Зовут опять

Зовут опять до северного моря,
Друзья, родные, девки молодые.
Я ж не могу без пыли и жарины,
Не приставайте братья и кузины,
Не шлите писем, сладких приглашений,
Не соблазнюсь великим угощеньем,
Ни морем водки, сладкого вина.
Нет здесь гордыни, мудростью полна
Душа истерзанного пилигрима...

Меня моя прелестная мамуля,
В осенний день, вблизи последних войн,
Задорно показав округе дулю,
Из чрева прогоняла чадо вон.

И не спросила, будет мне в угоду,
В пеленах белых непристойный мир,
Когда постигну, как страны уроды,
В чумное время затевают пир.

Но детство потекло: учеба в школе,
Затем экзамены и драки на панели,
Влюбленных слов великое раздолье,
И даже те, кто были дюже смелы,
Не думали касаться до блаженства.
Междусобойчики и дружный громкий смех...
Держали похоть силы совершенства,
Внушая плоти: - это явный грех.

Прошли года — но голос славной речи,
Что наполнял потоки Иордана,
По воле сокрушенного Предтечи,
Не достигал души довольно пьяной.

Но милость, что витала над истоком,
Однажды полоснула острой бритвой,
Видать прошли невидимые сроки,
И я взлетел над полем вечной битвы:

Увидел зло во всем его величье:
Отряды мощные из алчного разврата,
Помощники разведки — безразличье,
Что окружили поднебесьев врата.

И приступами яростной угоды,
Наркотики внушали сдобным душам:
Вы на краю блаженствия, уроды,
Осталось вам вкусить японской суши,
Хлебнуть Мартини, снюхать кокаину,
И вы уже в объятьях балерины...

И я вступил в проклятье грозной битвы,
Драчун, от детства и его пороков.
И получил по сердцу жало бритвы,
Семестр полный яростных уроков.

Нет, не поеду я на север крайний.
Мне не прожить без шашлыков и плова,
Нет, не поеду, - провопил в рассветах ранних,
Но, если только в кандалах и под конвоем...