Когда колокола устанут петь мотивы,
И благодатный звук затихнет навсегда,
Когда предстанут миру страшные картины,
И потемнеет изможденная трава,
И горы, охнув, опрокинутся в карьеры,
И захлебнутся реки в стонущих морях,
Мне и тогда своей упрямой, дерзкой веры
В своём безумии вовек не потерять.
Ты где-то там, я знаю, жив, и припозднившись,
В молчании стен своих ступаешь на порог:
Вздыхаешь, и с невнятным полумраком слившись,
Проходишь. Кресло, виски, сигареты, смог.
А за окном зима, луна далёким светом
Облагораживает заспанную ночь,
И я приду к тебе спасением, ответом,
Волной, тревоги уносящей прочь.
И мегабайтами безудержных желаний,
Небрежно кутанных в серебряные сны,
Я прикоснусь к тебе: прозрачной светлой тайной,
Чуть слышным эхом запоздалой тишины.
Прильнут к плечам твоим усталым мои руки,
Так ясно чувствуя потёртый драп пальто,
И растворятся в унисоне душ все звуки,
И разобьётся воздух счастья торжеством.
И где-то тихо заиграет фортепьяно,
И в тайне музыки проснётся волшебство,
И мы сольёмся в вальсе: терпком, нежном, пряном,
Так безнадёжно близко, трепетно, легко…
Одну лишь вечность только мы с тобою будем
Смотреть в глаза друг-другу, сбившись, не дышать.
Который век твой кобальт глаз, спасая, губит?
В чью бесконечность я упала, чтобы встать…
Который час играет наше фортепьяно?
Как долго ночь облагорожена луной?..
Одна заря вдали – свидетельница странной,
И безвозвратной нашей встречи неземной.
Рассыпался мой сон: далёкий, свежий, пьяный
Я улыбаюсь, мой хороший, мне легко.
И пусть играет где-то наше фортепьяно,
И спит луной облагороженная ночь |