Наука тоже часть пейзажа. Мишель Деза...

Наука тоже часть пейзажа. Мишель Деза
Светлана Командровская
          По мотивам перевода
          Валерия Чижика
          стихотворения Мишеля Дезы
          «Наука тоже часть пейзажа»

Пою, что вижу, песня в поднебесье унесётся,
Она там часть пейзажа и прелестного начала
И постоянно звоном резким снова раздаётся,
Мелодия её звучаньем мирозданье увенчала.

Жизнь - форма экзальтации материй снова,
Исходное процесса есть шкала и ракурс,
Бегу опять по утренней траве в росе основы,   
Определив свой личный и роскошный статус.

Жизнь вида - путь от адаптации к ловушке,
В которой постоянно видим мы блаженство,
Где славные для наслажденья нашего игрушки
Есть несомненно сладостное совершенство.

Жизнь - форма экзальтации материй снова
Бежит по утренней траве в росе основы.


“НАУКА ТОЖЕ ЧАСТЬ ПЕЙЗАЖА”
Мишель Деза

*
Как все акыны, я пою что вижу.
Теперь наука тоже часть пейзажа.
Мои прионы и планеты - те же соловьи,
мелодии процессов - поцелуи в парках.
Ну почему ж не быть абстрактной лирике?
Чуть непривычней ракурсы и шкалы,
но за словами, та же Обезьяна
бежит опять по утренней траве.

*
Не верится, что жизнь так уникальна
как форма экзальтации материи
в такие свойства как сознание и мемы,
в рост агрегации, по степени, частей.
Я верую, что есть (и непрерывен) спектрум
возможных стадий всех спецификаций,
как части жизни: вирусы, вироиды, прионы.
Есть и наджизни из творений духа.
Я верую в рост сложности как взрыва
пучками, радугой, лучами Его воли.
Экспансия не-через-жизнь возможна в
инфляции, нейтронных звёздах, чёрных дырах.

*
Пророки будут - не исчерпан материал
для откровений, композиций и пейзажей,
для синтеза толпы цепочками из слов.
Влиятельные личности возможны
и у других животных и бактерий.
Как микросмерчи в океане индивидов,
точки разрыва градиента поведений,
как Черчилли у пчёл, ван Гоги у планктона
и Аристотели у рыб.

*
Жрать по возможности казалось не излишним,
когда мы были рядовым подвидом Биосферы.
Сейчас мы обездвижены, почти, доступностью еды.
Прошли опасности: но только осложнилась
потребность номер 3: свободный доступ к самке.
Совсем не помогают в этом государства,
а лишь паразитируют на нашей тяге к детям.
И тяжким бременем, как раньше, в Плейстоцене,
лежит на людях одиночество иль поиск пары.

*
Жизнь вида - путь от адаптации к ловушке.
Ловушка наша - расширение власти мозга.
Мы скоро станем боги, Сингулярность
в сравнении с сегодняшними нами,
но в самоотравлении возможным и избытками его
от хищных сверхнормальных стимулов -
своим же ядом как в самоубийствах скорпионов.

*
7000 языков осталось на планете,
но лишь десятый выживет 100 лет
ценою упрощения, в машинном переводе.
Язык - империя из слов, первичное,
соседнее живым пространство мемов.
Через эмодзи мы идём к идеограммам,
обратно - к Вавилонской башне.
Мир знаков расширяется, однако
сжимается ядро живого языка.

*
Жизнь пробежит клочками нарратива.
И пусть - не стоит быть обязанным себе.
Все траектории изящны одинаково,
жизнь как мелодия, эскиз - уже красиво.

*
В оркестре жизни выделить процесс -
это скорей расширить знание о себе.
Мир - зеркало и всё, что можно видеть,
есть только отражения, дети наших чувств.
Лишь общность двух существ
влечёт сравнимость отражений.
Ну, скажем, муравьи вдруг создадут
свою культуру, эффективней нашей.
На что надеяться? На их Мандел и Ганди?
При том, что муравьи, космически, нам братья.
Другие в Космосе нам больше чем опасны:
их мир иной - съедят и не заметят.

*
На каждого Лоренцо есть Савонаролла,
но редко Робеспьерам встретится Тальен.
Свобода - травка между плитами фашизмов
и странные цветы как ранний Термидор.
Инкуаябли, мевеёзы, мускадины.
бал обезглавленных - эстетика sublime,
как раньше - пляски смерти при Чуме.
Мне близок их Париж, та свежесть утра,
горсть первых месяцев после фашизма.
Я прожил детство в недрах сталинизма -
мороз, бумажные игрушки, коммуналка,
снег, радио (всегда), оркестры, бодрость…
Лишь разморозиться к свободе было больно,
но эта свежесть - после Сталина и до последствий,
увидеть небо между двух бетонных плит!
Лучший коктейль - смесь трети новорожденной свободы,
с двумя третьми прохлады свежемёртвого фашизма.

*
Любимым, после зрения, мне стало осязание:
я чувствую поверхности вещей, людей, событий.
Стеклянны женщины, металл - мужчины,
а дерево - оставшийся букет непростоты.
В вещах, я не люблю фигуратива,
истории объекта и навязанных значений.
Меня влечёт телесное: поверхность, вес, текстура.

*
Гольфстрим людей идёт вокруг Каабы против стрелки,
по 7 кругов обходит Камень каждый.
А при молитвах кружатся лишь ангелы и птицы.
Этот поток, как постоянная молитва Монобогу,
пришёл в Ислам дорогой Индуизма.
Вид экзальтации, старейший - магия круженья.
Как в танце дервишей, парикраме и коре.

*
Непостижимы длины всех причинных связей.
Незнание рождает мир свободы воли,
фиктивных agency, случайности и правил.
Как Иреней сказал о Боге: Он дал выбор и
указание-пример, создавши Зло и удалившись.