерть, бросая тысячи теней,
Не скроет строк влюбленного поэта.
В стихах мое дыхание, мой взгляд –
И полон вдох, и губы говорят.
XIX
Так пусть затупит Время когти льва –
Земля приемлет власть его и силу.
Свирепость и беззуба, и слаба,
А Фениксу – кровавую могилу.
Из года в год – то лето, то зима…
Что Времени смелей и быстротечней?
Падут дворцы, разрушаться дома,
Но радости моей не искалечит,
И не изрежет юное чело
Резцом безжалостным седой ваятель – Время.
Оставь нетронутым прозрачное стекло
И красоту его для новых поколений.
Что другу моему твой тлен и дым?
В моих стихах он будет молодым.
XX
Ты ликом чист, мой друг и госпожа,
но страсть моя лишь дань самой Природе.
Пусть сердце, в обаяние кружа,
Непостоянно в женщине и в моде.
Но ярок взор без лени и игры, –
для баловниц любой предмет – игрушка!
И стать твоя сжигает как корысть,
Седых мужей и модниц простодушных.
Она, Природа, к женщинам мила,
И, воспылав к творению всецело,
Тебя объятьям женщин отдала
И страсть моей души осиротела.
Ты чистоту и жар любви своей
Мне подари, а женщине – детей.
XXI
Не красотой раскрашенной влеком
Поэт, а музыкой такой небесной силы!
Стихом, как милая ступающим легко,
пока толпа иных превозносила.
Не сравнивая с солнцем красоту,
С цветком земным и перлами морскими,
С апрельской свежестью, и нежности мечту
Не вознося под небосводом синим, –
Позволь и мне лишь истинной любви
Отдать свой пыл, следам твоим и свету –
Не тех свечей небесных, а твоим
Следам, слезам, привычкам и приметам.
Пусть продавец украсит речь свою –
Я не хвалюсь, ведь я – не продаю.
XXII
И зеркало меня не убедит,
И с юностью твоей я сердцем вровень.
Неумолимо время. И вердикт
Его – кончина, и не прекословь ей.
Твоя краса для сердца и души
Как одеянья бархатная нежность.
Моя любовь в груди твоей, в тиши.
Твоя – в моей, меж старостью, и между
Твоим сияньем. Сбереги свой пыл
И сохрани свой свет, как я с любовью
Несу его в себе под сенью крыл,
Как мать дитя, склоняясь к изголовью.
Но не верну я сердца твоего –
Умру, не возвращая ничего.
XXIII
На этой сцене я плохой актер
И страха не скрывает маска грима.
Мой взгляд свиреп, но не возжечь костер
Смиреннейшему сердцу пилигрима.
И я робею вновь произнести
Слова любви согласно ритуалу,
Как тот цветок, упрятанный в горсти,
Как коготь льва, затупленный о скалы.
Стихи красноречивей праздных слов,
Они звучат в груди моей горящей,
Молящие награды и оков
Любимых рук, и глаз… И ты обрящешь,
Едва научишься читать в моих глазах
Все, что не смел я, что не досказал.
XXIV
Мои глаза, что мастеру подстать,
Твою красу напишут на скрижалях.
Ты весь во мне, и эта благодать
Сулит надежду, свету подражая.
Суть мастера – любовь и ремесло,
Но где найти чудесную обитель
Творению? В душе моей! Светло
От глаз твоих, мой милый обольститель.
Смотри, какое множество услуг –
От глаз глазам – твой облик им порука,
Так музыка ласкает чуткий слух
И солнце дарит окнам море звука.
Дай взгляду мудрости, а разуму – вершин!
За красотой не разглядеть души.
XXV
Пусть те, кому звезда благоволит,
Кому и лесть, и почести в услугу –
Меня поймут, ведь я не фаворит,
Я счастлив верой в дорогого друга.
Любимцы королей как лепестки –
Так ноготки под солнцем превозносит.
Но их триумф и слава коротки,
За хмурым взглядом наступает осень.
Прославленный в сраженьях ветеран,
Однажды потерпевший неудачу –
Забудется, и кровь недавних ран,
И честь его отныне мало значат.
Но счастлив тот, кто любит, и любим –
И в красоте своей неповторим.
XXVI
Моей любви владелец и банкир!
К тебе привязан я и долгом, и признаньем.
Прими посольство слов моих, Мой Сир –
Дань уважения – и нет скромнее дани.
Мой долг велик и бедному уму
Во что одеть его? Мне слов недоставало,
И лишь надежда брезжила сквозь тьму,
Добро души твоей – мой блеск и покрывало.
Доселе путеводная звезда
Моим мечтам и снам благоволила –
Моей любви печаль и нагота
Прекраснее одежды не носила,
Чем образ твой, и чем твое признанье –
Любви моей, достойной испытанья!
XXVII
Был труден путь и благостна постель –
Я изнурен нелегкою дорогой.
Но с Купидоном затевает Лель
Дуэль во сне перед ночным пологом.
Свои мечты несу издалека,
Но где пристанища паломнику и крова
Найти для глаз и сердца? И рука
Твоя груди моей во сне коснется снова.
Уснувший слеп, но не уснет мечта
Пока сверкают камнем драгоценным
Во мраке ночи – с чистого листа
Слова любви, как капли Авиценны.
Уходит день, но я продолжу путь
К твоей любви, не смея отдохнуть.
XXVIII
Как обрести мне отдых и покой,
Благополучью отдаваясь в неге,
Коль труден день, а в тишине ночной
Ни благости, ни мыслей о ночлеге?
Как два врага твердят наперебой
И руки пожимают, ожидая
Моих мучений без тебя, одной,
И тяжек путь, как риза золотая.
Ты светел, День, – я всуе говорю,
Любезным тучам, затянувшим небо.
Ты, Ночь, мила, ведь я звезду люблю,
Единственную канувшую в небыль.
И я печалюсь о своей звезде
И день, и ночь в разлуке и в беде.
XXIX
Да, я презрен Судьбой без ласк твоих,
И в пору одиночество оплакать
Глухому небу – тщетностью молитв,
Проклятьем звезд и волей Зодиака.
Не тот, кто ожиданием богат,
Красив собой и в окруженье слуг –
Искусства жить и мудрости услад
Мне не дано, единственный мой друг.
