С чего ж начать, не знаю сам? Перу я должное отдам, что напишет, то и будет, а читатель пусть рассудит где тут правда, а где ложь, на кого герой похож, в рифму писано, аль нет, как сюжет поставлен точно… Вот тогда читатель срочно сможет дать любой совет или просто поругает…- даже громко заорет, иль по морде сильно вдарит и по матушке пошлет!
Однажды ратных дел испив, слава Богу, что хоть жив, шел солдат вполне свободный с мест довольно отдаленных. Службу честно отслужил…- двадцать пять годков отбыл и теперь хоть днем, хоть ночью он готов бежать, идти, как угодно, хоть ползти. Сколько ж можно спать заочно с милой женушкой своей? Отдохнет чуть-чуть под елкой и давай, вперед… - скорей, не угнаться даже волку.
За верстой идет верста, досчитал солдат до ста, да и бросил их считать, Боже мой… - ни сесть, ни встать. Познакомьтесь на досуге, да откройтесь-ка подруге, как служивого-то звать. Без секрета никакого проще слова нет другого… - Михаилом величать. Его большой семьей растили, был у батьки не один, как женился, так забрили… Идет домой Степанов сын.
Долго ль, коротко – неважно, наступил момент тот бражный. Как родным селом пахнуло, душа Степаныча вздохнула, свою судьбу аж жалко стало. Как и раньше, ведь бывало, часто видел он во сне свою сторонку, речку, поле… Нет страшнее этой боли, не утопив ее в вине. Еще, конечно же, тот случай… - сидит он бесом под ребро, когда принес ту весть попутчик, зайдя в родимое село.
Мол, не кручинься наш солдат, но я клянусь тебе сто крат, жинка, братец, изменяла… Особо гОлодно, как стало, так повадился к ней поп, придет иной раз, остолоп, несет мешок, развратник, ржи. Говорить, Миш, право неча, просит плотски обеспечить, и за это рожь держи… Думку думает солдат:
- Как же жинке-то простить? Каков бы ни был там расклад, но прежде надо отомстить!
Отдохнул Степаныч трошки, сплюнул смачно на ладошки, видит: солнце, в соснах меркнет. Вот направился он к церкви через поле напрямик. Подошел к поповской хате, неожиданно, мол, нате! Пред попОм, как столп возник.
- Что не ждал, попища хренов? Щас тебя я поучу… Долго будут помнить стены… Встань, падлюка, не шучу!
- Что ты, что ты, Миша, что ты!? Мало что ль тебе заботы от персоны-то моей. Бойся Бога, Миш, не бей! Лучше дам тебе я ржи, сколько хочешь, наложи… - молвит поп, а сам трясётся. - Вон иди, амбар открытый, подберу мешочек сшитый. – Говорит, краснея… жмется, но мешок тот достает… - Ты иди скорее к месту, там и матушка уж ждет. Я с тобой по-братски, честно!
- Черт с тобой, бесстыжа рожа, спорить мне с тобой негоже, говорит солдат. – Скотина! – И по морде тут же двинул.
Поп упал, в пыли лежит, попадье в надрыв кричит:
- Принесет солдат сумУ! Слышишь, матушка, аль нет? Ты прими его, мой свет и то, что спросит, дай ему.
А солдат уже в амбаре…- к попадье шутя подходит, комплименты оптом дарит, разговоры с ней заводит…
- Вот ведь Вам каков прика-а-аз: становиться в позу враз. Уж такая женска доля, мужиковску тут же волю, чтобы справно исполнять. Что ж, в себя прошу принять. А та вопИт:
- Он просит да-а-ать!
Следом батюшка орет:
- А ну… закрой-ка, баба, рот! Эх, прибью…- ни смей визжать! Исполняй мою ты волю! Сам, конечно же, встает, еле движется от боли, а процесс… уже… идет…
Вот к амбару поп подходит, совершенно трезвый, вроде. Как с похмелья затрясло и куда-то понесло на житейских поворотах, речь не знает обороты, какие слышала округа! До сих пор в ушах звенит! Раком матушка стоит, а солдат пристроил друга…
- Ты, что творишь… при мне, при муже? Пока лежал я на межи, вдруг какой-то хрен утюжит, кричал тебе… про то, что ржи!
Сказав, от приступа упал, язык под нёбом аж застрял. А попадья, услышав:
- Ржи!
Как от натуги задрожит! И что случилось, итогО? Вдруг небо слышит:
- И-иго-го!
Я упал вслед за попом, рассказчик неумелый, может в дело иль не в дело, но лежу с открытым ртом. Ну что теперь с меня, ой взять, с такого неумехи, еще вам, что ли рассказать? Подумаю, блин, трохи… |
В рекруты набирали, как правило, холостых, но жёнам рекрутов разрешалось следовать за мужем к месту службы. Во время службы солдат мог жениться с разрешения полкового начальства. В 1798 году в Иркутском гарнизонном полку семьи имели 29% солдат.
Солдатские дети с 2 до 6 лет получали казённое содержание. Содержание мальчикам платили до 7-летнего возраста, девочкам до 12 лет.
С 1764 года вдовы солдат получали пенсию 2 рубля в год и по 3 рубля на ребёнка.
с интернета -
Цены в Иркутске на продовольствие в 1761 году (за пуд):
мука ржаная добрая 8 копеек, мука пшеничная добрая от 17 до 20 копеек, овес 11 копеек.
С персонажами, тебя первоапрель попутал.