У скалы «ЧЁРНАЯ КЛЕШНЯ» происходят загадочные случаи крушения кораблей. За дело берётся журналист. Ему помогают контрабандисты Игла и Лоцман. Вместе с журналистом они были атакованы морским спрутом. После кораблекрушения все попадают в плен к членам одной тайной организации. Попытка вырваться из плена казалось окончилась неудачей.
Я проснулся первый, ранним утром,
Солнце поднималось медным блеском,
Берег словно россыпь перламутра,
Улыбался океанским всплескам.
Светлых волн белёсые гонцы,
Пенной свежестью бежали будто мимо,
Разбивались эти беглецы
О песчаный пляж неудержимо.
И песок шипел от наслажденья,
На песчинках светлых пузырьки,
Задержавшись только на мгновенье,
Исчезали словно мотыльки.
А в дали плывет огромной лентой,
Из зелёных водорослей змей,
И казалось это всё легендой -
Долгим одиночеством морей.
Трое уцелевших от забвенья,
В лодке на безлюдном берегу,
Ощущали волн прикосновенье,
Словно кровь пульсирует в мозгу.
Два сиденья выброшены с лодки,
Борт погрызен – где-то тёрли скалы.
В трещинах корма, перегородки,
Весла жалкие с уключин вниз свисали.
В лодке хаос – рваные пакеты,
Кружка металлическая смята,
Влажные от сырости галеты,
Нож и сумка для фотопарата.
Я Лоцмана будил – Игла проснулся.
Вопрос был: «Где мы?» - «Точно не в борделе».
Игла сказал, что страшный сон прервался,
Что были мы в клиническом туннеле.
«Мне только что приснились воды Стикса,
На берегу паромщик, гад, лукаво,
Нам улыбался нагло жёлтой фиксой,
А рожа вся – поляна бородавок.
Не перевёз нас – нет у нас монеток,*
А баксы, сволочь, взять он отказался,
Он мотивировал, что там – говно портреты,
А после сел на вёсла и смотался».
Я в тон Игле: «Суть вовсе не в портретах,
Я лично их люблю и даже очень,
Но у паромщика, поверь, свои обеты,
Как говорят: «на баксы не заточен».
«Эй, острословы, - хватит упражняться, -
Сказал нам Лоцман, - чёртово колено…
А ну, ребята, помоги подняться…
Опять болит, акула б его съела…»
За Лоцманом коробка покатилась.
Противогазная, клеймо - год сорок третий.
Три пачки «зелени» в ней сложены на милость
(Сон про паромщика я вспомнил – верь примете).
Пересчитали – с голоду не сдохнем.
Кто нам подбросил – можно догадаться.
Разулись, на камнях ботинки сохли,
Игла всё в памяти пытался ковыряться.
«Кто помнит, как мы вырвались из плена?
Куда девался чёртов вертолетчик?
Второй охранник, сука, тяжеленный…
Ногой по челюсти ему – думал проскочим…»
«Да мы не вырвались, – тут Лоцман тянет ногу, -
Затылок свой пощупай аккуратно,
Там чипы ввинчены, припухло чуть немного,
Всё как обещано и главное бесплатно.
Мы в вечном рабстве. Вам теперь понятно?
Клеймо раба и чип одно и тоже,
Различие, что этот на затылке,
Тем за побег, калёным жгли на роже…»
Дослушав лоцмана, я в спор опять вмешался:
«Реально не убили и спасибо.
Я к «Т-4» в грот не собирался,
Давайте, чтобы дальше без ошибок.
Запомните – вокруг не рай цветочный,
Встречаться будем только раз в неделю.
Связная в ресторане, если срочно,
Ещё бармен ушастый тоже в деле.
Всё телефоны, рации в прослушках, -
Нас проверять возможно будет кто-то,
Не Брауна, так «чёрная разведка»,
«Косите» просто, как под идиота.
Болтайте, что угодно не по сути:
Чудовищные спруты и мурены,
Русалки большегрудые напали,
Вон лоцмана куснули за колено…
Что город затонувший - виртуален,
И так искателей погибших там хватает,
Все прочее я опишу в журнале,
Дорога наша - скользкая кривая…»
«А что такое «чёрная разведка»? -
Тут Лоцман ойкнул, выпрямив колено. -
Те типы в чёрном? Да, была заметка,
Что труп без глаз взорвался – было дело».
