| «детская обида» |  |
Предисловие: "...он стоял, положив лоб на край стола, и думал:
«Лукьяныч тоже меня любит, а будет еще больше любить, прямо ужасно будет любить. Я поеду с Лукьянычем на челне и утону. Меня закопают в землю, как прабабушку. Коростелев и мама узнают и будут плакать, и скажут: зачем мы его не взяли с собой, он был такой развитой, такой послушный мальчик, не плакал и не действовал на нервы, Леня перед ним — тьфу.
Нет, не надо, чтобы меня закапывали в землю, это страшно: лежи там один… Мы тут будем жить хорошо, Лукьяныч будет мне носить яблоки и шоколадки, я вырасту и стану капитаном дальнего плаванья, а Коростелев и мама будут жить плохо, и вот в один прекрасный день они приедут и скажут: разрешите дрова попилить. А я скажу тете Паше: дай им вчерашнего супу…»
(Вера Панова. Сережа.) Недовольство и холодность – худшие из наказаний.
В чём причина немилости взрослых? Возможно – усталость.
Отстраненность на лицах – страшнее безудержной брани.
Мол, выслушивать детские глупости сил не осталось.
Стыдно плакать, ведь жалость к себе - неприлична. И всё же
я жалею себя, как побитую палкой собаку…
Я жалею себя, как у Веры Пановой Сережа:
- Вот умру, и тогда, может, станут родители плакать,
не с укором, а с лаской моё выговаривать имя,
вспоминать обо мне: «Дочь такая была развитая!»…
Интересно, а мертвые слышат, как плачут над ними?
Если нет, то в гробу я об этом никак не узнаю.
Говорят, что моим потакать не желают капризам,
Что излишние нежности детскую психику губят…
На дрожание губ – строгий окрик: «Давай без сюрпризов!»
Может, я не нужна им? И следом – догадка: «Не любят!»
Говорят, есть душевная горечь и привкус утраты…
А на деле - безвкусен ползущий томительно ужин…
И растет убежденность: «Не любят!». В мечтаньях когда-то
им другой представлялся ребенок, а этот – не нужен. |
|
"Дядя Коля, ты дурак?". Всего наилучшего Мила Горина