Он в сказачном угаре снова пишет,
И отвергая происк перемен,
На чердаке, где ходят мирно мыши,
Ждет окончания дневных фабричных смен.
Затем спускается по призрачным ступеням,
Откушать ужин у замызганной хозяйки.
При тусклом свете, тратя силу зренья,
Вновь пишет оду разведенной негодяйке.
И слезы льет, рвет волоса на теме,
Визжит в ночи порезанной свиньей.
Затем в постель к затисканной Зареме,
И вновь соитие, и вновь восторгов зной.
А свет струит и разум освещает,
Последний небосклона луч.
Прости его, прости его, родная,
В постели жаркой до конца не мучь.
Пусть поживет еще в проклятом свете,
Пусть пишет массу неприличных вирш.
Придет момент, ему за все за это,
Достанется от неба высших крыш. |