Предисловие: Многие, так же как и я (Сади), посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече. Бахчисарайский фонтан о чём? Гирей сидел потупя взор;
Янтарь в устах его дымился...
Читать ли дальше этот вздор?
На третьей строчке притупился...
Читать же дальше было глупо.
Я не глумился, чтоб услышать:
порублен мелко или грубо?
В гареме кто не ровно дышит.
Себя, считая дураком.
Курил, сидел, впитал как губку.
Кисет Потоцкой с табаком.
Он не курил, сжимая трубку.
Набравшись мужества, однако,
вошёл и я, в творенья дух,
и шёл по следу как собака,
сбиваясь с ритма, с трёх до двух.
То замирая, то ли вздор?
Любви простор, лаская слух,
мне на пути их цепи гор.
В оцепенении - эвнух…
Лишь нюх, острей от табаку!
Я шёл по запаху чубука,
чего не сделать дураку,
за трубку мира. Эко ль, мука:
до одного дойти не сразу,
срывая с маски лепестки...
Принёс две розы... с этой фразы
до Чурук-Су, дойти, реки...
Прочёл я Пушкина творенье,
Гирей бы, лучше, не курил...
За что себя и пожурил:
тот час своё сложилось мненье.
Гирей был ханом не курящим!
Но далеко вперёд смотрящим,
раскинув оба с гор крыла:
орлиный взор - на севера.
Недвижим я, дохнуть не смея,
наискосок лишь, помечтать:
Что ж полон грусти ум Гирея?
И стоит дальше ли читать...
И вдруг, о чудо! этим летом:
Чубук в руках его потух;
У двери знака ждёт эвнух…
Словами я, скажу, Поэта.
На Русь ли вновь идет войною,
несёт ли Польше свой закон?
Ну, от чего печален он,
и грозный лик передо мною...
Горит ли местию кровавой,
Открыл ли в войске заговор,
Страшится ли народов гор,
Иль козней Генуи лукавой?
Нет, он скучает бранной славой,
Устала грозная рука;
Война от мыслей далека.
Ужель в его гарем измена
Стезей преступною вошла...
Блажен, кто славный брег Дуная
Своею смертью освятит:
К нему навстречу дева рая
С улыбкой страстной полетит.
Они поют. Но где Зарема,
Звезда любви, краса гарема?
Увы! печальна и бледна,
Похвал не слушает она.
Как пальма, смятая грозою,
Поникла юной головою;
Ничто, ничто не мило ей:
Зарему разлюбил Гирей.
Порядок вечный. Воля хана
ему единственный закон:
Святая заповедь Корана.
Не потому ли грозен он?
И в том мне был простой урок.
Я получил святой Нарок.
Не властны над его душой,
ни божий свет, ни ночи тень.
Однообразен каждый день,
Взор нежный, слёз упрек немой,
прелестниц обнаженный рой.
Дыханье, вздох, малейший трепет,
ночной подслушивая лепет.
В гареме жизнью правит Лень.
И медленно часов теченье.
Сердец биенье, увлеченье...
Дарует небо человеку
Замену слёз и частых бед:
Блажен факир, узревший Мекку
На старости печальных лет.
Сам хан боится девы пленной
Не смеет устремиться к ней
Она в купальне потаенной
Одна с невольницей своей;
С смиренной верой обитает,
Хранит один святой залог,
Одно божественное чувство...
Недаром дальше нету строк...
И был кастрирован за буйство?
И лучше выдумать не мог.
Рука ли цензора ослабла,
иль тот усвоил свой урок,
но нет ни строчки, ну хотя бы,
один божественный намёк!
И чья душа стремилась в рай?
евнуха ухо воспевая...
Хотел прочесть, Бахчисарай,
а там фонтан: бох-чи-сарая...
Спорхнувший с неба сын эдема,
Казалось, ангел почивал
И сонный слезы проливал
О бедной пленнице гарема...
Но слушай: если я должна...
Теперь кинжалом я владею!
Между невольницами хана,
шёл разговор (для Алкорана),
Я близ Кавказа рождена.
И вера матери моей
была твоя, клянись мне ею.
Забыла веру прежних дней?
Зарему - возвратить Гирею...
В пустыне мира - утопить?
Кинжал в руках и как тут быть?
Решить вопрос, чтоб до зари им,
опять строка исчезла, нет -
с какою б радостью Мария
(строка блуждает, и поэт),
за что никак не говорит мне
печальный ей - оставить свет!
Как новый ангел, озарила,
душой взлетела к телесам
на лоно мира, - в небеса!