Средь этих мыслей, боль свою кляня,
К тебе одной в мечте своей взыскую,
Как жаворонок на восходе дня
Возносит к небу песенку земную –
Нет драгоценнее любви твоей
И в доме муз, и в стане королей.
XXX
Kогда себя и в мыслях осудив,
Зову воспоминанья прошлых лет,
Когда отчаянье мне душу бередит
Утратой и обидой старых бед,
И влагой орошаются глаза
В печали о друзьях, ушедших в Вечность, –
Все, что не смог, чего не досказал –
Тяжелым гнетом падает на плечи.
Такой судьбы – о прошлом горевать
В плену обид и горестей былого –
Врагу не пожелаю, но опять
Я счет оплаченный оплачиваю снова.
Лишь о тебе воспомнить мне не жаль –
И нет потерь, и отошла печаль.
XXXI
Твоя душа исполнена сердец
О, горе мне! Я мертвыми считал
Своей любви торжественный венец
И мрамора холодный пьедестал.
В священных и почтительных слезах
Моя любовь похитила из глаз
Дань мертвецам – она в твоих глазах
Сокрытая от почестей и ласк.
Так будь прекрасен памятник любви
И тернием, и лаврами дарим!
Я жив в тебе – и радости мои,
И грусть моя... и память говорит:
Их образы живут в тебе одной
И вместе с ними ты владеешь мной.
XXXII
Настанет день, и ты переживешь
Мою кончину, и простишься с прахом,
И может быть случайно перечтешь
Мои стихи без золота и лака.
Смотри, теперь другие времена,
И перья, что заточены умело,
Их превзойдут, и не моя вина
В том, что любовь закончить не сумела.
Благословенны праздники любви,
Когда б любовь шагала с веком в ногу,
Мои стихи с тобою vis-а-vis
Осилили нелегкую дорогу.
Ты оцени и стиль, и мастерство –
А от любви не требуй ничего.
XXXIII
Как часто утром нежная заря
Вершины гор ласкает царским взором,
Касаясь лика золотым узором
Лугов зеленых, чествуя поля…
Но вскоре под напором низких туч
Бежит от них, свой лик прекрасный пряча,
Мир покидает чувственный и зрячий –
Невидима среди свинцовых круч.
Так солнце чувств, мой лоб озолотив,
Великолепьем любящего взора
Закрылось маской скуки и позора,
За тучу слов, за горестный мотив.
Но ты, любовь моя, не презираешь
Ни пятен солнечных, ни одночасье рая.
XXXIV
В преддверии блистательного дня,
Забросив плащ с беспечностью актера,
Я в путь отправился легко, но очень скоро
Настигнут тучами, заставшими меня
Врасплох завесой ливня. Как пробиться
Сквозь бури мглу и осушить лицо?
Как злой бальзам небесная водица –
Бесчестия прокисшее винцо.
И не излечишь краскою стыда,
Раскаяньем не успокоишь сердце:
Напрасны сожаления, когда
Звучит в душе обид и горя скерцо.
И лишь слезам – жемчужинам любви
Я улыбнусь, ты только позови…
XXXV
Ты оступился? Так не ставь в вину –
Колючек розе, роднику – песка.
Закроют тучи солнце и луну,
Червив бутон? Печаль не велика.
Сегодня грешен, завтра сердцем чист,
И, сравнивая эту чистоту,
Безжалостно строкой марая лист,
Уподобляюсь этому листу.
Нет разума, но есть избыток чувств,
Подобно адвокату на суде
Я сам себе в обидчики не тщусь,
С любовью размышляя о беде.
Я твой пособник и оставим спор,
Укравший мое сердце милый вор.
XXXVI
Нас разлучит досужая молва,
Любовь твоя – с моей неразделима.
Пусть мой позор и праздные слова
Сотрутся в прах, как посох пилигрима.
Одной любви не разделить беды,
Моя печаль не принесет раздора.
И я прошу как влаги у воды,
Как драгоценный миг прошу у вора.
Коль встретимся – меня не признавай,
Моя вина да будет мне отрадой.
Пусть безупречна честь твоя, и знай –
Не жду похвал и почестей не надо.
Но пусть моя любовь в тебе поет –
Я разделю достоинство твое.
XXXVII
Как радует отца задира–сын,
Что полон жизни юности во славу,
Когда и я, как верный паладин,
Твоей любви пью сладкую отраву.
И если красота, богатство, честь
Все, чем твое достоинство блистает,
По-королевски отвергая лесть,
Мою любовь и верность замечает –
Тогда и я не беден, и толпой
Не презираем в благостной тени
Твоих щедрот – богат и жив тобой,
И славен век, и быстротечны дни.
Все лучшее принадлежит тебе,
Я благодарен небу и судьбе.
XXXVIII
Как для любви – для Музы нет преград!
Пока живешь в груди моей и станет
Твой образ драгоценнее стократ,
И как алмаз засветится пергамент.
Благодари себя, когда мой стих
Представится тебе цветком прекрасным.
Пусть глух и нем я, но в глазах твоих
Свет творчества сияет не напрасно.
Десятой Музой девять превзойдешь –
Всех тех, пред кем трепещут пустозвонцы.
Я обращусь к Тебе и летний дождь
Слезами увлажнит мое оконце.
Как ты скромна, как строги наши дни!
Стихи мой труд, а радости – твои!
XXXIX
Как мне воспеть достоинства твои,
Когда ты лучшее в душе моей, и всуе
Та похвала все прелести твои,
Как самого себя, меня рисует?
Наш дом разделим мы в самих себе –
Пусть рухнет здание, но не умрет любовь.
Назло наветам или злой судьбе
Воздам тебе заслуженное вновь.
И пусть разлука нас освободит,
Свободе одиночество под стать.
Моя любовь с тобою говорит,
Ей времени и слов – не занимать.
Мы порознь, но по-прежнему вдвоем,
И должное друг другу воздаем.
XL
Ты требуешь любовь взамен любви –
Отдам последнее, собой пренебрегая,
Так ласковый теленок норовит
Двум матерям понравиться, играя.
Прими как дар, хоть не было твоим
Любви моей и тело, и отрада –
Прими, как есть, – твой миг неповторим,
Любовь в любви обманываться рада!
Тот – своенравен, этот – мягкотел,
Простишь ли мне отчаянье и горечь?
Я не святой, я жалкий бракодел,
А зло любви добром не переспоришь.
