К дворцовым каменным проторенным дорогам,
Сквозь подворотен сырость вековую,
Мир долгих сумерек и прочих, близких,
Немытых окон – площади – арены.
Мимо единственного
(влиятельных созвучий,
По свету выжег темные круги
на светлых лужах,
Называем блеском)
Неонового фонаря – торжествен всячески,
Роскошен, мрачен
Исаакиевский собор недопустимым чувством.
И город мимо усыпальниц ветхих,
Среди гранитных глыб идти готов
Границ не ближе усыпальниц зримых.
Печати новы, умыслами прежни
Дома, и тем же забываньем к ним
Иную повесть скрасить эпилогом
Есть невозможность – вовсе не писать
Стихом похожим вымыслом на прозу.
И удалится, но один стою,
Как посреди Эллады Дельфы!
И дальше перекрестком вижу,
Лицом к лицу углами и фасадом,
Дворцы уходят долгим чинным шагом
Готовые на слом.
Поэзия единственное место,
Где я себе не в состоянье лгать.
И много прозы – некуда их класть,
Все об одном – устои и уклады.
Щиты, ограды, стен прямых уступ.
Свершенья к миру и добры и святы,
Каких всегда тысячелетье ждут.
И старая молва бредет по свету,
Над площадью дождем ночным умытой
Замолкнут крики площадных клеврет.
Полны привязанности к низким, безответным…
А тех уж нет – легка и поступь к ним.
Дойду не глядя до черты – устало
Течет река меж низких берегов.
И дальше нас уводит до окраин,
Святая пропасть помыслом чиста.
Невзрачен опыт лишь земных влечений,
И пропадает – суть их на века.
Из старых слов – «О жизни дух!» – но лица!
Подобны робким, полны вечных зим.
И в самом сердце вечность мерой снится –
Источник моего небытия.
Вечерних улиц то же ли обличье?
Раскрытых окон вечность или пропасть,
Чтобы всем сердцем не прожить и дня?
Август 1992
|