Что делать ей в пустыне мира?
Кто знает? Нет Марии нежной!..
Под стражей хладного скопца.
Тоска ль неволи безнадежной.
Гарем не зрит его лица...
Гирей то курит, а порой,
он шепчет нервно что-то вдруг.
Горючи слёзы льёт рекой,
глядит с безумием вокруг.
Давно грузинки нет - она
гарема стражами немыми
в пучину вод опущена -
в ту ночь, как умерла княжна.
Какая б ни была вина,
за сёлы мирные России,
но в память горестной Марии
слезу с очей пустил сполна.
Вот тут Поэт "нахомутал"...
Их свет России не видал
ещё столетья до Петра,
точнее, до - Екатерины!
Сюжет разорванной картины,
или кому-то с плеч гора...
Но где Россия, а где Русь,
его судить, я не берусь.
Чем дальше в лес, тем кий и больше,
когда слова его о Польше.
так сразу видно, один - кий
Потоцкий кий или Завацкий.
Иль бес попутал - по пути,
Его дорогой мне пройти...
Но не испортив борозды,
Поэта края - Бороздны.
Едва ступил в Тавриду хан,
воздвигнул мраморный фонтан.
Но не в углу дворца луною,
над ним крестом осенена
(незнанья жалкая вина),
сказать хотел поэт строкою?
Или забыл, что из покоев,
Диляр-бикеч принесена,
сия из мрамора статуя...
И вот, совсем уже ликуя,
что тайны выведав секрет,
их мчит лошадка - на скаку я
ищу волнительно ответ.
Она давно желанный свет,
и каплет хладными слезами:
Фонтаном слёз именовали,
а он молчит, ответа нет.
Я посетил Бахчисарая
в забвенье дремлющий дворец,
через решётки - свет-ларец
останки рая - чуть взирая,
на горы яблок, цепи гор...
Святой любви, какой простор!
С каких-то пор, дай память боже,
полвека как - за стены в ложе
и мавзолей - погребена,
ещё не сгладилась она:
Есть надпись, едкими годами,
из лепестка кто перед нами:
струит сочельник, не фонтан.
Была она, а строил - хан.
Её за чуждыми чертами
журчит во мраморе вода.
Откуда свет, откуда сами.
Не умолкая никогда.
Я видел ханское кладбище,
чалмой укутаны столпы
казалось мне, в завет судьбы,
как выбивали в бочке днище,
пора ещё б перечитать,
и как палили корабли,
с Буяна-острова любви
и хоть немного помечтать...
Кругом всё тихо, всё уныло,
но вот прошло уж 200 лет,
и как вчера всё это было,
как жаль, иных давно уже нет,
другие странствуют далече,
врачуют душу, пьют вино -
выходит тайна, душу лечит,
а этих тайн, полным-полно!
Давно мечтал: лицом к лицу,
увидеть кипень в небо бьющий,
и отойти, как тот непьющий,
на расстоянии - к творцу,
чтоб оценить масштаб великий,
насколько с детства был воспет,
лишь только издали и блики,
смогли приблизить мне ответ.
Я как художник на контрасте,
черту ловил бы - в небозём,
и в точки схода отправлял бы,
и узнавал бы что почём.
И вот приехали, вам, здрасьте!
Ну, это просто рок судьбы.
В контрасте то, откуда мы.
Я повидал уже фонтанов,
но тут их очи заплелись:
он смотрит с бюста великаном,
в фонтан возьми, да и влюбись
восточной мудрости от ханов.
Не для таких, как я профанов,
в деталях кроится их чёрт!..
Я их все знал, наперечёт,
причём и чётки - наизусть...
И чёрт возьми меня, но пусть,
малюют краше на медалях,
в чей лик - надраенный пятак,
опять ведь ляпну что не так.
И перейду, чем лучше орден,
бросать монету на ребро,
гадать взаправду, штык ли гордый,
дороже "дуры" в серебро?
Ах как давно всё это было,
а только кажется вчера:
не улеглась земля в могилах,
а "стены плача" - в вечера...
И век учись - за "век живи"
(так эти строки родились),
порыться в пламенной любви.
Озноб, откуда не возьмись!
А помираешь? Дураком.
Скажите мне, кто не знаком?
И хоть в кого ты не влюбись.
Озноб, откуда не возьмись!
Седой любитель малых форм,
перед величьем преклоняясь
(не умаляясь чтоб, приснись),
спросил совсем не для проформ,
скорее даже, я - стесняясь,
и тупо пялясь в эту вязь:
Куда смывалась с пола грязь?