Порочен мир, и горя не тая,
Прошу: – Мой друг, не пожалей меня!
XLI
Ты своеволен и как прежде мил,
Но, если в твоем сердце нет меня,
Тебя несут и не жалеют крыл
И красота, и молодость твоя.
Ты добр и не свободен потому,
Красив и осажден со всех сторон –
Какая крепость устоит сему
Потоку ласк от искушенных жен?
Своих владений я не удержал
И мне ли осуждать за красоту
И юность, и беспутную мечту?
И радость верности, и ревности кинжал?
Когда жена нарушит свой обет,
Твоей измене оправданья нет.
XLII
Ты обладаешь ей, но ты мой друг.
Любил ли я сильней и горячее?
Она тобой владеет – вот недуг,
Который всех других невзгод сильнее.
Обидчика я оправдаю тем,
Что любит он души моей отраду,
Проказницу прощу, я не хотел
Твоей любви ни горя, ни преграды.
Ее не потеряю и тебя,
И две любви – они всегда со мною.
Мой крест тяжел, но я иду, любя,
А без любви и Крест немного стоит.
Вам друг без друга не прожить и дня,
Но вы не позабудете меня!
XLIII
Закрыв глаза, я вижу тем острей,
Что днем пред взором предстает пустое.
Во тьме ночной глаза мои смелей
И ясен взгляд, тобою удостоен.
В твоей тени прозрачны тени дня,
И ночью образ твой и чувственней, и ближе
Лишь тень твоя сияет для меня,
Но день придет, и я тебя не вижу.
Я не поверю счастью глаз моих –
Ты – в свете дня! Но лишь наступит вечер,
Безмолвной ночью прелести твои
Как руки милой лягут мне на плечи.
Мне без тебя и день ненужный прах,
И ночь светла в моих прекрасных снах.
XLIV
Когда бы плоть смогла перелететь
К тебе на крыльях ветреной мечты,
И сердцу одинокому гореть
В краю, где ныне пребываешь ты.
Ты далеко, но это не беда –
Душа моя по-прежнему с тобой –
Ей не преграда суша и вода,
Вершины гор и волны, и прибой.
Увы, ведь телу мыслию не стать,
Не прилететь к тебе, как ветерок.
В тепле и неге телу благодать,
А я душой от холода продрог.
Нет состраданья телу моему
И слез моих не видно никому.
XLV
Огонь и воздух, как они легки!
Огонь очистит, воздух – опьяняет;
Так мысль моя с желаньем – вопреки
Пространству – лишь с тобою пребывают.
Мое посольство пламенной любви
Отправится к тебе, преград не зная,
Земля с водой – вот спутники мои,
О смерти мне порой напоминают.
Я в тягостном раздумье лишь пока
Мои посланцы не вернутся с вестью,
Что друг мой счастлив и его рука,
И лик его сияют в поднебесье.
Пусть радостна мне весточка от друга,
Но вновь Печаль мне верная подруга.
XLVI
Глаза и сердце – как поверить им?
Они тебя не в силах поделить.
Глаза пылают образом твоим, *
А сердце им желает запретить
Войти в каморку сердца, в скорбь и боль, –
Войти как взгляда светлого хрусталь,
Как образ твой, – и быть ему судьбой
Для каждого. Но им не перестать
Твердить – лишь он владетель и богач,
Хранитель грезам, свету твоему…
Вот мой вердикт – друзья, забудьте плач,
Ведь ты принадлежишь – не одному.
Пусть драгоценность внешности твоей
Для глаз. С любовью – сердцу веселей.
XLVII
Души и взора трепетный союз –
Глазам и сердцу добрая услуга.
Твой образ потревожить не боюсь,
И сердца вздоха, и виденье друга.
Когда глаза пируют как жуир
И сердце приглашают к угощенью.
А сердце делит живописный мир
И дарят чувств глазам прекрасным рвенье.
Я взгляду благодарен, и любви –
Лишь позови, всей прелестью наряда,
Одной лишь мыслью, взглядом – vis-à-vis –
Лишь ты и я, мы вновь с тобою рядом.
И лишь во сне мне сердце визави
Тебя являет знаками любви.
XLVIII
Был озабочен, отправляясь в путь,
Я каждой безделицей, что мою
Жизнь украшали, украшая грудь, –
От рук бесчестных их не сохраню.
С тобою рядом каждая из них –
Не драгоценность. Ты, моя печаль, –
Ты всех дороже и в слезах моих
Добычей вора станешь невзначай.
И нет на свете крепче сундука,
Надежней склепа памяти моей,
Чем сердце. И награда велика
Как милый образ у его дверей.
Как боязно! – ведь то, что драгоценно
Не уберечь от вора и от плена.
XLIX
Во времени, когда оно придет
Досадой дней и всех моих изъянов,
Когда моя любовь не превзойдет
Печальный счет – отчаиваться рано.
Когда чужими встретимся в толпе
Без света глаз, и трепетом сердечным
Не станет и Приветствие тебе,
И холод ночи не согреют свечи
Моей любви. Не выстоит редут,
Не заплатить единственную цену –
К твоим ногам и стены упадут –
Жизнь коротка, а счастье переменно.
Закон жесток, но такова Судьба,
Ты не жалей ничтожного раба!
L
Пусть тяжек путь, но я его избрал.
Скрипит седло, натружена подпруга.
Тоске – вино, а путнику – привал,
За сотню миль от дорогого друга.
Мой конь влачит печаль моей души
Он еле тащится от непосильной ноши –
Негоже вдаль от радости спешить,
Бежать от счастья, загоняя лошадь.
Не шпоры окровавленной удар –
Но боль моя не пожалеет шкуры,
Не внемлет стонам, тщетны череда
Обид коня и слез фиоритуры.
Стон моего коня немного значит,
Коль горе впереди – о радости не плачут.
LI
Моей любви не торопить коня
Унылого вдали твоих тенет.
Избави бог сетей, но не меня –
Бежать любви мне оправданья нет.
И мне ли не оправдывать его?
Бедняга загрустил и мелок шаг.
Пришпорь хоть ветер – толку от того
Не более, чем крыл прощальный взмах.
Но не догнать печаль мою и страсть –
Любви моей крылатого коня.
Твоей любви сжигающая власть
Простит его сегодня, и меня.
Коль медлит конь – тому виною конник.
Помчусь к тебе, – меня он не догонит...
