поцелуй в полосе прибоя

отчасти
случайно
(как на пово-
роте),
губы, как чайки,
столкнулись в полёте:
и море взревело
большим стадионом,
как Рим
над ареной,
как гимн
миллионным
разлукам под утро.
да, что я пророчу
себе, а как–будто
и прочим, и прочим, и прочим, и прочим…

земля не держала!
(ух, сказано книжно!)
но нас поднимало
всё выше и выше:
над пылью – бессмертной,,
над старостью (с кошкой),
над грязью – на стенах,
над детством (в ладошке),
над всем, что проходит,
над тем, что навстречу,
над молью в комоде,
над буквой, над речью,
над теми “прощай…”
(звучащими
чаще,
чем все обещания
в настоящем).
прибой мазал сало
на скальные плиты.
глазам
показалось,
что в прошлом мы квиты!
как в мыле
все мили
небес потускневших,
от мыслей и пыли
веков наших грешных.
и небо клубило,
ваяя нам дули,
как–будто, всё было
и больше не будет –
признаний без текста,
штормов в наших венах,
полночных подъездов,
дрожанья коленок,
слов мамы,
что были горохом об стенку:
всей той панорамы
счастья без денег.
чем жизнь одарила
нас, кроме прелюдий?
неужто, всё было
и больше не будет?
лишь жизни спокойной
грядущая осень…
но память брандспойтом
по сборищу сосен!
по всем аппаратам
готовых ответов
вернула туда, где безумствовал ветер!
туда, где “не надо…”
звучало отчасти,
туда, где когда-то,
не зная, был счастлив;
от песен и милой
блатного пошиба,
туда, где ошибок
по горло хватило,
туда, куда клялся
я больше не сунусь…
но музыкой вальса
пришла наша юность,
с извечною темой,
с букетом сирени,
прошла через стены,
пространство и время,
вручило молчанье,
причастия вроде,
и губы, как чайки
столкнулись в полёте.
крушение – правда –
разбиты скрижали…
мы слепо и жадно
друг другом дышали…

всё вышло случайно.
зачем мы очнулись?
и губы, как чайки
в ночи разминулись.