Экскурсовод ответил чётко,
я, Чурук-Су, узнал тебя,
уставясь под ноги в решётку.
Народу много, все как я,
из залы в зал перетекая,
и увлекаясь там и тут:
Диван! смотрите, намекая...
А где Суворова редут?
А здесь стихи они читали,
как повелитель шёл на битву,
лишь прерываясь на молитву,
в текст рукописный за мечтами.
Там пили кофе из "йыбрык",
а вот "къюман" - кувшин на ихнем,
кальяна нет, я уж привык,
волненье чуточку, но стихло.
Идёт неспешный разговор.
А вот и сад - был рай тогда;
из Соколиной башни - двор,
чтоб наблюдал, кизляр-ага.
А если что, так это сразу:
Талак, талак, и так три раза,
и на свободу - в чём была,
в три килограмма серебра!
Всё при себе, а много ль надо?
Какой рассвет из-за решётки!
Под шум туристов за оградой
словечки в сводах эхом чётки.
Когда ж выносит их стремнина,
в заветный сердцу уголок,
вот тут-то, всё. И шум умолк,
и мысли о посуде, мимо.
Как мило! люди на порог,
а золотник хоть мал, а дорог!
И это третий был урок,
у жизни мысленного вздора...
Всё изменилось... но не тем,
к неизъяснимому волненью,
чуть еле слышному совсем,
дыханью роз - фонтана шум,
влекли к невольному забвенью.
И по дворцу летучей тенью,
мелькала Дева предо мной!..
Невольно предавался ум.
Безумец! полно! перестань,
ведь дань заплачена тобой.
Не оживляй её покой,
тоски напрасной, не сверстай.
И в свете лирою нескромной
свое безумство разглашать?
Ужели может плакать мать,
из чаши в чашу и так ровно.
Опять живой, родник ничей.
Она любви ещё не знала.
Она искусством украшала
толпы вельмож и богачей.
Чтоб даже замужем она
девичье время вспоминала,
была, как вешний день ясна.
Она водою с гор бежала...
...Отец в могиле, дочь в плену.
Скупой наследник в замке правит.
Ярмом он тягостным бесславит
опустошенную страну.
Скрывает юную княжну.
Уносят мысли так далёко,
опять, всевидящее око...
Одни вопросы с этой розы!
Лошадке легче, если с воза...
Привычный конь его бежит,
вокруг утёсов Аю-дага...
Ах, зеленеющая влага!
Медведь и плещет и шумит,
в речушке шаря расторопно...
Зачем, зачем же так подробно?
Мятежный сон любви несчастной,
вы пробудить, иль, чем не мил?-
Да хан Гирей, он - не курил!
А дальше вовсе не напрасно...
За исключеньем - одного.
Познать чего? вдруг не его,
та вязь гласит, причём так гласно:
фонтан сей был перенесён.
Тогда дворец был разорён.
С тех пор и тени над гробницей,
и дух сомнений в пустоту.
Молва летает вольной птицей.
А как полюбишь, да не ту?
Ты напиши ещё: - Целую!
- А вам порезать, иль кусок?
- Да, да, мне целую, смакую.
А вот с того, наискосок...
Чего и быть уже не может,
зашёл в кафе из трёх досок.
А что под ложечкой так гложет,
не голод тётка, но сосёт...
Хозяин щедро приглашает,
барана кушать, вот скамья.
Сидел здесь Пушкин, угощает,
теперь почётным гостем я.
Под нами крыши, мы их выше,
лишь шпили вынесли луну:
- А на горе менгир нас слышит?
- Гирей услышит ещё, тише!
В какую дивную страну,
попал нежданно мыслей град
в луну и речку, в старину.
Где сам обманываться рад...
Ах, да! Забыл я о фонтане...
Так что же - Сын если и Маме?
А вдруг, любовь и для Марии?
Бахчисарай благодарил я,
Спасибо, сказка! Может быть.
Чего уж точно быть не может.
Так пусть вас это не тревожит,
и даже это - может быть...
А вот курить, курить негоже,
и дай нам боже мирно жить.
Любви сыновьей, дай нам тоже,
и всяком возрасте любить!
Как в закипающей крови:
О чём, о чём?.. Да, О любви.
Сентябрь 2018 г. Бахчисарай |
|
я прочёл, талантливо! но верно... и пошутил там немного...
Вы это стихотворение за один день написали?
Вы что и в реальной жизни говорите в стихах?
Очень образно, красиво, душевно, напевно, талантливо.
С уважением