В пуху нежнейшем – злой капкан:
Сомкнулся на живом смертельно,
Идя к теплу – на пики скал
Паду: стал одр ужасною постелью,
Где всё высокое – пластом
Легло, всё в пятнах трупных яда…
Здесь тычут пальцем, не перстом
Всё указуя, как Паллада:
Здесь ни царей, и ни богов,
Всегда – пустой игры обманы!
Где друг мой? Нет здесь никого:
Не шьют на саване карманов…
***
Какой дотошно полный список
Моих грехов и злых деяний
Тобой представлен был суду!
Был приговор: я в чёрной яме…
Сюда живые не придут…
Украшусь я «кровьми и виссом»…
За каждый грех мне – по мученью,
Поочерёдно переходы
В глубинах муки предстоят.
Уж не пойму: жива ли я?
Когда не радуют восходы,
А раны видятся сеченьем:
И то не свет, а кровь – фонтаном!
И не улыбка – боли крик!
Утешен очень Обвиненье…
Во всём и всех грызёт сомненье:
До дня последнего: умри?
Пристрелят, коль я так устала.
***
Как птичка певчая нежна,
Пьянящи трелей переливы,
И растворяется стена,
И волн чистейшие приливы,
О сердца кремень тихо льнут,
Смывают крепостей засовы.
С высот сойдя, к волнам нагнусь,
Забыв: так раны сладким солят!
На раны мне – солёный яд,
В распахе руки? – пригвождают.
Гляжу на муки – как не я
От новых подлостей страдаю.
Палач уверен в правоте,
Винящий убеждён в клеветах…
Невинно мучусь на кресте.
Настала тьма. Не будет света.
|