Домишко притулился у реки.
Здесь некому покой его нарушить.
Я, наспех сунув ноги в башмаки,
Бреду с ведром, а дед готовит ужин.
Искрится бор в январском полусне,
Ведро звенит, о стенки сруба бьётся.
Шурша лопатой, топчется сосед,
Пытается добраться до колодца.
И вдруг над синим лесом взвился лай,
Хрипатый, на собачий не похожий.
Жилья там нет, попробуй угадай,
Когда бегут морозыши по коже.
Не верю в лешаков и домовых,
И вроде бы не робкого десятка,
А тут остолбенела. Псов цепных
Не слышно. И душа свалилась в пятки.
Рвануть домой, послав ко всем чертям
Деревню, снег и, дверью хлопнув грубо,
Прижаться к деду, пить горячий чай,
Забыв ведро пустое возле сруба.
А звуки то замолкнут, то опять,
То дальше вроде, то как будто ближе.
Но страх тихонько начал отступать -
Возможно, голосит щенок охрипший,
Без мамы, без товарищей, один
В глухом лесу, голодный и продрогший...
И сразу жалость нежная, в груди
Поднявшись, согнала мурашек с кожи.
Наивен был порыв моей души -
Спасать щенка, но я метнулась рысью.
Сосед со смехом крикнул: “Не спеши,
Куда, красотка? Это свадьба лисья”.
Потом смутился - парень молодой.
Спросил про деда, долго ль гостевать мне.
Хитрющий дед... Отправил за водой...
Гулять тебе, родной, на нашей свадьбе!
|
