Сказки были. сорок - сороков Ворчун-бурчун
На самой окраине страны,
На рубежах её Восточных,
Вблизи китайской стороны
Городок Дальневосточный.
Не сказать, чтоб он велик,
Но не скажешь что и мал.
И годами, вроде не старик,
Но я героя с детства знал.
Ну конечно, детства своего,
Ведь город годами старше,
Я всего сынишка для него,
И для меня его нет краше.
Никто бы про него не знал,
Но случилась перестройка,
И лишь сейчас народ понял,
Что для России эта стройка.
И народу - впредь наука,
В перестройку не играть,
Ненавистную всем штуку,
Да врагам своим отдать…
Люди бродят без работы,
И не знают, как её найти,
А ранее не было заботы:
Той работы - пруд пруди!
И дошло, что все помойки,
Люди поделили, как пирог.
И все питаются со свалки
Такое враг придумать мог.
Враз - понаехали китайцы:
Эти с восточной стороны.
И прочие там иностранцы,
Лезли, как из щелей, клопы.
И на базаре: шум да гам,
Идет купля-распродажа,
И нет меры там деньгам,
Счет им не ведётся даже.
А деньги те, текут в казну,
Люди милые: уже не нашу,
Да мимо нищенской сумы:
В общем, заварилась каша.
Быстро грузчики снуют,
И чужой товар таскают,
За копейки спины гнут,
Щедро маты отпускают…
Это что? Да как тут есть,
Вашим матом называют...
Господа - сочтем за честь,
Им с улыбкой объясняют:
Кушать - это неприлично:
Нельзя и с мамою туда!
А потом, не так тактично,
Что б они не ездили сюда.
А главный там - Ворчун,
Бригадир всей братии,
И приставочка: Бурчун,
Сынок России - матери.
Богатырь - тут не откажешь,
Всем любо-дорого смотреть:
И захочешь, так не слепишь,
Вот только рано стал седеть.
А за ним дети, точно мухи,
Беспризорных, и не счесть,
И что воруют, ходят слухи,
Ну а кто же не хочет есть?
Вам бы, деточки, учиться,
Им Ворчун-Бурчун ворчит,
А перестройке, не случится:
И грузчик тягостно молчит…
Если сердце ты имеешь,
И не окаменело там оно,
То, наверно поседеешь,
Или заплачешь все равно.
Вот такой его характер:
То ворчит, а то молчит,
Сам же, с виду трактор,
Зря тот тоже не рычит.
Зато про силу ходят сказки,
Взял машину и приподнял,
Кто не ждал такой развязки,
То премного денежек отдал.
Ну а спор – святое дело,
И без денег не прожить,
Но железо - ведь не тело,
А тело надо и прикрыть.
Поделил он эти деньги,
На одежду, книги и еду,
Но беспризорных много:
И что-нибудь себе найду.
Простота ведь не богатство,
Трудно рядышком им жить,
И богатство - ведь не счастье,
Много счастья добрым быть.
А раз померялся он силой,
Кто бы мог предположить:
С машиной, многосильной,
И приказал ей долго жить.
Вмиг - сломался трактор,
Хотя он полз наперекор,
Весь зарылся, по кабину.
Был такой вот договор.
Всё держал его на тросе,
Словно рыбку на крючке.
Не доехал тот до трассы,
Здесь заглох - на пятачке.
Ну а деньги пошли людям:
Бедных, нищих и не счесть.
И не виновен он, что болен,
А виноват - что хочет есть.
Бывали споры и похлеще:
И часто в дело шли ножи,
Палки брали, что потолще,
Так ведь и наши хороши.
Били братьев, да китайцев,
Не просто так, а за обман,
И корейцев, и вьетнамцев:
Всё, для наших - басурман.
В общем, дров и наломали:
Разнесли тут рынок в прах.
И отлично, что не бывали,
А то бы задели впопыхах.
Потом пили мировую,
С утра пили до темна,
Ты найди душу такую,
Ту, что русскому дана.
Обнялись! Сидят, как братья,
Поглядишь, то не разлей вода.
Всего там, два шага по карте,
Но для русских, и это не беда.
Что вьетнамец, что китаец,
Что мороканец, что кореец,
Или другой тут иностранец,
А лишь бы вел он разговор.
Ну а то, что мало пьют?
Так ведь не в этом дело,
Все же: не та у них душа,
И наверно, - другое тело.
Объяснять тут и не надо,
Все это знает каждый сам,
Вот такая чудная бригада,
И Бурчун в ватаге атаман…
Пять минут загни ты матом:
Без навыка, этак не загнешь.
Ещё - с удальским, захватом,
И хороших слов не наберешь.
А Колокольчик сыпет матом,
С расстановкой - без повтора.
Научу вас, турок - супостатов:
Пиши всё чётче - Фитофтора.
Фитофтора! Может тля такая?
Ещё может что-то, от запора,
И того точней никто не знает,
Но пишет ручкой Фитофтора.
И китаец сломился бедный,
Понял, что науку не постичь,
Стал учёный очень бледный,
Ну и как его ученого учить?
Вот такой вот - индивидуум,
Даже Колокольчиком зовут,
А достоинств: те, что видим,
Может, и другое что найдут.
А Алексеич: брат Ворчуна,
Грузчик - мудр не по годам:
Можно выпить для почина,
Только драться вам не дам.
