"Ну, здравствуй," - я тебе сказала. - "Входи, ты был нам не чужой.
С вещами, говоришь, с вокзала, не забываешь дом родной?
Да не тушуйся, раздевайся, садись, ты не был столько лет.
Чего уж там, не извиняйся. Ждала ли я? Конечно, нет.
Как я жила? Да, как умела. Ты, собственно, пришёл зачем?
Спросить, как дочь? Росла, болела. Не помнит о тебе совсем.
Ей было два, теперь 17, ты для неё, увы, чужой.
Захочет ли с тобою знаться? Признать отцом? Да, Бог с тобой!
Мне это даже странно слушать. Ты же им не был никогда!
Да, я живу не плохо. С мужем. Похорошела? Как всегда.
А о тебе того не скажешь, не сладко, видимо, живешь.
Что ж в гости - и не бритый даже к любимой дочери идёшь.
Ты помнишь день её рожденья? Не помнишь, вижу по глазам.
Он будет в это воскресенье. Конечно, ты бы вспомнил сам...
И как тебя теперь представить? Отцом никак не назовёшь.
Ты смог уйти, в беде оставить. Давно в другой семье живёшь.
Ах, у тебя там не сложилось, все эти годы ты страдал.
Ну, надо же. Скажи на милость. Нас с дочкой он не забывал.
И потому ты к нам с вокзала. А вдруг поверим, приютим?
Ты помнишь то, как я рыдала! Нет, мы возврата не хотим.
Ну, отдохнул у нас с дороги, прости, к столу не приглашу.
Ты изменился, но не многим. Я даже вслед не погляжу.
Ах, я всегда была сухая, и не могла тебя понять.
Я и сейчас опять такая. Ну, и чего нам воскрешать?
Ах, ты вернулся ради дочки. Ну, да, она ведь подросла.
Ей кофточку привёз в цветочках, чтобы понять тебя смогла.
Ну, вот и дочь домой вернулась. Ну, что ж молчишь-то? Говори.
Не поняла и отвернулась...
Дверь за собою затвори."
|
