Поэма-опера
Что безмолвствуешь, немощный Пирр,
Вековыми гремишь кандалами,
Убирают пурпурой порфир
Шедших вслед мировыми углами.
Небеса умираньем своим
Неживые заполнили братья,
Где Господний почил херувим,
Ангелки раскрывают объятья.
На трапезе потайной тебя
Вспоминали, один и остался
Царь-заика, елику скорбя
Вымыть ноги Его воспытался.
Ждем почто понапрасну, с земель
Замогильных на свет не выходят,
Да и сами забыли ужель --
Наши души в чистилище бродят.
Как пойдут перед светом дожди,
Изольются над спящей царевной,
И антонов огонь позади
Возгорится из черни поддревной.
Нам и сумрак садовый тяжел,
Поелику не легче неволи,
Источился трапезный помол --
Во слезах не останется соли.
Очи кровью промыв, не засни,
Никогда невозможно приметить,
Где призорные гаснут огни,
Где и нечего смерти ответить.
Претерпели одни бытие,
А иные -- успенье и Бога,
Полной грудью вдохнув забытье,
Отошли от родного порога.
Храм кому, а кому и барак
Отворят за привратной лозою.
Господь явит свой огненный зрак,
Изукрашенный мертвой слезою.
Ну а мы не одвинемся с мест,
Не позбавимся гипсовой комы,
Потому, соглядая невест,
Дозабыли навечно псаломы.
Все забыли, сойдяши с ума,
Камнетесы нас будут читати,
Со слезами испрахнет сума,
Подберут ея нищие тати.
Разве древа крестов и точат
Ко бессмертью и смерти привычны.
Что же Божии люди кричат:
«Он сокрал эти розы темничны!»
Воскричат и умолкнут, прощай,
Боже святый, удел наш потешен
В Ершалаиме был, отвращай
Очеса от капрейских черешен.
Как спокойны еще и темны
Лики здесь, перед ангельской лядой,
Как оне безвозвратно полны
Излиенной во очи охладой.
Ах, блаженно сияла Звезда,
Мы на верную вышли дорогу,
И по ней забрели не туда --
И всеблагодарение Богу.
В Христиании нас заждались
Рыжевласые девы-нимфеи,
Под осенней звездою сошлись
На иные века Лорелеи.
И томительно ж меркло века
Несоклонное это светило,
И горенье в изломе зрачка
О величии мук говорило.
Начищали до блеска его
То слезами, а то сукровицей.
Мертвым сном во скорбей торжество
Спят вповалку царевич с царицей.
От любови мы стали черны,
Подавились холодною чаркой,
Призаждавшись законной жены,
Обвенчалися с мертвой сударкой.
Догорают обрывки письма --
Откровение юности давней.
Ты его прочитаешь сама,
Буде станешь покойниц бесправней.
Поманила юдоль за собой,
Ну а юность с другими осталась.
Помнишь, плакал метельный гобой
И листва над гранитом взметалась.
Даже имени в памяти нет,
Нина разве, а то ли Марина
Меж хоров замогильных планет
Пусть испьет негу роз и жасмина.
А и сам я -- горящий овин,
Как поведал поэт оточенью,
Изо уст излиенный кармин
Вас позвездно обучит реченью.
Посреди юродивых пою
И зову на погосты скитальцев,
Украшая и лиру свою
Уголями серебряных пальцев.
Вот мой рот, вопиявший во мгле,
Хоть известкой его дозабейте,
Расплетая венец на челе,
Оберег ненавистный извейте.
Каждый штоф за любовь поднимал
Кто в младенчестве не был удушен,
Упокойных невест обнимал
Провидению благопослушен.
И прекрасны одни со крестов
Богом снятые днесь ангелочки,
В закровавленных розах перстов
Предержащие лишь узелочки.
В сказках разве вольно уцелеть,
Где заосеньский свете избыли,
Милый брат, поостались белеть
Наши снежные кости во были.
Мы ошиблись позорным столбом,
Труть не спили, точились по узам,
Раздарили не строфы в альбом,
А двуострые лезвия музам.
Близу кривских ревучих озер
Позабудем о чермных земелях,
Родовой вековечный позор
С ликов смоем в полынных купелях.
Время правду изречь не придет
И у входа в сады апрометной,
Где голубок несмертных полет
Оборвется во мгле дозаветной.
Вопросит как распятый Христос:
«Где вы были, прекрасные чада?» --
Не ответствуем вновь на вопрос,
Отвернемся опять от погляда.
И Его закровавится взор,
Низойдет гробовое молчанье,
Господь смрад гефсиманский в призор
Привнесет -- вот со смертью венчанье.
Выбьют глину у нас изо ртов,
Из дыхниц златы вишни достанут,
Гвоздевое серебро с крестов
Поржавеет -- и Бога вспомянут.
