Тому миру
Я б не дал даже малой части лучшего в себе,
Кто Бога видит с прошлого не спросит,
У каждого подобья скорбный вид
Входящего в мой дом,
Но выше чувства,
Его глаза, взгляд, поступь.
Его заботливость, как к детям.
Тому миру,
Я б выговорил участь на земле
Не чувствовать тепла идущих к сердцу.
Прощенье нищих духом забавляет совесть
Во имя чьих,
Пустых, не гласных
установлений,
За благо принятое чужим рассудком,
Свое – условность – аксиома жизни?!
Что ход вещей осмыслен кем-то
Уже заранее, не может и не должен
Своим умом и сердцем быть и жить?
Хоть полумыслью?
Возможностью любить определяет
И суть и место –
Веку сопричастно,
Всем замыслам, всем безднам вопреки,
Достаточным, сомнительным и ложным,
Искать в них смысл, понятный только им.
Была ли тяжесть бремя изначальной?
Что жалкому, пустому сопричастно?
И только те слова, не значащие ничего,
Помимо тех, что найдены на ощупь.
Всей радости души моей, всей жизни
Всем существом – задолжность перед Ним.
Каким то смутным обречен покоем!
Какая-то разнузданная нежность!
И, кажется, есть пресыщенье
В том счете дней, в том сроке ожиданья.
Как между истинным значеньем
и к нему примеркой
Вдруг разгадаешь тайное.
Сентябрь 1990
|