Я шёл по грязной мостовой
И вдруг во тьме услышал вой,
Осенний воздух зазвенел,
И взвИлись тени надо мной.
Вокруг разбрызгивая грязь,
Моя душа вперёд неслась,
Но тело не могло успеть,
Душа вмиг в пятки пробралась.
Я побежал, что было сил,
Во мраке кто-то рядом выл,
Захлюпала в ботинках грязь,
И мною мир наш проклят был.
Светилось впереди окно,
А слева тени всё равно
Пытались на меня напасть,
Так страшно не было давно.
Стал в дверь отчаянно стучать,
Да так, что руку мог сломать,
Дверь, скрипнув, отворилась тут,
Не стал я приглашенья ждать.
Хозяин отстранился вмиг,
Так, видно, страшен был мой лик,
Но улыбнулся он сквозь страх,
А я весь как-то сразу сник.
«Что привело тебя в мой дом»? –
Спросил старик беззубым ртом.
Размазывая слёзы, грязь,
Ему поведал обо всём.
«Ну что же, добрый человек,
Я здесь прожИл, наверно, век,
Но я ни разу не слыхал,
Чтоб кто-то обратился в бег».
Тут вой раздался за окном,
Я вздрогнул, также вздрогнул дом,
Хозяин сразу помрачнел,
Взмахнул он дряхлым кулаком.
«Да эта ж Люська сорвалась
Опять с цепи, такая мразь»!
Старик вдруг сразу просветлел,
Я сел, от хохота трясясь.
Собачкой пуган старичка,
Да, видно, уж кишка тонка,
Мне надо нервы укреплять;
Старик дверь открывал пока.
Пустил свою он Люську внутрь,
И как могла овчарка жуть
Простая вызвать у меня?
Я стал смущённо губки дуть.
А Люська, увидав меня,
Поджала хвост и, семеня,
Поскуливая и рыча,
Сбежала в ночь, как от огня.
«Какая дрянь»! – Воскликнул дед. –
«Теперь придёт домой чуть свет,
Вообще-то славная она,
Но гордая, аж спасу нет.
Уж вы простите старика,
Что испугала вас». Рука
Его закрыла дверь, и я
Поднялся, ослабев слегка.
«А я-то думал, что Вервольф
За мною гнался, чуя кровь,
Они охотиться на нас
ПринЯлись в год последний вновь».
«Да это всё дурацкий миф»!
А я же, радуясь, что жив,
Уже не слушал старика,
Клыки, причмокнув, обнажив… |
