Гаврила был мастеровит –
что хлеб испечь, что баньку сладить…
Сейчас о жизни говорит,
на собеседника не глядя.
А собеседник, – "городской", –
молчит. И слушает Гаврилу.
Они сидят в корчме пустой,
где встретились, разговорились…
Гаврила всё про старину
да про рабочие уменья…
А что рассказывать ему?
Как не убили при Мукдене?
Как сын ушёл – и нет его?
Что жизнь – не жизнь была, темница?
Что нынче хочет одного –
напиться вусмерть и забыться?
А городской ("Поэт!", – сказал)
в тетради что-то пишет ловко…
И щурятся его глаза…
Он тоже пьёт. И ту же водку.
Гаврила выстроит свой дом.
В тридцатом будет раскулачен.
Вернётся в тридцать пятом он.
Зимой замёрзнет, псом бродячим.
Поэт помрёт на Колыме.
В тридцать восьмом пойдёт этапом,
прибудет в лагерь по весне, –
и в воду навернётся с трапа.
А вот известные стишки,
плодя обилие пародий
(всех так и тянет пошутить), –
живут и здравствуют в народе.
|