«Промышленный и прочий шпионаж, -
И тут я вспомнил Брауна ухмылку, -
Не любит их за подкуп и шантаж,
Да пусть их чёрт уложит ВСЕХ в могилку».
«Ты что-то про клеймо там говорил?» -
Игла мне показал тату, - обычный
Рисунок щупальца, как будто кожу вскрыл,
Не броско, но на вид реалистично.
У нас у всех на локте был такой же,
Но щупальца у каждого иная…
Когда соединяешь локоть к локтю,
То кажется, что спрут сейчас всплывает.
Нас чем-то усыпили? Были в коме?
Нам щупальца на память набивали?
В концлагерях у каждого свой номер.
Скорее нет, нас этим запугали.
К нам детвора по берегу бежала,
Смотритель маяка шёл, полицейский,
И я сказал, когда нам помахали:
«Что ж не с цветами? Как-то по-плебейски».
***
Прошла неделя. Я – король сенсаций.
Самой Клешне, рискуя, бросил вызов…
Желанный гость различных презентаций,
Просили рассказать о том, как выжил.
Я журналист, красиво врать умею,
И каждый раз придумывал такое…
Одна другой подробности глупее,
Особенно, когда в крови спиртное.
Как полз по трещине, скользя едва-едва,
Чуть не сорвался в бездну – застрял раком,
Как ремень с сумки вытащить пришлось
И, закрепившись, слезть с «фотопаратом».
С рассветом луч пробился в глубь пещеры,
На фото видно: в кровь счесал коленки.
Там склад химический – огромные размеры,
Две мумии солдат лежат у стенки.
Вода попала в трещину и газ
Стал подниматься, я нашел коробку
С противогазом, тот был в самый раз -
Размер был мой, с немецкою нашлёпкой.
Хоть фильтр был старый и держался долго,
Я всё-таки немного отравился,
И полз по трещине, мне кажется, сверхдолго,
А после голым на скале бесился.
Друзья нашли, а дальше было просто:
Нас потрепало, шторм пережидали,
Мы на маяк шли, там, где ржавый остов,
Гребли по очереди, до смерти устали.
Я получил хороший гонорар
И оплатил свои долги, кредиты,
Был в лучах славы, словно SUPERSTAR,
Вчера – никто, сегодня – знаменитый.
Общественность решала, как тут быть
Склад уничтожить? Там ведь мин фугасных…
Решили бУями пространство оградить
И написать: «Здесь плаванье опасно!»
***
Прошло ещё совсем немного дней
(Будь я поэт, сказал бы девять лун)
Мне всё казалось будто мир теней
За мною ходит будто Карачун.
Кошмарят сны с плавучею тюрьмой
(корабль призраком опять уходит в море)
Отряд эсэсовкий элитно-штурмовой,
Глазницы чёрные, как смоль, идёт в дозоре.
Я спать ложусь, всегда включая свет,
Меня зовёт, пугая темнота.
Во мраке появляется скелет,
Садится в кресло, смотрит на меня.
На нём гнилая узника одежда,
Тут в мозг врезается гул тысяч голосов,
Мне кажется я слышал их и прежде -
Шесть тысяч обречённых мертвецов.
Я просыпаюсь весь в поту холодном,
Как выплюнут на берег океаном,
И в состоянии каком-то переходном,
Из транса будто выведен шаманом.
У Лоцмана знакомый оказался,
Один из узников оставшийся в живых,
В психической лечебнице скрывался,
С плавучею тюрьмой был связан псих.
От встреч со мной псих напрочь отказался,
Год сорок пятый помнит, как вчера,
Считался буйным. На врачей бросался.
Хитёр. Но Лоцману шепнул за крейсера…
Как оказалось, что ли перед смертью,
Решился приоткрыть завесу тайны:
Он не был узником тюремной круговерти,
Событья того дня чрезвычайны.
Он сам стал жертвою преступного обмана.
Там выполнял приказ, лишь потому…
Военным летчиком он был тогда, тем САМЫМ,
Что потопил плавучую тюрьму.
Он раскопал, - их гибель не случайна,
Приказ топить плавучую тюрьму
Не немцы, а союзники отдали…
Приказ из штаба - лично чтоб ему.
Когда узнал, то маялся, спивался…
Через друзей, расследованье вёл.
Ему советовали, чтоб он не совался,
Но всё ж границу тайны перешёл…
В конце войны, где «Черная Клешня»,
Нашли нацисты клады Соломона,
Но вывозить не стали, сохраня
На месте, спрятав под стеной бетона.