LII
Заветный ключ – услада богачу,
Как запертый благословенен клад.
Когда ж полюбоваться я хочу
На лучшую из редкостных наград,
На праздника и чуда торжество,
На редкое в томительном году
Карбункула свеченье моего,
Алмазов в ожерелье череду –
Так Время, сердце полное храня,
Как полный шкаф сияющих одежд
Моей любви и гордости огня
К тебе, мой друг, надежде всех надежд –
Мне говорит: благословенен тот,
Кто и надеждой малою живет.
LIII
Ты создан из сияния светил!
Твой свет рождает образы и тени,
Он тысячи созвездий посетил
И миллионы лиц и отражений.
Что твой Адонис – жалкий твой двойник?
Он из тебя как в зеркале возник.
Краса Елены, в древности ценима, –
Всего лишь отблеск твой неповторимый.
Весна цветком и осень тучной нивой
Прекрасны в свете солнечного дня.
И прелестью, и щедростью хранимый –
В любой красе я узнаю тебя.
В других красотах не ищу изъяна.
Все призрачно, а сердце – постоянно.
LIV
Не красота, что правдою слывет,
Но добродетель верности порука.
Красив цветок и превосходен плод,
Чей аромат пленительнее звука.
Цветов шиповника не портит простота,
Прекрасна чернь и божеством хранима.
Их сюзерен всем трепетом листа
Являет лета звук неповторимый.
Что ж не внимаешь скромной красоте
Шиповника? Он нежен и беспечен,
Живет и умирает в пустоте,
А ароматы роз уходят в Вечность.
Так прелесть юности не обратится в прах,
Она жива и в сердце, и в стихах.
LV
Ни мрамора тщета, ни желтый блеск
Не выживут. Но в свете изваяний
Стихов ты будешь ярок, сын небес.
А камень тлен как блеск рукоплесканий.
Так войнам опрокидывать дворцы
И, каменщиков лавры попирая,
Огнем, мечом… но сохранят жрецы
Живую память о тебе, я знаю.
Ты в мире грез, ты в записи стихов,
И смерти вопреки, вражды не ведав,
Потомство сбросит тяготы оков
И мир воспрянет, празднуя победу.
И новый мир до Страшного суда
Тебя в сердцах схоронит навсегда.
LVI
Как сладостна, любовь! – Пусть говорят,
Что приторна твоя былая сила,
Что ты мечту и жажду утолила –
Пресытила и маток, и ягнят.
Но ты свежа, как первый майский цвет
И первый плод сияющего лета.
И сытости, и вялости как нет,
И не было в огне твоих тенет, и…
Пускай печали синий океан
Нас разделяет, обрученных светом
Твоих мистерий, – сладостен обман,
И сердце веселят твои приметы.
Любовь! Не так и горестно зимой –
Весна и лето для тебя одной.
LVII
Слуга и раб, и верный паладин
Для госпожи исполненной желаний.
Жуир и мот – я время не щадил,
Служить тебе, как в первое свиданье –
Вот мой удел! Как тягостны часы,
Я жду тебя, тоскуя у порога
В разлуке сам с собой, и ради бога
Не отсылай слугу твоей красы.
От ревности сгорая, не решусь
И мыслью потревожить об измене
Твой образ. И печаль моя, и грусть –
Твоим друзьям, да будет веселей им!
Любовь безумна и любовь щедра,
И слуг своих не гонит со двора.
LVIII
Избави Купидон от рабских уз…
Не мне и мыслить о твоих забавах.
Среди друзей или в объятьях муз –
Ты господин, я твой слуга по праву
Влюбленного. Ты только помани –
Ни стен тюрьмы, ни горечи разлуки
По прихоти твоей. Послушно муке
Терпение, тебя не обвинив.
И прихоти превыше слез моих,
И время, проведенное в печали
Тебе принадлежат. И только стих
Простит тебя, как ты себя прощаешь.
Нет в мире хуже – ждать, иль догонять,
Счастливому – печали не понять.
LIX
Когда и мир не блещет новизной
На лоне грез былых и достижений –
Как можно обмануться показной
В ста зеркалах бесчисленных рождений
Победой? Дни пятьсот сменили солнц,
И образ твой в какой-то древней книге
Покажут мне, и повторится сон
Как письмена, рисующие лики.
Ты строен как Парис, как бог сложен –
Что толку в повторенном совершенстве?
Пусть сотни раз я был дотла сожжен,
Лишь повторяясь в горе ли, в блаженстве?
Но верю я – кумиры прошлых дней
Знать не могли о прелести твоей.
LX
Как волны времени о каменистый брег
На брызги рассыпаются мгновенья.
Минуты счастья в прошлом, и успех
Лишь впереди и в пение, и в пене…
Младенец, криком свет оповестив,
Карабкается к зрелости по скалам –
Вершина далека... Так будь красив
В погибели рождающей начало!
Пронзает время юности мечты,
Но красота пронзительна до срока.
Вкушает Время чудо красоты
И косит Смерть ростки ее жестоко.
Я буду жить в пленительной строке
Твоей красой, назло ее руке.
LXI
Твой образ мне покоя не дает –
И ночь длинна, и веки не сомкнуть.
Не ты ли обрываешь мой полет
Среди теней, мне преграждая путь?
Не твой ли дух от дома вдалеке
Мне послан как надсмотрщик рабу –
Чтоб с праздностью своей накоротке
Я тосковал и проклинал судьбу?
Не так и велика твоя любовь –
Моя любовь мне не дает сомкнуть
Тяжелых век, – ты ей не прекословь –
Она твой страж. Хоть отправляйся в путь!
Но не дойти до финишной черты,
Пока с другими веселишься ты.
LXII
Себялюбив и скареден мой взгляд,
Моей душой он правит безраздельно.
Что небеса, что люди говорят
Про мой полет и про мое паденье?
Кому очарованием лица
И совершенством форм, и добротою
Со мной сравниться? Верен до конца
Я мере феерических достоинств.
Все призрачно, лишь зеркало не лжет
Морщин лица от взора не скрывает –
Истертого, как выцветший камлот,
В бессчетных днях, в былом цветенье мая.
Тебя я восхваляю, не себя,
О красоте и юности скорбя.
LXIII
Я умоляю Время, – Не спеши,
Любовь мою обереги от тлена!
