1
Метель свирепствует в ночи:
то вдруг безудержно кричит,
то ноет скорбно завывая,
то рассмеётся без причин,
о злобе тут же забывая –
гоняясь средь домов унылых
за одинокой путницей,
свой свёрток нёсшей еле в силах
в заснеженной беспутице.
Она идёт, идти ей сложно …
Идёт, спешит насколько можно,
спешить стезёю бездорожной
в оковах вьюги, в страшной муке.
Без рукавиц остыли руки.
(Она не чувствует утрат.)
Пустынны улицы. Все спят.
Порывом сорван тёплый плат
и унесён, и брошен прочь,
но он оставлен без вниманья;
лицо исполнено страданьем.
Так что же с ней? Ужель, устала?
Неверный шаг – она припала;
рукой, замёрзшей опершись,
другою, крепче стиснув ношу,
вновь поднялась стряхнув порошу.
В сердцах, с проклятием на жизнь
изнеможённым шагом снова
продлила свой нелёгкий путь.
Остановилась! Вмиг готова
назад как будто повернуть.
О, что же ей терзает грудь!
Какие силы бьются в ней!
Но нет! Пошла вперёд быстрей …
Ведя согбенный силуэт,
в кварталах брошено бредёт
и что-то тяжкое несёт
в своих руках – а может в сердце?! –
но тайна та за чёрной дверцей …
А ей всего пятнадцать лет.
....................................................
(Мы все за чистоту борцы).
В любых местах: будь то дворцы,
иль будь трущобная дыра,
там тара с краю у двора
стоит для мусора всегда.
И вот во двор как раз такой
девчонка робкою ногой
вошла … и встала на ветрах
с улыбкой едкой на губах.
Клокочут в сердце злость и страх.
Она пришла свершить вердикт,
но студит кровь её инстинкт.
Да только ненависть сильней –
она кусается больней.
И воровато бросив взгляд
по сторонам раз пять подряд;
(душа горит, рука дрожит)
шажками скорыми бежит,
суёт в тот ящик аккуратно,
чего несла с таким трудом
и тут пристыженно обратно
с испугом бросилась бегом.
Тревожный плач, прощальный плач
новорождённого ребёнка,
как будто: «Мама, ты палач!
Ведь я описался в пелёнках.
О, мама, в чём я виноват,
что ты убить меня решила?!»
Казалось, вьюга злей завыла,
и вся природа бьёт в набат;
пороша колет словно шилом,
стремясь вернуть её назад …
Но та бежит, руками уши
зажавши так, чтобы не слушать.
А крик уже звучал в мозгах:
молил наивностью любви,
он к сердцу рвался по крови,
сжимая дико, как в тисках.
Казалось, окрик говорил:
«Возьми меня – я буду мил,
здоров, послушен – и с тобой
готов пройти любой судьбой.
Я защищу тебя от бед».
… Но даже ветром ломкий след
давно надёжно запорошен.
Уже проспекта виден свет,
а там и кров … путь подытожен.
2
Все говорят: «Пришёл апрель!
Конец морозам – и капель».
Банально пусть: был день любви! –
вот так вот встретились они:
она молодка, он постарше …
(Тут праздник шуток был на марше.)
Они сошлись: она, влюбившись,
а он притворством насладившись –
свою предвидя перспективу.
Она – открыто и наивно,
а он – беспечно агрессивно,
как вёл свою машину «Ниву».
Недолго он тогда терпел –
наплёл, наврал, наворожил;
ну, в общем, голову вскружил
и в первый день её имел,
внушив: «Беспамятно влюблён» …
Затем, крутнувшись малость он,
чуть-чуть побаловал собой
и тайно свёлся уж с другой.
Она всего того не знала,
звонила часто: утром, днём.
Когда был занят, то скучала,
с восторгом думая о нём.