Свидетелей «оставили» в туннеле,
Но мало ли, могли и ошибиться,
Ведь операция шла не одну неделю,
Средь заключённых слух мог просочиться.
Об этом «сверху» знали только трое,
Дешифровальщик вскоре был убит.
Был Браун прав – свидетелей под корень…
Война все спишет – нужных наградит.
Не думали, что лётчик, как ком в горле,
Им станет всем помехой на процессе,
За ним охотились, потом его упёрли
В дурдом, подальше от «друзей» и прессы.
***
Сегодня Лоцману с Иглой назначил встречу.
«Четыре краба» - бар совсем не тихий.
Дурная слава шла о нём, замечу,
Да и сейчас, здесь пьяницы и психи.
Игла сказал, здесь затеряться легче
И чужака здесь видно за версту,
Есть женщины доступные, короче,
Он любит этот бар за простоту.
Меня там встретил гул толпы линялой,
Матрос кричал, что весь пропили флот
И три товарища в присядку исполняли
Какой-то танец маленьких сирот.
Ждал Лоцман за столом, Иглы не видно.
Он опоздает - это как пить дать.
Нам Лоцман заказал два тёмных пива,
Копчёные два пива – благодать!
«Пока Иглы нет, тут такое дело, -
Мне Лоцман шепчет, сдвинув стул по полу, -
Когда без глаз нашли на пирсе тело,
Я был свидетелем с семьёй по протоколу.
Когда тащили тело, потерялась
Одна вещица… Вроде бы пустяк,
Ну, пуговица, просто оторвалась,
А младший подобрал. Ну, не дурак?»
Тут Лоцман выложил на стол саму находку.
Большая, с кителя, рисунок спрута в центре,
Ну, симпатичная, таких в обмундировку
Для персонала шьют или в оркестры…
«Прижми за низ, а сверху покрути
Там крышка на резьбе. Нашел случайно.
Сынок от любопытства мой свинтил,
А там тайник: две линзы скрыты тайно».
Не эти линзы Браун столько ищет?
На них я вижу странные вкрапленья.
Если вернуть, отпустят нас иль нет?
Или пристрелят тут же от волненья?
Я чувствовал, что ключ к разгадке здесь.
Рука дрожала, мысли хаотичны.
Не будем отдавать – ведь козырь есть,
Ведём себя по-прежнему прилично.
Игла явился. Как-то он не духе.
Бармен «Jack Daniels» плеснул ему в стакан.
А рядом клеились две пьяных потаскухи:
«Хотите, мальчики…?» Игла икнул: «Отстань».
Нам Лоцман заказал ещё три пива,
И в «music box» «Вlack Sabbath» разыскал,
Их песня «параноик» справедлива,
Потом Игле про зеркало сказал:
«Лицо в царапинах, на шее след укуса.
Ты выглядишь, как беглый арестант.
Любимая змея не дала спуска?
Пей виски – лучший атидепрессант»
На пятачок танцпола вышли трое:
Два страуса и потный бегемот,
В углу кикиморы безумно хохотали,
В бокалах был «заряженный компот»
Иглу спросил я: «Новости какие?»
«Да никаких – три дня не просыхал,
В порту подрался – рожи бил свиные,
Потом с подругой тоже был скандал…
Бармен связной сказал, чтоб ты явился
В гримерку к Лене с видом ухажера,
Часа в три ночи, но чтоб «не резвился»,
Там всё в прослушках, лыбится, умора».
Игла бармену крикнул: «Где «хайгитлер»?
А тот зевая: «Жди, щас позову».
Пришел худой глазастый с виду шулер,
Пугливый больно – точно к шельмовству.
Ну, что, «хайгитлер», ты принес мне «правду»?
«Два грамма чистых, как договорились.
С моими ценами - товар такой оправдан:
Эффект и качество - вы никогда не злились».
Торгаш исчез, а я спросил Иглу.
Откуда прозвище такое идиота?
«Я расскажу историю одну, -
Игла смеется, - вроде анекдота.
Наш шеф полиции всегда любил собак.
Была овчарка у него такая,
Когда он заходил сюда, в кабак,
Нам хвастался чему, мол. обучаю.
Когда командовал «хайгитлер», тут же псу,
Порода-то немецкая крутая,
Пёс лапу вскидывал и замирал, «дрессур»
Железный был – все тут же реготали.