Да не пробьют полночные часы,
Не истощат и кровь ее, и плена
Да избежит дорогою крутой –
Туда, где нет красот. Как в королевство
К любви весна просилась на постой,
не пожалев ни свежести, ни девства.
Когда бы не построил я редут,
Когда бы старость нож не наточила…
И красота, и стены упадут
Той крепости, что жизнь не сохранила.
Черны чернила, но светла строка,
И юность сохранила на века.
LXIV
Стирает Время царственной рукой
Богатство века и его гордыню.
И башни – стен торжественный конвой,
И бронзу статуи, и безупречность линий…
Как зверь голодный дикая вода
Смывает брега пастбища и кущи.
И берег возвращает эту дань
Всем изобильем прелести цветущей.
Подобно смерти время перемен!
Когда бы ниц не падали вершины,
Не рушились дворцы… в обломках стен
И колоннад любви моей руины.
И смерти нет, одна лишь мысль смертельна
Все потерять, чем правил безраздельно.
LХV
Земля и бронза, камень и вода –
Недолговечна, бренна красота их.
И совершенство гибнет без суда,
Поник цветок, и цвет его растает.
О! Как дыханью лета против дней –
Дней сокрушительных и осени вторженья?
Ни скал твердыне, ни стальных дверей
Кирасе не сдержать его теченья.
О! Драгоценный камень всех времен
Где скроешься, как избежать кончины?
От вихря времени и камень не спасен,
И красоты испорчена картина.
И чуда нет, но есть любовь одна
Сияющая в черных письменах.
LXVI
Измученный о смерти я молю –
Как видеть мне и нищеты веселье,
И бедности бесхитростный уют,
И веру, и досаду отреченья?
И золото, чем тешится наглец,
И чистоты девичьей увяданье,
И красоты неправедный конец,
И власть хромую, и души изгнанье,
И ложь повсюду, – там, где правят бал
И глупость, и безумие актера,
И простоту средь каверзных зеркал,
И добродетель, и тщету позора.
Ушел твой паладин, – уйду и я,
Спасенья не ищу, любовь моя!
LXVII
О, почему в порочных временах
Своим присутствием украсил нечестивость?
Грех во плоти, в мечтах, в порочных снах
Связал его заботливо и льстиво?
Фальшивых красок, пудры и румян –
Подобию лица живому цвету,
Убогой красоте – дарит обман
Лишь призрак роз сияющего лета.
Природа твой банкир, и он – банкрот,
Бескровна нищета, и нет презренней
Пустой казны без красоты, и мот –
Гордится зеркалом своих былых творений.
Богатства призрак, рдение ланит
Прошедших дней – лелеет и хранит.
LXVIII
Достойнее не сыщешь образца
Минувшего. Отцвел и умирает
Цветок, как символ красоты и рая
Украденного с мертвого лица.
Пусть золотисты кудри парика –
дань мертвеца наследнику и моде.
Другая жизнь увядшего цветка
С другим лицом угодна ли природе?
Благословенны розы прежних лет –
Весна и лето без прикрас и фальши.
В чужом саду – цветение вчерашних
Отцветших роз, украденный букет.
Хранит природа мертвые цветы,
Но фальшь не заменяет красоты.
LXIX
Пред взором мира – только часть тебя, –
Лишь уголок мечты в цветенье рая,
И взгляды восхищенные, любя, –
Глаза врагов, – твой блеск оберегают.
Прекрасный лик достоин похвалы!
Но языки зевак и строгих судей
Как камень сердце сбросят со скалы,
С высот огня на дно холодных буден.
Развеют в прах сияние души –
Как не ступи, коль каждый шаг отмечен
Стяжающими призрачных вершин:
– Цветок прекрасен, но… не безупречен.
Забыто все и цвет, и аромат –
Доступен всем, а значит – виноват!
LXX
Забудь о порицателях и ты –
Прекрасное всегда под подозреньем,
Пусть красота в узорах клеветы –
Пусть в поднебесье карканье – не пенье…
Пусть клевета достоинства твои
Лишь подтвердит, соблазнам потакая, –
Неистов червь, когда бутон царит,
Под чистым небом пышно расцветая!
Пленительна опасность юных дней,
Ты победил, но зависть из засады –
Как приговор бесценному наряду
Для безмятежной прелести твоей.
Молва безжалостна. И призрачен дворец
Владельца душ и вздохов, и сердец!
LXXI
Когда умру, не лей напрасных слез –
Пусть колокол угрюмый возвестит,
что я бежал от мира праздных грез
Чтобы покой под камнем обрести.
Прочтешь – забудь, не вспоминай руки,
Что о любви в прекрасном мире зла
Чертила письмена или стихи –
Будь сокровенна, праздна, весела
Моя любовь! И если невзначай
Сухой листок под цвет могильной глины
Увидишь – пусть не омрачит печаль
Твоей любви, как тление картину.
Пусть вездесущий мир не видит плача –
Я есть, я был… я ничего не значу!
LXXII
Ты миру праздному поведать не спеши
мои достоинства – любви твоей отраду.
Забудь меня, ведь сад твоей души –
не тень и тлен кладбищенского сада.
И если не придумаешь моих
Достоинств бόльших и похвал елейных
Покойному... – не обольщай живых –
Скупая правда чище и добрей их.
Твоя любовь и правда – все одно!
Довольно лжи в подлунном мире этом.
Неправда – как прокисшее вино,
Позорный столб и скверная примета.
Что остается – сцена ли, игра? –
Былой любви пустая мишура.
LXXIII
Ты видишь приближение зимы?
Как желтый лист срываться, падать ниц!
И уповать в преддверье скорой тьмы
Былого пенья улетевших птиц.
Я сумрак дня и солнечный закат,
И отблеск света, ночи торжество.
Я в черном небе царственный наряд –
А смерть не оставляет ничего.
В моих глазах сияние огня,
В моих стихах лишь юности зола.
На смертном ложе, на исходе дня –
Парад небес и смерти похвала?
Но вечностью любовь твоя сильна,
Как преданность моя и письмена.
LXXIV
Финал жесток. Ты обо мне не плачь
Я не вернусь, любовь моя, но строки
Моих стихов не изорвет палач,
И не иссякнут памяти истоки
Ты вспомнишь, перечитывая вновь,
Ту жизнь, что лишь тебе принадлежала,
Ту часть Земли, где спрятана любовь
И гордый дух не ведает кинжала.