Затем звонил три раза сам:
водил в кабак, к себе домой …
В экстазе блеск давал словам;
в конце концов: «Мол, стань женой,
едва лишь в возрасте поспеешь» …
(Ну, в общем, всё не перемелешь.)
И вдруг сказал: «Мол, по делам
в далёкий край – надыбать «money».
Нам к свадьбе надо … а в кармане?»
… и укатил на лето сам.
Она ждала. Томившись сердцем,
и вдруг итог: ей статься мамой.
Себя, назвав «счастливой самой»,
ключ учредив для тайной дверцы.
И ни словца: ни маме с папой,
подружкам вовсе ничего,
хранила плод, нося его –
живя, считая факт отрадой.
О время-времечко лети!
Уж август минул вполпути,
его всё нет, но вот приехал …
Не знаю, как насчёт успеха,
и сколь привёз деньжат с собой,
но молвлю вам я не для смеха,
приехал он назад с женой.
………………………………
Была у них, конечно, встреча;
сама добилась встречи той.
Она не знала, я подмечу,
что он теперь не холостой.
Он не сказал – понятно! – сам
себе прицел завидя свой
и в этом строя тайный план:
иметь любовницу в молодке –
и между двух жить посерёдке.
А потому задержку встречи
он объяснил в слащавой речи
по телефону – и умело,
как подобает ловеласу,
причин назвав «серьёзных» массу.
И в самом деле, его тело,
пожалуй, повод возымело:
жена порядком надоела,
а тут как раз такое дело …
И вот вам вкратце их беседа
на лавке, в парке, в срок обеда.
Он начал первым:
– Как дела?
(Лишь прыть объятий отцвела).
– Всё хорошо, тебя ждала,
и дождалась вот, наконец.
Я так скучала …
– И я тоже
скучал, как девственный юнец.
Нет никого тебя дороже!
И крепко обнял с поцелуем
игривой страсти. Та ж душой
вспарила в неге неземной.
(По жизни все мы так рискуем
и откровенно отдаём
надёжность пламени в наём,
очаг взаимности рисуем,
а он нередко ширма зла.)
Он улыбнулся:
– Как жила?
Дружила с кем? Не изменяла?!
Небось, за этот малый срок
парней перчатками меняла?
А я забыть тебя не мог –
в ночах тревожных часто снилась.
Ну, расскажи на Божью милость.
Девчонка, млея с дрожью в речи:
от радости и чувств избытка
вещает, падая на плечи –
молчать самой шальная пытка!
И шепотком ему:
– О милый,
у нас ребёнок будет вскоре …
Удар мечом в кровавом споре
таким словам быть равным силой
вполне лишь может только в поле;
эффект прошёл неповторимый.
Секунд пятнадцать он молчал,
ещё четыре помычал,
потом состроил глупый вид:
чуть покраснел, изведав стыд.
Она ждала, томима чувством,
тех сокровенных чутких слов –
рождённый плод недавних снов,
тот, что питал на небе тусклом
дней ожидания в печали
огонь не гаснувший во тьме.
Напрасно, в ней они звучали;
напрасно, виделось во сне;
напрасно, воспаряя в грёзах,
вынашивала час венчанья,
блаженства утирая слёзы.
А он молчал, крепя старанья,
как будто бы решал кроссворд.
Потом изрёк довольно постно:
– Не рано ль нам? Да ты серьёзно?!
Быть может, сделаешь аборт?
Она, поникнув:
– Нет, уж поздно.
И зарыдав на опасенье,
подозревая отреченье,
вдруг издала свой крик упрёка:
– Зачем ты бьёшь меня жестоко?!
Я вижу, ты совсем не рад!
В постели сыпал лести град.
Пылал огнём влюблённых глаз.
Ты не гнушался ярких фраз.
Но где? Любви твой «дивный сад».
Нет, ты не рад, совсем не рад!
Единственный, навеки мой …
О, милый, милый, что с тобой?!
