Однажды друг сводил меня в театр «Варьете».
Там были танцы высший класс и джаз на высоте.
Когда же, видом женских ног разгорячив свой пыл,
Мы в бар зашли перекусить, мой спутник заявил,
Что этим вечером к столу нам будет в самый раз
Бутыль холодного вина и жареный бекас.
О да, поистине «Марсан» – изысканный букет!
Как восхитительно оно на запах и на цвет!
Немало радостей в тот день я почерпнул в вине,
И вдохновенье, и восторг оно дарило мне,
В моём бокале пузырясь, звало: «Давай вдвоём
Мы на волнах блаженства ввысь с тобою уплывём!»
Но мяса птичьего кусок, что я отправил в рот,
Вдруг жуткой судорогой свёл несчастный мой живот.
Какая боль! Подобной я не чувствовал вовек.
Я позабыл на миг, что я разумный человек.
О, это был кромешный ад! Клянусь, никто из вас
Не испытал тех страшных мук, что мне принёс бекас!
Наутро встал я с головой тяжёлой, как ядро,
И ощущеньем, что во мне пылает всё нутро.
Я газировку и бромид усиленно глотал,
Пытаясь жар в своей крови понизить хоть на балл,
И сам себе давал обет – раз тридцать или сто,
Что не притронусь с этих пор к бекасу ни за что.
Но врач сказал мне, изучив желудок мой больной,
Что вряд ли был виной бекас, который съеден мной –
Мол, птичка эта так мала, что просто не могла
При всём желании своём наделать столько зла,
Что мой несчастный организм привёл в такой экстаз
Бокал холодного вина, а вовсе не бекас.
Нет, врач, конечно, был не прав, и не его вина,
Что он не в силах оценить все прелести вина.
Вино несёт с собой покой, а беды гонит прочь
И даже в самый трудный час сумеет нам помочь.
Мы топим в нём свою печаль и горечь от обид,
Оно осанну нам поёт и душу веселит.
А ты, бесчувственный бекас, летать привык везде
И часто плещешься в гнилой, загаженной воде.
Ты отравил мне кровь, пустив в неё злотворный яд,
Теперь в мозгах моих сумбур и с музою разлад.
Я весь твой выводок готов без жалости отдать
За штоф вина, что дарит нам любовь и благодать.
Так соберёмся же, друзья, и гимн споём вину,
Пусть каждый выставит на стол бутыль, и не одну,
Чтоб били мощною струёй, лаская вкус и взгляд,
«Малага», «Кьянти», «Шардоне», «Фраскати» и «Мускат»,
Чтоб под бокалов дружный звон поведать без прикрас,
Как восхитительно вино (но только не бекас!).
The Bottle And The Bird
Once on a time a friend of mine prevailed on me to go
To see the dazzling splendors of a sinful ballet show,
And after we had reveled in the saltatory sights
We sought a neighboring cafe for more tangible delights;
When I demanded of my friend what viands he preferred,
He quoth: 'A large cold bottle and a small hot bird!'
Fool that I was, I did not know what anguish hidden lies
Within the morceau that allures the nostrils and the eyes!
There is a glorious candor in an honest quart of wine--
A certain inspiration which I cannot well define!
How it bubbles, how it sparkles, how its gurgling seems to say:
'Come, on a tide of rapture let me float your soul away!'
But the crispy, steaming mouthful that is spread upon your plate--
How it discounts human sapience and satirizes fate!
You wouldn't think a thing so small could cause the pains and aches
That certainly accrue to him that of that thing partakes;
To me, at least (a guileless wight!) it never once occurred
What horror was encompassed in that one small hot bird.
Oh, what a head I had on me when I awoke next day,
And what a firm conviction of intestinal decay!
What seas of mineral water and of bromide I applied
To quench those fierce volcanic fires that rioted inside!
And, oh! the thousand solemn, awful vows I plighted then
Never to tax my system with a small hot bird again!
The doctor seemed to doubt that birds could worry people so,
But, bless him! since I ate the bird, I guess I ought to know!
The acidous condition of my stomach, so he said,
Bespoke a vinous irritant that amplified my head,
And, ergo, the causation of the thing, as he inferred,
Was the large cold bottle, not the small hot bird.
Of course, I know it wasn't, and I'm sure you'll say I'm right
If ever it has been your wont to train around at night;
How sweet is retrospection when one's heart is bathed in wine,
And before its balmy breath how do the ills of life decline!
How the gracious juices drown what griefs would vex a mortal breast,
And float the flattered soul into the port of dreamless rest!
But you, O noxious, pigmy bird, whether it be you fly
Or paddle in the stagnant pools that sweltering, festering lie--
I curse you and your evil kind for that you do me wrong,
Engendering poisons that corrupt my petted muse of song;
Go, get thee hence, and nevermore discomfit me and mine--
I fain would barter all thy brood for one sweet draught of wine!
So hither come, O sportive youth! when fades the tell-tale day--
Come hither with your fillets and your wreathes of posies gay;
We shall unloose the fragrant seas of seething, frothing wine
Which now the cobwebbed glass and envious wire and corks confine,
And midst the pleasing revelry the praises shall be heard
Of the large cold bottle, _not_ the small hot bird.
|
По моему скромному мнению.