Нас русских - очень мало,
Все друг друга перебьем!
То с Россией нищей стало,
Что и без боя все помрем.
И эти слова мои святые,
Русских пусть остерегут!
И руку, что подали вам,
Улыбаясь пусть пожмут.
Не пришло для боя время,
И заветный не пробил час:
Эх, ногу бы лихо в стремя,
Только время не жалеет нас…
Ну а время, не простое:
Деньги есть, то веселись,
Или же живи - разбоем,
Иль торговлею займись.
Ну а честно без обмана,
Тут никак не проживешь,
Спину гни на басурмана:
И голодным ты помрешь.
Не веселая такая сказка,
Но есть и церковь в ней,
Забита туго, под завязку:
Там богачей, что карасей.
Они ярко золотом сияют,
И просят Бога им помочь.
Нагулялись, жиром тают,
Им не спится, тяжка ночь…
Тут попёнок мигом понял,
Кто не даёт хапугам жить,
Вас бес несчастных донял,
Вам попопроще надо быть!
Перед Богом вам зачтется,
Коль вы ступили на порог:
Злато грех пусть остается,
Да простит всё добрый Бог.
Окропил святой водою,
И даже себя не позабыл:
Будете хранимы верою,
Я вам грехи и отпустил.
И разъехались все махом,
И пустились все в разбой.
Утрясли делишки мигом.
И они хохочут меж собой…
А рынок - тут не церковь,
Здесь ты рот не разевай,
Если даже цирк приехал,
Про карман не забывай.
А народу, чудная потеха,
Обезьянок всех не счесть,
Из Китая прибыла утеха,
И просят шустрые поесть.
Люд доволен и смеется,
Всем надоело слёзы лить:
И для нас денек найдется,
Развеселиться да попить:
А тут с макаками кино:
Подает хозяин им поесть:
Те конфеты раз в дерьмо,
И дают нам русским есть.
Ох, и хитрый же китаец,
Но, как должное - ловкач,
Научил ведь иностранец,
Тут и смейся, тут и плачь…
Люди, над собой смеетесь!
Серчает на макак Бурчун.
Вот теперя, забавляйтесь,
И зад горчицей им мазнул.
Тут макаки скажут враки:
Вой стоит да смех кругом,
И гузно алеет - точно маки...
Напишу я лучше о другом.
И тут разгневанный китаец,
Из цирка выпустил борцов:
Здесь хозяин чужестранец,
Проучу я русских наглецов.
Закрутились те юлою,
Борцы ладные собой,
Где рукою, где ногою:
Всё мечут пред собой.
И с дороги всё сметая,
Борцы валят ту толпу,
Вот так сила из Китая:
Тут, досталось, и попу.
Подзапутался поп в рясе,
Но подарков не отпустил:
Ведь святые они - в массе,
Грех пускать их на распыл.
Ему жадность помешала:
Ведь убежал бы налегке,
Те бойцы ведь из Китая:
Им глупо думать о попе.
Верещал недолго попик,
Видно, тоже грешен был.
Получил ногою в лобик,
И нас грешных позабыл.
Закричали: православных,
Тут нас, крещенных бьют.
Но нет минут бесславных,
И задирам пришел капут.
Тут Бурчуна и достало,
Не на шутку рассерчал:
Каких бойцов не стало?
И как тигр он зарычал.
Хозяин дебрей – Амба,
На расправу лют и скор,
Весь молнии подобный,
Бьет сильнее, чем топор.
И бил он с расстановкой,
Меж глаз косых вразрез,
И по ходу с обстановкой,
С упреждением - под срез.
Ведь тайга его учила,
Был он чист её дитя,
Вот так вот и научила,
Нам иначе тут нельзя.
Борцы лежат вповалку,
Школа видно что не та,
Потащили их на свалку:
Людям в радость суета.
Весь народ уже ликует,
И доставлен мигом поп.
Тот и крест уже целует,
Осенил свой битый лоб.
И чуть не с того света,
Отпросил Отца народ,
Умирал тот без навета,
И простил его Господь.
Не беда, что он контужен,
И теперь вот ослаб умом,
Он и такой народу нужен,
Где ж другого мы найдем?
Развелось тут всякой веры,
Что куда похлеще саранчи,
Господь - прими тут меры,
И пусть погибнут палачи.
Они много русских загубили,
Действом алчным без войны:
В еще живых душу сгубили,
И эти люди заживо мертвы…
И снова грузчики пируют,
Ведь куда их только прёт,
Колокольчик матом кроет,
Фитофтору, друга он зовет.
Объясни своим китайцам,
Сам, Суням, Хуням,Чаням,
Разъясни, как иностранцам;
Весь конфликтный оборот.
Коль приехали в Россию,
Покупать, иль продавать,
То ты уважай ее родную:
И народ не надо обижать.
И Фитофтора, мигом понял:
Просклонял своим, как мог,
И может, что-то недопонял,
Только народ от смеха слег.
А пацанята - с атаманом:
Ешьте от пуза голытьба,
И не суйте по карманам:
Сирот незавидная судьба.
И слеза вдруг накатилась,
В эти васильковые глаза,
И мигом запропастилась
Атаману плакать нельзя!
4 ноября 2000 г. |