Там, где раньше был тополь,
кто-то стоит — невысокий.
Молятся тени от лени.
И ветер кружИтся,
вечером тёплым влюблённый в девицу,
платье вздымает, как лодочный парус, —
маленький хаос.
Рядом в проёме изломанным змеем
мутно застыла фигура еврея —
вотеловлённая мера морали.
Впрочем, едва ли...
Брызгами тьмы ночь вползает во двор.
Месяц на крышу залез, словно вор.
Плачет цикада — уж ей-то не спится.
Старый башмачник глядит на свечу —
в крохотной ауре, огненнолицый,
пляшет младенец, кричит: "Я лечу!"
Тот — невысокий — вдруг делает быстрый,
неуловимо стремительный шаг,
скрипка смолкает, и шёпот, и мысли —
дворовращенью объявлено: "Шах!"
Дом засыпает — как брошенный призрак,
темные окна у звёзд на виду,
только лишь кошка взбирается тихо
с месяцем юным играть в чехарду...
|