Ты растеряешь камешки обид –
Лишь плоть, что станет для червей отрадой.
Коса безжалостна, но мудрый говорит:
Ничтожен прах, и сетовать не надо.
Нектар души прекраснее фиала,
Возьми, – тебе его недоставало.
LXXV
Живителен как влага образ твой,
Как свежесть ливня для земли усталой
Будь безмятежен – я веду с собой
Борьбу банкира с гордым капиталом.
То я горжусь сокровищем своим
И опасаюсь кражи, как бесчестья.
То мне отрада – быть с тобой одним,
То предо всеми хвастаться беспечно.
Пресыщен созерцаньем красоты
И голоден без ласкового взгляда.
Нет в мире радости и не найти мечты
Прекраснее, чем быть с тобою рядом.
Я раб чревоугодья своего –
Я сыт и пьян… но я лишен всего.
LXXVI
У модницы причуд не перечесть!
Моим стихам неведомы забавы.
Моя любовь вне времени, и лесть
Пусть не прибавит красоты и славы
Моей мечте. Не сыщешь двойника –
Знакомых одеяний, вздохов, жестов.
Нет имени, и черная строка
Не назовет ни времени, ни места.
О, знай, любовь! Все строки для тебя,
Ты назвала единственную цену –
В который раз, сжигая и губя,
Мой свет души я выношу на сцену.
День изо дня – все для тебя одной.
Одно и то же солнце надо мной.
LXXVII
Мне зеркало являет лишь печаль,
Не перечесть утраченных мгновений,
Моя душа – мой оттиск и печать –
В страницах книг прекрасных как камеи.
Камеи лик не ведает морщин
И не могильный камень с ней обвенчан –
Лишь тень часов. Их путь неумолим
Во Времени и временном, и вечном.
Что в памяти не в силах сохранить –
Не прячь, доверься чистому листу.
Ни розы, ни кладбищенский гранит
Твоих стихов не вспомнят красоту.
Часы и зеркало, раздумье или миг?
Страницы жизни, и страницы книг…
LXXVIII
Эвтерпа, Калли… или Эрато?
Они в тебе. И я у ваших ног.
Вкруг вас, подобно жаждущим, поток
Поэтов устремился на урок.
Их не научит петь твой ясный взгляд –
Безумцам не подвластна высота.
Твой голос возвестит, как хор наяд –
Но прежде пропоют мои уста.
Гордись не мной – дыханием моим
И слогом, как сокровищем рожденным
Тобой одним. Твой стиль неповторим.
Мы – слуги! – внемлем, уповаем, ждем ли…
Вся красота, вся истина в тебе –
Итог любви, итог моей судьбе.
LXXIX
Не я один о помощи просил –
Мои стихи твой свет боготворили!
Изящества исполненный мотив
Вдруг оказался болен и бессилен.
Признания исполнен и любви –
Достоин ли, за что такая милость?
Моим пером ты водишь – vis-à-vis, –
Я ж возвращаю стопку белокрылых
Листков… о добродетелях твоих
Готов поведать миру или небу,
О красоте… уже ли бедный стих
Воздать не сможет? – Прикажи, потребуй!
Не жду лишь благодарности, как света
От света дня, как прелести от лета.
LXXX
Меня лишает рвения и сил
Соперник славный, славящий тебя.
Слог онемел, и голос мой застыл,
И я пишу, кручину возлюбя.
Твой океан уместит нас двоих
Моя ладья, что хрупкая на вид,
Поднимет мой простой и гордый стих
Как парус – пусть пучину веселит!
Я мелок, я о помощи молю,
А он плывет. И ты ему не враг –
Большое плаванье большому кораблю.
А я погибну в волнах и ветрах.
Я гибну, вот финальная картина:
Моя любовь и смерть моя – едины!
LXXXI
Писать речей прощальных не привык –
Не мой удел, и не проси – не буду.
В моих стихах сей памятник возник,
И будет цел, когда меня забудут.
Ты будешь жить под сенью этих строк –
Мой краток срок, – до торжества Харона.
Меня положат в тесный погребок,
Тебе – под небесами похороны.
Как нежный взгляд возлюбленной строки,
Так взгляд людской тебя проводит в Вечность.
И про тебя иные языки,
И о тебе созвездие наречий,
Внимая следу моего пера,
Расскажут, словно ты – не умирал.
LXXXII
Как много муз вкруг друга моего!
Лишь у одной, что скромностью гордится,
Нет пышных фраз, поклонов – ничего!
Как надписей на титульной странице.
Когда бы совершенству был предел…
Твоим же совершенствам нет конца,
Но я себя увидеть не хотел
В атласной маске хитрого льстеца.
И пусть их слог на выдумки горазд –
Риторикой не заменить любви.
И о тебе, прекрасном без прикрас,
Я повторяю выдумки свои.
Нет краски у горенья моего –
Кровь горяча, и больше – ничего.
LXXXIII
Не приукрасить прелести цветка,
Но скромен дар сияющего лета!
Слова легки, – да честь невелика
Для рыцаря, паломника, поэта.
Прекраснее молчанья только взгляд
На красоту. И радость, и улыбка…
Слова беспомощны
как столп на почве зыбкой,
Сердца взыскуют, люди – говорят.
Не называй молчание грехом
Служителя, слуги и менестреля –
Я нем как вздох, как пение, о ком
И без меня все струны отзвенели.
О жизни и любви в твоих глазах
Строка и слог не смогут рассказать.
LXXXIV
Доволен ли восторженный пиит?
Нет равного светилу моему.
Ни в свете глаз, ни в рдение ланит
Сравниться не пристало никому
С моим кумиром. Скудное перо,
Бессильно на победу уповая,
Останется в тени Его щедрот
И славы удостоится едва ли.
Все, чем природой щедро одарен,
О чем душа, как при смерти молила,
Все совершенство далей и времен
В одном Тебе на миг остановилось!
Не мне хвалить мой свет и божество
Я не могу прибавить ничего.
LXXXV
Ни Музы дерзкие, ни пышность фраз иных
Мне не соперницы. Узоры золотые
Бездумных слов, которые должны
Стать драгоценными… однако записные
Служители трех Муз и трех богинь
Себя растратили. И я как бедный клирик
Лишь повторяю скорбное «Аминь!»
На каждый гимн, на каждый панегирик.