Сколь прекрасны мирские стези
И до смертного мига опасны,
Отвращалися взоры сблизи
Ан во тверди и гвозди атласны.
Только мы открывали уста --
Налетали смертливые осы,
Облепивши тенета креста,
Набивались во змеи-волосы.
Иисус, не прогневай Отца,
Троеперстия наши кровавы,
Гордовые колючки с венца
Расписали днесь кровью Варравы.
Мечен ею призорный удел,
И напрасен же промысел Божий,
Коль повыжег негашенный мел
И золотный извет кривьдорожий.
Не отверзнуть потщась на краю
Изразбитые губы, немея,
В одеянье смертельном стою,
Расставаться с Землею не смея.
Божедревка горчит, в изумруд
Червоточина въелась, распитий
Не снеся, освященный сосуд
Зрят ложесны похмельных соитий.
Ан алкали и новых врагов,
Презирали пустые победы,
Не дожив до святых четвергов,
Воскресали для вечной беседы.
Ты печали моя утоли,
Неизбывны всекровные узы,
От безглазой Югаси ушли,
Но попали в иные союзы.
Просфиру не приложат блажным
Ко устам, не предложат испити
Крови Божией татям хмельным,
Восчерпав прободные корыти.
И запоздно ж из окон махать
Всепреставленным братьям и сестрам,
Пурпур наших гробов не сыскать
Средь распятий могильным оркестрам.
Доточится червовый колор,
И ударит всечермным по злати
Стольных мест упокоенный хор,
Сомиряя лакейские знати.
Как убили меня, вопроси
Не подавших Ему полотенца,
Изобильно в червонной Руси
Подробилися наши коленца.
В умывальниках -- кровь, рушники
Зацвели погребальным разводом.
Вековечные вбиты цвики
В чад не избранным Богом народом.
Потому и неможно успеть
С хлипотцой заиграть на гребенке,
Боле Сольвейг не выпадет спеть
В неродной голубиной сторонке.
Не савойские сосны окрест,
Кипарисы миндального Крыма
Восшумят, но безруких невест
Смерть пожалует -- кровью сладима.
Жизнецветных любимцев судьбы
Заманили обманом в кляшторы,
Осквернив целованием лбы,
Вознесли в поднебесную оры.
Во хмелю Золотая орда,
Бледной немочью зрят ягомости.
Мы на каждый помин до Суда
Будем званы в почетные гости.
Не дослушав зарайских рулад,
Понапрасну поверили стонам,
Ан вернемся в червеюший сад,
Нас воспомнят еще по именам.
Помолчи, из готических нот
Исторгает пусть мелос лютнистка,
От подвалов до верхних высот
Приглушит пусть моленья солистка.
Да стихает и этот вокал,
Светский образ теряют княгини,
За улыбками темный оскал
Не сопрячут уже ворогини.
Белый, белый преломится хлеб
Чрез персты в темноте неизбытной,
Где двукнижие наших судеб
Дорасписано кровью блакитной.
Только мы во неславе хмельной
Отстояти сподобились вахту,
Ужаснув меловой белизной
Опочившую замертво шляхту.
Погодите, вот свечкой сгорит,
Залазорится сердце Христово,
И могила-трава воспарит,
Нам пожалуют вечное Слово.
Спрячет смертушка в персть образок,
За невестой приидет остатной,
Пропоют славословья разок
Упокойные девице статной.
Нечисть ныне покинула ад,
Собралась в нашей сирой Отчизне,
Тянут панночки на променад
Светвельможных паненок в старизне.
В черных водах замирных глубин
Бьются агнцы, в волнах океана.
Прискакавший на волке раввин
Окликает ужасного Пана.
Безумолчно зегзицы одне
Опевают места стражевые.
В темнолесной чужой стороне
Мерит нежить удавки по вые.
Не курлычьте, весна-журавли,
Умолкайте, веселые славки --
И пред Богом надмирной земли
Не сонимем тугие удавки.
А предстанем такими как есть,
Не тая почерневшие лики,
Чтобы каждому смог Он поднесть
В райских кружках лесной земляники.
Занепад во родной стороне,
Смолк до веку Сымоне-музыка,
Подавился слезою в огне,
Став немым изваянием крика.
И недолго ж ходил-бедовал,
Во крови расписная кашуля,
И убила его наповал
Золоченая русами пуля.
Вот лазури теперь изопьет,
Да уж вусмерть их пить не приучит,
От безумных Господних щедрот
Меньше толики скудной получит.
И пред висельным зраком тоски
Бедных ангелов сыщешь ли рядом.
Раскровавые черни плевки
Зря навеки отравленным взглядом?
Не сыскать ангелков и царям
Не воздастся, а Божии дани
Отдавать приведут к алтарям
Царских дщерей за белые длани.