Когда была облава с наркотой,
Дурак наш, от погони убегая,
Забыл в заборе за какой доской,
Был лаз… собака, в общем, догоняла.
Он обернулся, пес к прыжку готов,
А он «хайгитлер» заорал с испуга,
Собака лапу поднялА, за пять шагов
И села тут же – он сквозь лаз, хитрюга».
Мы посмеялись, Лоцман чипсы взял,
Игла смотался и вернулся вскоре:
Пакетик сунул, жестом показал
Мне спрятать, дальше в разговоре
Он объяснил, мол, Лоцман в курсе дела,
И нужно мне узнать, какие планы,
Замыслил Браун (явно знает Лена)
Готовит нам сюрприз вполне нежданный?
«Ты ей с пакетика в бокал, так аккуратно…
Я с наркотою дружен, ты же знаешь,
И смесь готовил очень деликатно…
Безвредно, но без умолку болтаешь…»
Мы распрощались. Скоро ехать к Лене.
Мне показался странным тип у стойки,
Все время пьяный падал на колени,
На нас посмотрит – встанет, парень стойкий.
В два ночи был у Лены в ресторане.
Любимый «форд» оставил в старой арке,
А в зале публика в божественном дурмане,
Вкушала с наслажденьем танец яркий.
С шеста на проволку змеёй взбиралась Лена,
Покачиваясь, в танце обнажалась.
И эта феерическая сцена
«Волшебной ночью феи» называлась.
Она была легка и вдохновенна,
То мотыльком летала, то как котик,
Гуляла мягкой поступью, блаженна,
Под музыку классических мелодик.
И нежно розовеющее тело,
Нагое, как природа первозданна,
Вдруг колесом, как солнце пролетело,
Над изумлённым залом ресторана.
Толстяк за столиком, открыв свой нежный ротик,
От изумленья, сунул в нос петрушку.
Он был знаток эротик и экзотик,
Но ничего подобного на пушку…
А танец тихо таял в полумраке,
Как капли вниз, горящие лампады
Спускались медленно, а звёзды в зодиаке
Прощались с феей в звуках серенады.
Оваций всплеск. За сценой дверь. Гримёрка.
Представился. Охрана пропустила.
Сказала Лена: «Жди». Отпад фигурка.
Была в ней демоническая сила.
***
Мы мчались в ночь к знакомому мотелю.
Хозяин в сейфе держит документы.
В них компромат и фото из борделя
На «друзей» Брауна. Они же конкуренты.
Я взял шампанское и лунную дорожку.
Я думал лишь о Лене, к чёрту Браун.
Хотя бы не сейчас… Смотрю на ножку,
А голос внутренний: «смотри дорогу, даун…»
Нас номер ждал под номером тринадцать,
Интриги Брауна мне просто надоели.
Я попросил, что б дали восемнадцать
(сегодня я немного суеверен)
В бокал с шампанским «правду» я насыпал,
(Когда богиня пела мне из душа)
Я сомневался. Червь сомненья выпал:
На замке сумочки эмблема – спрут как груша.
Мне показалось как-то на мгновенье,
Меня ей поручили соблазнить.
Как Джеймс Бонд – не брошу наслажденье:
Пусть будет так - грешить так уж грешить.
Нас закружили вихри наслажденья
И страсти дрожь, полёт над водопадом…
Любви слов не было, но было восхищенье
Друг другом, чувство счастья, что мы рядом.
***
Я сварил кофе. Лена щебетала.
И пела что-то в духе Донны Саммер,
Я понял «правда» действует. Сначала
Сказал: «Богиня, я чуть-чуть не помер…»
Потом спросил, конечно, деликатно,
Зачем мы Брауну? Все эти компроматы
Любой писака мог, не за бесплатно,
В скандальчик тиснуть незамысловато.
Здесь что-то связано с тем, то чего не знаем?
Есть связь какая-то с тем самым кораблем?
Ответ её был молнией сверкаем
И мне в глаза серьёзно – пропадём…
«Вы все рождённые уже после войны,
Пусть с разницей во времени – не важно,
Корабль-призрак должен взять «своих»,
Но я б не согласилась –это страшно.
В день гибели вы шли на корабле,
Так показала Брауна проверка,
Вас «просветили» как-то по «шкале».
Тюрьма плавучая, увы, вас не отвергла.