Ты стал как будто бы чужой.
А я лелеяла отраду:
тебе подарок и награду …
Твои слова, как в небе птица:
ты обещал на мне жениться!
И тут он яростью вскипел,
и тут вскочил он, стал кричать:
– Да мало ль, лёжа на тебе
чего я мог наобещать!
Я не уверен даже – мой ли? –
ребёнок, с кем шаталась здесь
ты без меня по доброй воле?!
Тебе сказать имею честь:
забудь, дурёха, «дивный сад»;
считай, как хочешь: «Гад – не гад»;
но я, глупышка, знай, женат.
Так что прости. Я ухожу
и не звони мне впредь, прошу.
И он ушёл, её в итоге
оставив в чрезвычайном шоке.
Почти что час она сидела,
не шелохнувшись, вдаль глядела …
3
Друг! Чистых чувств не отрави,
не окажись в паскудной роли.
Все говорят: «Мол, от любви
до ненависти – шаг, не боле.
И ярче чем – благое чувство,
тем ядовитей будет буйство».
От шока только отойдя,
(её раздумья скрою я)
ушла из парка, не любя.
Напротив! Ненавидя страстно
того, кто в думах жил напрасно;
и плод в утробе, что носила,
она уже не выносила,
гораздо больше – презирала!
Как поступить, пока не знала.
Нутро ей жёг дитя-зародыш,
она шептала: «Там змеёныш» …
В мозгу, как будто две собаки
сперва сцепились в смертной драке,
потом осталась жить одна:
та – что свирепа, холодна.
4
Отец отнёсся к дочке строго,
своих амбиций не скрывал.
Её частенько обзывал,
не видя пагубности слога.
(Так и назрел большой скандал) –
и, наконец, чуть не прогнал …
Но мама истинным искусством
сумела скрасить их раздор.
Своим исконно женским чувством
давно предвидя, скрыв укор.
Она предчувствовала раньше
в дочурке повод скрытой фальши,
и даже в некоторый час
пыталась выведать не раз.
Но та с улыбкой отвечала:
«Да что ты, мама?!» – иль молчала.
И мать надеялась (не шибко!),
что та догадка есть ошибка.
Теперь такое вдруг признанье!
(Хотя б чуть раньше в случай крайний.)
Сейчас отец вопил безбожно:
«Да как же так? Да как возможно,
чтобы какой-то мерзкий «дятел»
родную дочь мне обрюхатил?!
Пятнадцать лет!.. Девятый класс!..
Позор на старости для нас!
Взрастили, мать, с тобою шлюху!!!
С ребёнком этим, чтобы духу
её здесь не было». Затем
он долгий срок был зол и нем.
Прекрасно зная нрав отца,
(упрёки, ругань – без конца!)
девчонка, чтоб креста не несть,
всем людям выдумала месть …
5
Младенец жив! Его нашла
старушка, ищущая пищи,
и как сокровище взяла,
как подаянье – счастья – нищим.
В свою халупу отнесла …
… К другому, впрочем, перейду:
старушку видел как-то ту
на паперти, у церкви малой,
а с ней парнишка был удалый.
Парнишка шустрый, лет пяти,
забавней просто не найти.
Так деловито рассуждал.
Смышлён довольно – хоть и мал.
Старушку – мамой величал.
6
Мелькают дни – их очень жаль,
когда они сползают вдаль,
тревогой нас, не тормоша,
коль, если чистая душа,
не удручённая виною, –
и ты спокоен сам с собою.
Зато, напротив, каждый час
становится врагом для нас
и давит тяжестью на грудь,
раз сотворил когда-нибудь
отвратный сердцу грех.
О, сколько б ни пытались позже
натягивать забвенья вожжи,
чтоб усмирить страданий бег,
тяжеловесный сбросив гнёт –
увидеть правду, мчась на взлёт,
что путь отравлен наперёд …
Декабрь 1998г.
|