«Да будет так!» – послушно говорю,
Стыдясь сказать в горячем буйстве лета:
– Была весна и тихое «люблю»,
Не верящее сказкам и приметам.
А ты словам довериться спешишь,
Ни сердца не заметив, ни души.
LXXXVI
Возможно ли? Могучий дух стихий,
Наполнив ветром парус корабля, –
На брег его без мачт и без руля!
Меж скал и волн, – и заперт гордый змий?
Его ли дух, что голос мой бодрил,
Лишил меня и глаз, и языка?
А на уста – подобие стиха,
Как остов без руля и без ветрил.
Ни он, ни дух другой – ночной его собрат –
Кормилец и проказ невольный вдохновитель,
– Я не хотел бежать, ни победить их,
Не страх меня сковал, не горечь от утрат...
Ты красотой наполнил стих его,
А другу не оставил ничего.
LXXXVII
Прощай, ты слишком дорог для меня, –
Что баловню судьбы моя тревога?
Твои любимцы, не пройдет и дня,
И обо мне забыть тебе помогут.
Ты волен помнить и забыть мой взгляд,
Я этого богатства не достоин, –
Взгляд любящий… пусть люди говорят:
– Старик убог, и скучен на постое!
Ведь ты дарил, не ведая цены
Себе и немощи моей средь блеска дня.
Оставь меня, забудь меня – должны
Когда-то обернуться на меня
Прекрасных снов бесплодные мечты…
– Без пользы королю, да и пусты.
LXXXVIII
Когда б ты вознамерился меня
Унизить порицаньем и насмешкой... –
Я все приму как этот дождик вешний,
Ни на кого, мой друг, не променяв
Твои достоинства и слабости мои
Как двух птенцов под черепицей крыши –
Пасть оземь мне или подняться выше
Земли единственной для нас двоих?
Коль проиграю – выиграет любовь!
Ужели мне обид недоставало,
Когда и неба нам казалось мало,
И рифм стихам, когда звучала кровь…
Моей любви быть рядом и в тебе –
Я благодарен небу и судьбе.
LXXXIX
Виновному – вины не занимать,
Живущему от жизни не укрыться.
Хромаю? Что ж, – согласен и хромать
Как пьяница мечтающий напиться.
Да не судим влюбленный! Он готов
Холодным днем и ночью воспаленной,
Среди друзей, наставников, скотов
Предстать чужим.
И все-таки влюбленным!
Уйти в затвор, заставить замолчать
Язык, что пел единственное имя –
В мечтах, в слезах не выдать невзначай
Себя, когда тебе светло с другими.
Когда твой друг, по прошлому скорбя,
Не любит нелюбимого себя!
XC
Когда разлюбишь, – лучше отвернись.
В нелепом мире бед моих и горя
Пред злой Фортуной упадаю ниц.
Последний взгляд, с последним вздохом споря,
Как милости просил, – не приходи!
Наместники Судьбы справляют тризну.
Полночных слез горючие дожди
Сотрут следы последнего каприза.
Забрось меня, забудь меня, прости!
Ничтожных бедствий баловнем играя,
Приди бедой, отчаяньем приди,
Сокровищем, которое украли.
Моей любви восторги и печаль
Оставь себе, – иных потерь не жаль.
XCI
Иной гордится знатностью своей.
Кто золотом, кто ловкостью и силой.
Пестрит в глазах от мантий королей...
А что тебя, мой друг, превозносило?
Все пустяки, все мелочи и вот
Среди шутов и спешки балаганной
Звучит аккорд и царственный гавот
Сменяет хохотунью-сарабанду.
Твоя любовь прекраснее стократ,
Наряднее красавицы придворной,
Смелей проказницы, загадочней шарад,
Как девушка горда и непокорна!
Любовь прекрасна, и любовь страшна
Для тех, кого покинула она.
XCII
Тебе – тебя, – у друга не украсть,
Ведь жизнь его зависит от любви?
Она погибнет, лишь исчезнет страсть –
Ночь за окном, мой милый vis-à-vis!
Не опасаюсь самых худших зол –
Мне смертью наименьшее грозит.
Любовь не спрячешь в бархатный камзол
И золотой стрелой не поразишь.
Любовь в непостоянстве милых дней,
Весеннем ливне, в солнечном дожде.
Любовь легка как вольный бег коней,
И гибнет как невольница в воде!
Не упускай пленительных мгновений –
Люби, не помышляя об измене.
XCIII
Не верностью, но прелестью храним
Желанного божественного лика –
Любимых глаз, их взор неповторим, –
Причем здесь чувств и дней неразбериха?
Причем сердец, поющих в унисон,
И трепет душ, как трепет рук сплетенных,
Коль ликом чист, и радость бубенцом
Звенит окрест под небом золоченым!
Прислушайся к дыханию небес,
Не отвернись от ласкового взгляда.
Твои друзья – веселый летний лес
И речки речь, и мельницы услада.
Хохочет Ева! Как ни назови,
– Нет яблока? – не будет и любви.
XCIV
Кто сердцем щедр, но бережно хранит
Как честь свою пленительную силу,
Чьи волны чувств, и твердости гранит
Сродни сокровищу, сосуду, эликсиру –
Лишь те наследники небес и горних сфер,
Не горнего, но радостного мира –
Любовных мук и красоты химер,
И простоты, и хитрости факира…
Не так и сладок запах пышных роз –
Ты в зеркале прекраснее цветка,
Но если лживой плесенью оброс –
Милее мне невзрачность сорняка.
Был сладок сок, но если горек мед –
Любовь ушла, измена здесь живет.
XCV
Не так прелестны шалости твои –
И роза хороша без червоточин!
Красив бутон в преддверии любви –
Увы, расцвел – стал грешен и порочен.
Тебя влечет досужая молва,
За похвалой скрывая небылицы,
Слова льстеца – не больше, чем слова, –
Улыбки злы и равнодушны лица.
Роскошный дом приманка для воров,
А дом души – услада для порока.
И красота, и юность – лишь покров, –
Оболгана, больна и одинока.
Но красоту, – ее не вышел срок,
Ты сохрани, как блеск хранит клинок.
XCVI
Кто рукоплещет шалостям твоим,
Кто молодость в беспутстве укоряет.
Красив, очарователен, любим! –
По острию, по лезвию, по краю
Меж истиной и ложью, как брильянт –
Пусть невелик, но в перстне властелина!
