День расхристанный, бестолковый, льёт туманное молоко, переносит себя на завтра и, постукивая молотком по вискам, возвращает завтрак. Оттирая с ладоней джем, чуть брезгливо смотрю за стёкла, прислонившись горячим лбом – мир сентябрьский, как прежде, блёкл - сдохла летом фея-драже.
Отражение в голубом переводится в сепию – фильтр [слепо шарю в надежде мышью…], а она мне всё: «Тише, тише!», - сероглазая, пахнет сном, пахнет склепом, водой и миртом. Не отплакаться, не спастись, не спугнуть нашатырным спиртом. А она мне: «Впусти, впусти! Для тебя запасная клетка приготовлена, жирен корм, выстлан пухом гагачьим, редким пол, и жерди стоят рядком.
Ну, кому ты такая кроме? Видишь, стрелки застыли в коме? Чуешь, воздух так невесом?»
Замер дом.
Только время водой из крана то ли капает, то ли пьёт.
Рот открыт – ножевая рана: «Ты прости, не придёт Овётганна, и Хугайда уже не придёт.» |