Да и нас не отыщешь с огнем,
По узилищам прячем крамолу,
Рукавами пустыми взмахнем --
Полетят наши косточки долу.
А еще из пустых рукавов
Чернота до небес вознесется,
Ниспадут воздаренья волхвов,
Коемуждо и это зачтется.
Всех и смогут посольно принять
Мертвоносные тхлани Аида,
Всех изгоев по-царски обнять,
Затопить, чтоб мерцала планида.
Богородичным скудным слезам
Поклонися, протекшим в Господней
Сирой келии, не к образам --
К черногнильным цветкам преисподней.
Не замолят свою нелюбовь
Без нужды предававшие други,
Окунут очеса их в сукровь,
Кинут сребро за эти послуги.
Кто вдыхал имманентный простор,
Пил юдольно из стынущей течи,
Принял измлада их оговор,
На столетья избавился речи.
Но благое письмо завершим
И воспомним еще Иоанна,
И воистину не прегрешим --
Дочка-смертушка спит бездыханна.
Не печалуйся, в нощном лесу
Всем отыщут сосну иль осину,
Здравье смерти -- пусть вострит косу,
Возрезает пускай пуповину.
Отражаясь в кровавой воде,
Моют вороны-лебеди клювы,
Вновь побудку играют везде
И в аднице гудят стеклодувы.
Наши оченьки мглой налиты,
Мы навечно хмельны да тверезы,
Яко гусли, сжимаем щиты,
Льем в гудьбе покаянные слезы.
Разрезают алмазны стекло,
Но сутишить нельзя самогуды,
Кривичи убирают чело
Светлоглавого гоя-Иуды.
Чрез лады напророс горицвет,
Распустилися маков бутоны.
Мы покинули этот несвет,
Всеизлив дозапевные стоны.
Обмануть можно так однова,
В серебро аллилуй возрыдали
Мертвецы, а цари за слова
Наших псальмов и утварь отдали.
Невозбранно теперь вспоминать
Что в притворах высотно мерцало.
Как начнут и за гробом шмонать --
Не найдут пречестное зерцало.
Аз Иаков, запнувшийся царь,
За пяту воздержавшийся тихо,
Уподобился спрятати в ларь
Горевой неизбывное лихо.
А другие, не горше ль они --
Все побелены кровью ручейной,
Убежав от присяжной родни,
Потрясают короной ничейной.
Только истинно вам говорю,
Как сокроют царевича твани,
Занесет ко земному царю
Золотых петушков Иордани.
Позади троекрестье дорог,
Нищебродам осталось, взыскуя,
Биться лбами в Господний порог
Да хрипеть-воспевать: «Аллилуйя!»
Исполать прахорям четвергов;
Кельхи уж за небесными рвами
Тяжко вздымем во здравье врагов
И почезнем, точа кружевами.
Лики ветошью нам оботрут
И зальется утешно пичужка,
Отобедать где к Богу зовут,
Где и смертушка -- просто подружка.
Изольется с разбитых звонниц
Скорбный благовест, белы голубки
Возлетят из червовых вязниц --
И допьем черноструйные кубки.
То ли хутор, то ль хором, так что ж,
Нам в зерцалах мигают големы,
Католички из мертвенных лож
Заневестились в черны поэмы.
Чресла жжет ювенильный пожар,
Перси млечные негою дышат,
Не избавиться девам от чар,
Стоны смертные их не услышат.
Ванька-ключник глядит из угла
Посеребренной кровью лакейской,
А и все-таки жизнь тяжела
Параскевам в нощи арамейской.
Утопились в задушки, сестру
Кличет брат, да темны оговорки.
Волен княже на пьяном пиру
Собирать гробовые скатерки.
Им неможно и после мытарств
Похвы уст разомкнуть под колючкой,
Ко парадникам нищенских царств
Приидти за царевишной-сучкой.
Влили в очи свинцовый отстой,
Повезли в чужедальние страны
Голосить по землице святой,
Несмеян потешать балаганы.
У кукушки-вестуньи глухой
Вопроси, на пуховой постели
Хорошо ль ночевать под стрехой
И покойно в Господнем гнезде ли.
Нам нашило покрас небытье
От умерших языков-дилогий,
А свое раздарили шитье,
Не дождавшись иных апологий.
Все звучит безъязыкая речь,
Отвращаются взоры Горгоны,
У апостолов пейсы оплечь
Развеваются, аки драконы.
Стены кровью распишет изверг,
За колонной отыщутся кельмы,
И в какой-нибудь чистый четверг
Нам вмуруют крушницу во бельмы.
Ничего не увидим тогда,
Сами в Божьих очах отразимся
И восполним Его невода,
И воистину преобразимся.
|