Что более угодно королям,
– Перо поэта, иль перо павлина?
Ягнятам, заблудившимся во мгле,
Иль волчьей стае славящей заблудших
Я не скажу, кто хуже и кто лучше, –
Что есть соблазн, что счастье на земле?
Любви моей за веру и мечту
Прощаю шалости, а миру – суету.
XCVII
Моя разлука – снежная зима.
Как радостно коротким ярким летом! –
Темно моей душе, и неодета –
Была невестой, а теперь – вдова.
Моя весна, на цыпочки привстав,
Встречала лето дождиком хрустальным!
Цвет осени, – что может быть печальней
Вдовы-графини, если умер граф?
Когда бы дом сиротский не пустел
И урожай в снопы увязан туго…
– Когда зима невольная подруга,
Тогда петух от скуки не пропел.
Бледнеют листья в ожиданье мглы,
Застыли все – и клетки, и щеглы.
XCVIII
Была весна, вовсю коты орали.
И облаченный в пестрый свой наряд
Апрель свирелям губы надувал и
Сатурн смеялся семь ночей подряд.
Ни пенье птиц, ни аромат, ни цвет тот –
Цветов сбежавших с вымытых окон,
Не помогли – ни рассказать про лето,
Ни рвать цветы с роскошных этих лон
Садов и клумб – там лилии сияли,
Пунцовых роз, не знающих стыда, –
Огни – они светить не перестали,
Но идеалом не были тогда.
В разлуке (в представление поэта) –
Играть весной, с Тобой – как с тенью лета!
XCIX
Ночной фиалки нежный аромат
Готов с твоим дыханием сравниться.
Пурпур с румянцем спорить норовят, –
Густая кровь – не светлая водица, –
Не оскудел мой заповедный сад.
Цвет лилии – атласной кожи цвет,
Темней волос бутоны майорана,
Быть может розам стыдно, или нет –
Но их иголки оставляют раны!
Пусть золотая роза хороша,
Как тихий вздох и нега чаепитий,
И розу объедает не спеша
Садовый червь,
мой беспощадный мститель.
Цветы любви – отрада королю,
В любом из них я друга узнаю.
ШЕКСПИР. Сонет С…
Где Эрато, где милый поводырь –
Искусница в любви и мне отрада?
Что столп страниц зачитанных до дыр
В сравненье с кущами божественного сада?
О, Муза трепета! Вернись и искупи
В пустых словах потраченное Время.
– Изыскан слог и помыслы легки,
В единственной или извечной теме?
Пой о любви без лености и лжи,
Лицо любви – лицо души прекрасной.
Обрадуй, восхити, приворожи
И верных слуг, и зрителей напрасных –
Жизнь коротка и времени коса
Безжалостна, но… не увянет сад.
_______ & _______
.
|
Послесловие: ___________________________________________________________________________________________________
Зачем и с какой целью современные поэты продолжают «переводить Шекспира»
вопрос, скорее, риторический. Значит, хочется им? А охота, как известно, она пуще неволи…
Сам я первоначально никаких далеко идущих планов не строил. 66-й сонет кто только не переводил,
хотя это и не лучший сонет, а 90-й «озвучила» Алла Пугачева в фильме про Аллу Пугачеву и кое-что
еще, и озвучила, как я теперь понимаю, довольно похабно. Но другого ведь
не было? Да уж… не было.
По-моему первым я все-таки сделал перевод 90-го сонета в 2011 году (вольный перевод 70-х годов
не в счет, был и ладно…). Потом сделал обширные подстрочники для 1, 2… и далее. В Сети мне встречались
«переводчики», их ведь целая каста с большим самомнением, которое они всем кагалом сами с собой и
культивируют, но это их проблемы.
Прошло уже восемь лет, естественно, и критику читал, и переводы русских и русскоязычных поэтов,
и конечно все переводы сонетов Шекспира Самуилом Маршаком, признанным королем, лауреатом многих
и многих, и прочая… Отдельные переводы Маршака хороши, хороши именно как стихи, а это главное.
Но ведь Шекспира мы все хорошо знаем, не так ли? «Двенадцатая ночь» с К.Лучко и М.Яншиным, «Гамлет»
с блестящей игрой Смоктуновского, не менее блестящий «Король Лир» с Ярветом и, наконец, обворожительная
Оливия Хасси в «Ромео и Джульетта», фильме, озвученном композитором Нино Рота, и если даже этого не
достаточно, то я уже не знаю, а сколько это будет – достаточно?
А ведь мы знаем не только Шекспира, мы знаем Мольера и Гольдони, и многих других писателей, поэтов
и драматургов самых разных эпох.
Я ничего не хочу сказать против переводов Маршака, по-своему они хороши.
Для популярного изложения – тем более, литература она ведь не для всех…
Для всех существует и литература «для всех», но это не Шекспир. Киноверсия – другое дело, аудитория шире,
смотреть можно все, что угодно… Кино и живопись воспринимается сразу, театр чуть «напряженнее», а вот
литература, поэзия – не всеми или, по крайней мере, не любая литература, и не любая поэзия. Даже комедии
Шекспира весьма далеки от просто развлекательного жанра, эстрады и массовой культуры вообще, не говоря
уже о его поэзии. А в том, что сам Уильям Шекспир придавал своим стихам немалое значение сомневаться
не приходится, это видно из самих текстов его сонетов.
Самуил Маршак – выдающийся советский детский писатель, честь ему и хвала за это, не так и просто стать
детским писателем и быть им. Ответить определенно на вопрос – почему Маршак взялся за перевод сонетов
(стихов) Шекспира, скорее всего, невозможно. Но можно задать себе другой вопрос: – А меня устраивает
Шекспир в изложении Маршака? Трудно ответить однозначно, в чем-то устраивает, в чем-то и не очень.
Повторяю, мы или некоторые из нас имеем представление о средневековье и европейском ренессансе, вот
поэтому ожидания читателя не всегда могут быть удовлетворены более или менее популярным изложением.
Было бы слишком наивно полагать, что вот явится гениальный переводчик и гениально «переведет»
все 154 сонета, не все из которых – гениальны. Но хотелось бы, очень хотелось бы, чтобы авторы
переводов хотя бы не были косноязычны. Ведь поэзия, это искусство.
. |
Спасибо!