Ваш Лоцман был в команде корабля,
Не рядовым – помощник капитана,
На мостике сгорел, когда скуля,
Полтонны с неба жизни оборвала…
Игла был надзиратель, из СС,
Как он погиб? Я это не узнала,
Был он лоялен иль головорез?
В нём что-то есть от профессионала.
Кто ты там был? Загадка для меня.
Есть версия, что возглавлял подполье,
Но я не верю, думаю «шкала»
Всё врет – проверь? Фантазиям раздолье.
Зачем «плавучий гроб» тащить за сотню миль?
Я к Брауну с вопросом приставала,
В туман там превратится или в пыль.
Не проще ль здесь «набросить покрывало»?
Он мне заумно, мол, представь, стена,
Ее пробить возможно, но затратно,
А там, к примеру, дальше чуть – дыра,
Спиральный вихрь и что-то там невнятно…
Что в параллельный мир есть переход,
Но крейсер никогда не возвращался.
Вас трансформировать, чтоб был «свой мореход»,
А лучше три, чтоб «экскремент» удался.
Что крейсер с вами в плаванье уйдёт,
За ту черту запретную и с вами
Потом вернётся, если повезёт,
Весь этот бред я слышала ушами.
Про соломонов клад хотел узнать,
Где остальное? Вот была б награда.
Свидетелей в том мире поискать,
Что ценно здесь, там, может и не надо.
Ведь Браун псих, но он не идиот.
Весь мир идёт тропинкой сумасшедших.
Кто знает, повезёт - не повезёт?
Лишь скрип двери ушедших и пришедших».
Вдруг за окном писк слышен тормозов
И Лена подошла, чуть тронув шторку.
Кого увидела? Бродячих мертвецов?
В постель бы снова эту фантазёрку…
«Нам надо ехать – свет не выключай,
По коридору чёрный ход – налево,
И громче музыку, Мирей поёт «прощай»,
Ты помнишь эти строчки из припева?
За руль я сяду, нет я не пьяна.
Я ничего не пила из бокала,
Пока я в дУше ты мог подмешать
Любую гадость – чтоб чего сболтала?!»
Я рассмеялся: «Провела за грош.
Зачем же рассказала – проверяла?
А как же секс и страсть в безумстве, - ложь?
Вполне не плохо для профессионала».
Она достала сигарету, помолчала,
И щелкнув «ZIPPO», вплыл дымок с ментолом,
Захлопнув сумочку, с ухмылкою сказала,
Как будто в интервью для протокола.
«С малознакомыми не пью на брудершафт,
А секс, поверь, не повод раскрыть душу,
Я не хочу в духовный свой ландшафт
Пускать того, кто б мог его разрушить.
Зачем болтала? Чтобы отомстить.
Я все же женщина и месть моя слепая,
Мой друг один деньжат решил скопить,
Секреты Брауна по-тихому сливая.
Мечтали мы о яхте, дом свой… остров…
И парус багрянить в огне заката,
А слуги Брауна достали скальпель острый…
Глазные яблоки с живого были взяты.
Трепаться Брауну не станете, я знаю,
Вам рассказала вашу перспективу,
Мы здесь союзники, хотя и по неволе,
«Седьмое дно» вам – не аккредетивы».
Машина с «чёрными агентами» торчит.
Она заметила, - следят за поворотом.
«Там за хозблоком есть хозяйский джип,
Я могу пользоваться им когда угодно».
Мы быстро съехали и «хвост» свой потеряли.
Разведчик хренов – у неё увидел
Тату на локте, – как в оригинале,
От спрута щупальце – рисунок благовиден.
Я мало говорил – всё больше слушал,
Что правда – вымысел, а может вновь проверка?
Что с головой? Уже дымятся уши,
И сердце прыгает, как чёрт из табакерки.
В кармане линзы – ключ к какой-то тайне,
А в голове всё Брауна проекты,
Колонна немцев шла в свой путь бескрайний
И исчезала, словно тух прожектор.
Пиратов гибель, водные пришельцы,
«Проклятый крейсер» - братская могила,
Подводный город, древние умельцы
И мысль – за чем всё это надо было?
Восход был странный – дым висит иль смог?
А может туч столь странное скопленье?
И вдруг я вижу - в небе осьминог…
Над городом,
в моём воображеньи.
(конец)
*по одной из версий, монеты на глаза покойнику кладут для паромщика или перевозчика через реку мёртвых.
Жижа Череповский (Чёрный Поэт) Харьков.
2018 (фото инета)
|
