Я в кустах держал засаду,
наблюдая за палаткой,
и вдыхал из самосада
дым вонючий, даже гадкий.
Из палатки слышны стоны,
и похожи на девичьи
по всему диапазону,
пусть и не совсем приличны.
Прекратились стоны. Дева
из палатки молча вышла.
Видом чисто королева –
хоть одета, как голышка.
Кот наплакал гардероба
в виде часиков на ручке.
Я присел аж: ну, зазноба…
Та ещё, наверно, штучка!
Бюстом пышным колыхая,
подошла к воде, как серна.
Крики чаек, затихая,
прекратились. Это скверно…
Испугались чайки, видно,
красоты и шарма тела,
оголённого бесстыдно.
Впрочем, им какое дело?
Наслаждаясь самосадом,
наблюдал за этой дивой
я с тоскою и азартом,
с мыслью грешной, нечестивой.
Представлял себя я птицей,
севшей на Её предплечье.
Пусть была б Она блудницей
родом из Замоскворечья.
Эх, друзья, какие позы…
Не найдёшь и сходу слова!
До сердечного тромбоза
доведёт она любого.
Для кого же жесты эти,
сладострастные движенья?
Не увидишь и в балете
тела голого вращенья.
Сам себе ответил: девы
грациозны от рожденья,
от зачатья и от чрева –
это им вознагражденье
от Творца, то бишь, от Бога
за грядущие страданья,
за тернистую дорогу
и пустые ожиданья.
И вот тут вдруг из палатки
вылез хмырь с унылым видом.
На штанах видны заплатки,
на лицо бандит бандитом.
Я от радости красотки
подавился самосадом,
выдыхая дым из глотки
я раскашлялся с надсадом.
|
