ПАМЯТИ ПЕВЦА
ДОЖДЬ, стихотворение в прозе
-- Дождь-дождь, ла-ла-ла-ла –лайла…
Окошко старенького деревенского домика распахнуто настежь. За окном дождь. Июльский день был жаркий, парило душно, затем отгремело тропическим ливнем. И вот сейчас вечер, и вот сейчас по бревенчатым задумчивым стенам шелестит, дробно постукивая дождь, а вернее дождик. Шелестит дождик долгий, размеренный. Небо за окном по-осеннему серо от края до края, тихо, безветренно. Легких воздушно, настойчивых капель достанет с лихвою на вечер и ночь.
-- Дождь-дождь, ла-ла-ла-ла-лайла, дождь-дождь…
Дни недели были жаркие, и в комнате душно. И потому окно распахнуто настежь, наполняя пространство внутри удивительной свежестью. Убранство старого домика скромное. У стен древние громоздкие металлические кровати с оцинкованными дужками и шишечками, посредине антикварный шкаф с зеркалом наполовину. Рядом с одной из кроватей круглый крепкий дубовый стол, покрытый светлой тонкой вышивной скатертью. Стулья внутри также старинные, дубовые, крепкие, стены оклеены простенькими узорчатыми обоями на бугристо неровной штукатурке.
Рядом с раскрытым настежь окном еще один столик из куда более поздних времен и, вероятно, потому уже на шатких и тоненьких ножках. На столике включен телевизор, и льется мелодия, мелодия «ретро», одна из самых любимых мелодий юности. Правда, в юности звучало в ином исполнении, это был хор и оркестр, а сейчас на экране исполняет Певец. Певец на экране исполняет по-русски, но он иностранец. Он исполняет с акцентом, характерным для южного славянина, болгарина или серба, например. Он исполняет с весьма приметным акцентом, однако это не портит, это привносит весомо свое, добавляя почему-то особенной грусти в эту простую, но дивную мелодию:
-- Дождь-дождь по стеклу дробится,
-- Дождь-дождь в сердце мне стучится…
Певец стар, и его песня об этом. Впрочем, лицо его безукоризненно гладко, кожа разжата до глянца всевозможными современными «пластиками» и прочими нынешними «ультра». Зубы его белоснежны и идеально ровны, из-под круглой большой широкополой шляпы видны черные, без единой сединки волосы. Однако осанка безнадежно ушла, пиджак безнадежно обвис на плечах, худощавые тонкие пальцы безнадежно дрожат, повторяя серьезно и строго мотив.
На кону у Певца переход в иной Мир, и мы слышим и видим в глазах. Этот Мир нас страшит, и нам кажется чуждым, потому что с нами жизнь, и мы любим жизнь. Мы любим жизнь, Мир наш родной и привычный, он нам дорог бесценно, и другие, как зов в неизвестность – зачем?..
Этот Мир наш родной и привычный, и сложный составляют миры и мирки по этапам взросления, и докуда ты жив, эти части вживую с тобой. И особо! – особое «гулкое» время, тот весенний стремительный трепетный мир, когда мы познаем чудеса. Певец стар, но он жив, и он помнит заветно святые страницы, и мы видим и слышим душою, что весенние дни и сегодня вживую с Певцом:
-- Были ливни мне навстречу, навстречу,
-- Обними меня покрепче, покрепче,
-- Будь к любимой тобою помельче,
-- Проводи к ней домой...
Певец стар, но телесно, а душою и песней он юн. Его песня волнительный крик, переливы контраста, переливы душевных мотивов из грани за грань. Вот замечаем тревогу и страх, и на кону Неизвестность, что неизбежно и скоро, кому ни молись… Что там? -- и надежды ушли, но мелодия дивная льется, мелодия дивная жизни творит чудеса, переливаясь как лучиком света улыбкой. Мелодия жизни неуловимо уносит, пускай на мгновенья, неудержимо уносит туда, где сиянье и блеск, где миллионы восторгов, где даровано Свыше столь щедро, где даровано Свыше за гранью мечты. Но браво, браво, Певец! -- в твоей песне мы слышим не это, в твоей песне с тобою едины мы все:
-- Вся весна спешит под ливнем умыться,
-- Вся трава спешит под ливнем напиться,
-- А в ночной тишине мое сердце,
-- К ней стремится одной…
Браво, браво, Певец, твоя песня божественно льется с экрана, окуная всецело в пленительный трепетный мир… А за окном шепотком бархатистым шелестит и шелестит исправно, плачет и плачет дождик, капелька к капле, без счета, пронзая мгновенья в движении вечном:
-- Дождь-дождь, ла-ла-ла-ла лайла, дождь-дождь…
Но вот звучит прощальным стоном, срываясь как в пропасть, последний аккорд. Певец снимает шляпу. Певец снимает свою широкополую шляпу с поклоном, и видно то, что разрушили годы, и видно, что эти простые обычные движения нынче несут с собой боль. Мир наш родной и привычный, безжалостный Мир он нынче на самой последней ступени, но… не для песни «Дождя».
* * *
Жизнь есть страничка всего Бытия в нескончаемом пестром бегу. Вот переливы Миров и былых и грядущих, капелька к капле без счета, одна за одной… И кто, кто мне ответит: в движении вечном, которая капля родней? |
